О сером мошонке

  В клубе любителей геникологическо-урологических тенденций поэзии и прозы, моя баллада «О Сером Мошонке» вызвала лимитированный интерес у кожно-венерологического направления поэтов и критиков. Дискуссия готова была развернуться на 180 градусов и закончиться, как одна из вымя-нитых поэтесс Роза Моисеевна Ветров поставила вопрос ребром, похоже, вынутым из философского учения Адама Смита, так сказать, в основе основ.
  – А почему сером?
  Ее как бывшего врача специализировавшегося в псориазе с обширной практикой в поэзии, заинтересовал цвет.
  – Почему не голубой, красный, розовый, коричневый или зеленый? – задала она каверзный вопрос.
  К ней немедленно примк¬нул штыком санитар, дантист по призванию Маркелий Нивзубногой – тонкий ценитель и исследователь всего навязчивого в зубах, автор фундаментального труда «Влияние спирохеты Венсана на творчество Ги де Мопассана, Бетховена, Ницше и других великих».
Я был удивлен, возмущен, обескуражен.
  – Странно мне как-то, уважаемая Роза Моисеевна, что вы такая маститая, вскормившая грудью не одно поколение поклонников собственной поэзии, не можете снисходительно отнестись к моему выбору СЕРОГО. Это один из самых безобидных цветов. В любом другом можно разглядеть социально-политическую подоплеку. Вы великолепно знаете, мое товар-гардное творчество всецело посвящено воспеванию всего, что связано с гениталиями. Возьмем красный цвет – революционный (мой Серый Мошонок очень далек от политики). Интриги – да, политика – нет. По этой же причине оно не может быть и коричневым. Все фашиствующее чуждо ему. Голубое? Голубое – это небо. Из своей норки он практически не видит. А излишние свободы, связанные с хвостовой распущенностью, ему претят. Да, Роза Моисеевна, он простой Серый Мошонок и гордится своим цветом, как вы пятым пунктом.
  Я опустился на стул.
  Клуб рассосался.
  Сестра в белом халате стояла около моей тумбочки.
  – Хотите прилечь? –ласково спросила меня Роза Моисеевна.
  – Нет, я посижу, – отозвался мой голос, как в тумане.
  Она повернулась к санитару:
  – Развяжи его, Маркелий, транквилизатора хватит на сутки.
  Нивзубногой, улыбнувшись зашел мне за спину, и я почувствовал облегчение.