Предисловие к сборнику Против Течения

Я назвал этот сборник «Против Течения» за его особенно непримиримый и бунтарский характер, хотя стихотворение с аналогичным названием было написано мной позже и вошло уже в другой сборник. Если почитать стихи этого времени, то может сложиться впечатление, что я переживал тогда какие-то немыслимые страдания, чуть ли не ползком пересекал голую пустыню или из последних сил отстреливался на баррикадах от врагов революции. Однако, в действительности, все мои монстры были, конечно, внутренними врагами, и столь яркая и непримиримая борьба шла тогда между частями меня самого, между моими желаниями и моим умом, моими принципами. Впрочем, если смотреть на вещи откровенно, то и страдания тех, кто ползёт через пустыню или гибнет на баррикадах, в основе своей тоже есть не что иное, как борьба с самим собой.

Те годы, 1998-1999, когда я учился на втором курсе ЮрАкадемии, были временем начала моего социального становления, когда я, как плохо оперившийся юнец или как тепличное растение, был высажен в открытый грунт и оказался среди толпы большого города. И, естественно, что, попав в новое окружение, я обострённо ощутил конфликт между теми ценностями, которые прививались мне в нашей интеллигентной семье, с закатом Советской Эпохи вставшей в оппозицию к нахлынувшей с Запада масс-культуре, и теми ценностями, которыми жило то большое общество, в котором я теперь оказался. Мне сложно было тогда разобраться, кто прав, кто не прав, но потребность как-то принципиально отделить белое от чёрного была в меня имплантирована с детства, и теперь этот конфликт и стал причиной немалого количества страданий по поводам, которые кому-то показались бы совершенно пустыми. Во всём, что я видел, я старался как-то прочертить границу и отделить добро ото зла, чтобы зло беспощадно выбросить и отвергнуть, но очень часто подобное разделение вырывало куски, что называется, с мясом и беспощадно калечило то, что я любил. Фактически, я разрывался между отчаянным желанием любить и воспитанной потребностью отвергать и уничтожать то, что считал злом. Ибо слишком часто оказывалось, что мне хотелось любить то, что не являлось добром в чистом виде.

Этот момент, кстати, очень ярко виден в моей любовной лирике тех лет: все мои тогдашние стихотворения о любви – как на подбор – страдают ярким драматизмом и трагичностью. Те девочки, в которых я влюблялся тогда, в 1997-1999 годах, отнюдь не были ангелочками и никак не хотели укладываться во внушенный мне в семье идеал «порядочной девушки, которая слушает маму, не пьёт, не курит, не матерится и мечтает о высоком». В итоге любовь почти всегда превращалась в трагедию, потому что не любить я не мог, но и отказаться от рассудочной оценки моей возлюбленной как «нравственной» или «безнравственной» я тогда еще был не в состоянии. Я не говорю уже о том, что любовь, пробуждавшаяся во мне, вопреки всем писаниям, начинала склонять к «безнравственным» поступкам и меня самого.

В такой вот эмоциональной мясорубке я и варился тогда, и, естественно, что, коль скоро я писал стихи, то вся эта внутренняя драма не могла не найти в них отражение.

Тем не менее, с литературной точки зрения, стихи этого времени стоят уже на ступеньку выше самых ранних моих, подражательных опусов. Здесь вместо россыпи абстрактных слов о «свете», «неземной красоте» и «заоблачных высях» уже появляются вполне целостные картинки и более-менее самостоятельные мысли. Начинается постепенный отход от штампов, общепоэтических шаблонов, характерных для почти всех начинающих поэтов, в сторону какого-то своего собственного стиля и самовыражения. Среди сюжетов стихотворений, конечно, по-прежнему доминируют сюжеты, почерпнутые из книг, однако появляются уже и картины, основой для которых стали мои сны («К человеку будущего») или реальные события моей жизни («Песня о долгах», «Совесть»). Появляются оригинальные трактовки известных, мифологических сюжетных мотивов («Кецалькоатль»).

Вообще, многие из стихотворений, вошедших в этот сборник, мне близки до сих пор, и я и сейчас могу перечитывать их с каким-то трогательным чувством. К таким относятся, в частности, «К человеку будущего», «Кецалькоатль», «Бывают порою такие моменты…», а также многие написанные в это время песни – «Грустная Песня», «Песня о вечном возвращении», «Ветер Перемен».

Но особо мне хочется сказать о стихотворении «Когда судьба тебя случайно в сплетенья вечности забросит…» от 14 апреля 1999 года. В этом стихотворении неожиданно для меня, пусть ещё и в неуклюжей форме, вылилась идея, которая тогда казалась кощунственной: а может, отбросить к чёрту мои принципы по поводу добра и зла и попробовать полностью и отчаянно довериться моим чувствам, моей «неправильной» любви???

В своём сумеешь ль преступленьи
Мечту о будущем увидеть,
И тайные души воленья
За существующее выдать?

Безжизненную слабость правды
Руби отточенным железом,
Чтоб, устремляясь сквозь преграды,
Путь к отступлению отрезать.

«Преступленьем» я тогда называл поступки, которые противоречили моим представлениям о хорошем и дурном, нравственном и безнравственном. А «правдой» - как раз вот эти свои представления и принципы. Фактически, это была самая первая попытка поставить под сомнение рассудочный способ определения истины, рациональное деление мира на добро и зло и довериться этому самому смутному Голосу, который ничего не оценивает и не даёт определений, а лишь зовёт куда-то, в совершенно неясные дали, но зовёт так волнующе… Стихотворение это было подвергнуто жесточайшей критике моей мамой – тогда главным ценителем моего творчества и моим главным цензором, и после этой критики я сам очень долго стыдился кощунственности этого своего порыва и спрятал стихотворение в пыльный архив, не осмелившись включить его в чистовую тетрадку, куда я переписывал тогда дописанные свои произведения. Сейчас я понимаю, что именно мама и была для меня во многом тем самым описанным в этом стихотворении Высшим Судьёй, от которого я тогда робко и пока безуспешно пытался закрыть «мир души своей нетленной». И только много позже, спустя годы, ростки именно этой ясности, именно этого дерзкого порыва проросли и совершили революцию в моей голове, подарив мне Волшебную Весну 2006 и соединив, наконец, непримиримые противоположности добра и зла в единый Поток Недвойственности – способа видения мира, который в древнеиндийской философии называется Адвайтой.

Кажется, именно тогда, в 2006, я окончательно реабилитировал это чересчур революционное стихотворение и вернул его в лоно моего литературного наследия.

Итак, задрайте люки, мы плывём против течения!

28 июля 2014.