Неразгаданная поездка Пушкина. Находка в июле 2017

Недавно, знакомясь с исторической литературой эпохи средних веков, я обратил внимание на документы, характеризующие Смутное время. Это - рукописи первой половины XVII века, неопровержимые свидетельства переломной эпохи.

Значительный вклад в формирование исторического наследия внес российский общественный деятель Павел Муханов. Из библиотеки, собранной им, была разверстана летопись Филарета – патриарха Московского и всея Руси в 1619-1633 годах, первого из рода Романовых. Филарет, побывавший во вражеской неволе, заботился о подобных себе, брал «полонянников» под покровительство и составил свод актов – «расспросные речи иноземцев и русских, возвратившихся из плена». Краткие истории были записаны в московском «государевом дворе».

Один из рассказов принадлежит Науму Федорову. Имя ничем не выдающееся в ряду других, если бы не уточнение. Оказывается, Наум Федоров - сын Бобрищева-Пушкина!

Обратимся к одному из наиболее известных и полных справочных изданий – энциклопедическому словарю Брокгауза и Ефрона. Он пишет: «Иван Алексеевич Пушкин по прозвищу Бобрище - потомок Радши в XI колене… Радша прибыл из Германии в Новгород в конце XII века…»

Опускаю дальнейшее подробное описание представителей знатного рода. Замечу только, что Александр Сергеевич Пушкин также относился к указанному племени.

Что же рассказал сын Бобрищева-Пушкина старцу Филарету?

Что он – медынец, а «взяли его Литовские люди (сохраняю транскрипцию летописи, - авт.) в Олексине и свели в Лукомль».

Надо пояснить, что «медынец» - это значит выходец из Медыни, есть такой городок в Калужской области. А «Олексин» - это нынешний Алексин Тульской области. Какая связь между ними?

Медынь известна тем, что относилась к личным владениям Ивана Грозного и поставляла рекрутов в опричнину. Ясное дело, медынцы не могли не участвовать в походах московского царя, в том числе и в Литву. Как известно, в 1563 году царские стрельцы перешли Западную Двину и на протяжении 16 лет господствовали в междуречье – между Западной Двиной и Березиной, где располагался Лукомль, в то время не уступавший по известности Полоцку. Однако древний город, в отличие от Полоцка, не присягнул на верность московскому царю. Писцы Иоанна Васильевича с горечью констатировали, что «литовские люди писати… не пустили», то есть не позволили «приписать» Лукомль к бывшей мономаховской вотчине.

Между опричниками и местной знатью разгорались жаркие схватки, доходившие до ожесточенных сражений. Возможно, Наум Федорович Бобрищев-Пушкин тоже участвовал в них, однако полонен был, как видим из свидетельства, на территории Московского государства, в «Олексине».

Как же там очутились «литовские люди»?

После смерти Ивана Грозного территорию его владений охватила великая смута, чем не преминула воспользоваться Речь Посполитая. Приверженцы короля захватили Москву и находились там, при попустительстве бояр, непродолжительное время, пока не поднялся русский народ и не прогнал их.

Очевидно, в одной из освободительных битв и был взят в плен Наум, сын Федора Бобрищева-Пушкина. Его увели в Лукомль.

Сколько времени Наум содержался на чужбине, неизвестно. Отмечал только, что исповедовался у русского попа, который и причастие ему давал, но тот поп молил Бога «за Киевского владыку…»

Как освободился Наум, тоже непонятно, последняя фраза звучит: «…вышел на Путивль в 127 году».

В то время 1492 год считался 7000 годом от сотворения мира. Если прибавить к нему 127, то получим 1619 год. Именно он стал годом избавления Наума Федорова от неволи.

Если исходить из того, что он был взят в плен в Алексине, то это период восстания Ивана Болотникова. Именуя себя «воеводой царевича Дмитрия» (Лжедмитрия I), Болотников сражался против правительственных войск Василия Шуйского. Активно сотрудничал с казаками. «Казачий умысел» напрямую затронул Бобрищева-Пушкина, он не скрывал, что был продан «Черкашенину».

Черкашенин - атаман донских казаков. Впервые упомянут в источниках 1548 года, когда ставил «залогу» (укрепления) на Переволоке, пишет Википедия. Летописцы ссылались: был невероятно храбр – «заговаривал вражеские ядра». Участвовал в войне с Польшей и Ливонией, защищал Полоцк при осаде Стефаном Баторием. Но основную активность выплеснул на юге, в Крыму, против турок. И Наум констатировал: «с Черкашениным ходил в Запорожье и в Нагаи».

Если верить Википедии, то последний год жизни Черкашенина – 1581-й. А события при Алексине, в результате которых Наум Федоров был уведен в Великое княжество Литовское, произошли позже. В связи с этим сказать с абсолютной уверенностью, сколько лет провел в заточении предок Александра Сергеевича, затруднительно. Пока.

Ясно одно – слово «заточение» здесь неуместно. Судя по описанию условий пребывания, бывший опричник Ивана Грозного содержался относительно свободно: никто его не принуждал менять веру, молился и исповедовался у русского попа, «у ксенжа не бывал и сакраменту (католическое священнодействие, - авт.) не имел».

Рассказывая о питании, отмечал, что «по середам и по пятницам, и в великий пост мясо» давали. Однако неприятные воспоминания у Наума остались, жаловался: «всякую скверность ел». Если учесть, что в результате войны белорусская земля была опустошена, а закрома выпотрошены, то неутешительное высказывание вполне уместно и понятно.

Снова повторимся, Наум «вышел на Путивль», то есть освободился, в 127 году. Это 1619-й год. Началом пленения он указал Алексин, а это мог быть 1605 год. Таким образом получаем четырнадцать лет пребывания вдали от родины, часть из которых пришлась на чужбинный «белорусский период» - Лукомль. Срок солидный, в течение него Наум мог обзавестись даже семейством. Другие пленные прямо указывали – женились, совершали обряды венчания.

Рассказ Бобрищева-Пушкина короткий, вместился в несколько строк. Что осталось «за кадром» - одному Богу известно. Загадка?

Еще какая!

Вполне возможно, что именно это обстоятельство побудило поэта Александра Пушкина несколько изменить маршрут возвращения из южной ссылки в 1824 году. Проезжая из Могилева в свое имение Михайловское, он мог уклониться от предписанного указания. Еще раз убеждаемся – у него были веские основания, чтобы пересечь междуречье и посетить древний Лукомль, а вместе с ним Лепель и Полоцк.

Вполне логично задать вопрос: а знал ли историю «Наума Федорова, сына Бобрищева-Пушкина», своего далекого пращура, Александр Сергеевич?

Вполне. Муханов, собиратель древних историй, заимевший на руки ряд документов литовско-польского происхождения и считавший за долг перевести их на русский язык и издать, был приятелем великого поэта. Конечно, он не мог не похвастаться своим открытием. А дальше напрашивается вполне резонный вопрос: вы бы отказались прикоснуться к событиям, оставившим след в судьбе прародителей? Тем более, что выдался благоприятный случай - подвернулась оказия: ссыльный маршрут оказался близким к месту пребывания пленника.


02.08/17