Пожар в Москве 1812 года

Пожар в Москве, поют картечи,
поэты не слагают речи,
а старый Кремль гнётся, как живой,
Он горит, горит своей звездой.
Увы, повсюду мелочь злобы,
лишь подражатели и снобы
блеска французского искусства
(что так по правде светом тускло),
порочности и мании творцов,
аль скорей простых людей жнецов.
И бессмертный материнский плач,
да, один на всех кромешный плащ,
одни на всех стоят могилы,
что Богом вечным сохранимы.
А там, за чёрными лесами,
всяк возгордившись телесами,
те французы снова рвутся в бой,
словно флагелланта бичевой
удар им жёстко ранит спины,
или грозит кнутом родимым.
Но каждый здесь — весь трус в обносках,
с одним, быть может, званьем броским,
не то что мой народ России,
Перуна пламень окрылимый.
Огонь, и вправду, тешит души,
покоя смерти не нарушит,
но и оправдания не даст,
зато вслед бессовестным воздаст
за милу дочь и за столицу.
О, горестно пока зарнице,
Москва великая сгорает,
и войско веру, суть теряет,
а общины тешатся зерном,
лишь мечтая о судьбе иной,
сам Родомысл чует гибель, тлен,
нашу злату линию колен.
В пепел обращаются холмы,
под гул и визг бедствия войны,
а холод снежной мглы клубится,
словно дым, ну а дым — струится
белым мором, странным серебром,
вдруг, тут образ возрождён? — Содом.
Но Ростопчин был прав всецело,
о, Москва, то, что Ты сумела
свят-мечом своим завоевать,
то не должно бесу отдавать.
Пусть в прах обращаются холмы,
русские блаженные сыны
тирану не дадут победы,
что нам кифары ложных Фебов?
Что нам — учителя пороков,
каких таких смешных уроков
мы не познавали сотни лет? —
Последний ответит лишь поэт.
Русь, но до тех пор стоит Москва,
и там слышен праславянский «сва»,
небесный свет вокруг витает,
пожар московский остывает,
и дух Фелицы тайно верит,
за годом год все кубки мерит
и кудри лаврами щекочет,
а жезлом, жезлом вихри строчит.
Но ураган мирских желаний —
страстей ненужности пыланий
всё ещё намерен испытать
волю естества и разметать
остатки правды духовенства.
Кугикла звонко столь порхает,
и филигранно исполняет
мотив борьбы баян беспечный,
а с ним собрат-пиит предтечный
своей стихией эллинийской,
яко надеждой бархатистой —
к пречистым орфеевым струнам,
идеала суть даруя нам.
Но вскоре закончилась война,
и осталась только боль — сполна,
днесь из мельницы мы строим храм,
о, там будет всем наставник дан,
что путь укажет и свободу
возобновит — во славу Роду!
Цепами зарь перемолотит,
а глиф рассвета не испортит,
токмо перекупит жернова,
даб Россия сызнова росла,
бойко вырываясь из земли
и мелькала, словно журавли,
и в этом чудном состояньи
умножила миров сиянье.

Гончаров А.С.
2017