Певунья

Я начитался старых номеров высоко котирующегося еженедельного журнала Нью Йоркер (The New Yorker), где я безуспешно пытаюсь выиграть конкурс самых остроумных подписей к карикатурам, но мой колченогий английский и понижающееся чувство юмора подводят меня. Способный, но не искромётный, увы и ах.
(Лет пять тому назад мне удалось пролезть в лауреаты подобного соревнования в Бостон Санди Глоб [Boston Sunday Globe] и я возомнил себя докой. Но не тут то было! Повторить успех на более высоком уровне не удаётся, хоть тресни.)
В номерах Нью Йоркера, этого ведущего журнала для интеллигушек, или интеллягушек, я с презрением читаю нерифмованные стихи англогерманцев (тоже с прожидью) и чувствую, что я спокойно могу выйти на такую, с позволения сказать, платформу и не ударить лицом в грязь и на неродном языке:

Певунья

Спустя два года лишь пара её вещей ещё видны: голубой беретик, траченный молью, полон пыли, а медали ветерана—они сверкают как новенькие.
Мiръ нетерпелив. В конце концов, её последний вздох сливается с газами, поднимающимися в стратосферу.
Её ширпотребный томик романа о страстной любви быстренько пойдёт на бесплатную полку в библиотеке.
Сладковатый запах тления от дедова фолианта.
Фотон в дальнем конце Вселенной связан с фотоном в Антарктике.
Теперь уже ясно, как ускорили её кончину.
Жестокая сиделочка сломила её волю к жизни и она получила инсульт.
Я всё ещё храню её пустую конфетную коробку.

Это перевод нижеследующего оригинала на английском, сработанного мною по лёгкой канве аллюзий мистера Рафферти:

Songster

Two years after. Only a couple of her things remain. Her blue beret is full of dust and perforated with the tiny moth holes.
Her veteran medals are shining ever bright, though.
The world is impatient. So quickly her last sigh merges with the green house gas in the stratosphere.
Speedily, her love romance book travels to the free library shelf.
The sweetish scent of the decaying Grandfather's manuscript.
The photon in he far end of the Universe is in one string with the photon in the Antarctica.
It became clear quite immediately how her demise was hastened. The cruel nurse broke her will to live and she got a stroke.
I still keep her empty candy box.

Penned after the evocative poem by Charles Rafferty ''The Problem with Sappho'' published on Feb. 27, 2017 in The New Yorker, Volume XCIII, NO. 2, page 59.

А это августовское «стихотворение» навеяно девятью строками речитатива, сочинённого Чарльзом Рафферти:

Only one complete poem remains. The rest of it is berries left in the bramble after a visit from midday starlings. For years I couldn’t understand how this redaction moved anyone to tears. She was a dampness in the matchbook. But the world is patient. Eventually the diamond travels from the mantle to the finger of the woman you love. Eventually the light from an exploded star arrives to confirm the emperor’s power. It’s clear now that a very old bruise can tell us how hard someone was punched. The detective solves a murder with the help of a single hair. Archeologists find a molar and build a face to fit.

Вот его перевод на русский:

Проблема с Сапфо

Лишь одна её ода осталась.
Всё остальное как ягоды в терновнике после налёта скворцов в полдень.
Годами я не мог понять, каким образом это новое издание ввергало кого-то в слёзы.
Она была только сыростью в коробочке спичек.
Но мир терпелив.
В конце концов, алмаз переходит с мантии на пальчик любимой.
В конце концов, свет взорвавшейся звезды провозгласит могущество властителя.
Ясно, что старый кровоподтёк может рассказать о том, как врезали.
Сыщик раскрывает убийство по одному волоску.
Археологи находят зуб и лепят по нему лицо..

*) Это Ч. Рафферти начитался о находках в Денисовской пещере.
(Да, дайте мне одну элегию и я определю силу поэта.)