Чтобы помнили корни свои. Часть 1

          Эти воспоминания мучили моего мужа Григория Бездудного всю жизнь, до последнего дня. Часто я слышала, как он проговаривал их, расхаживая бессонными ночами по кухне, чтобы не мешать спать другим. Когда появился диктофон, Гриша стал записывать их на диктофон. Писал, прослушивал, редактировал.
          К великому сожалению многого он еще не успел надиктовать. После того как его не стало, мы набрали текст на компьютере. Я постаралась по возможности сохранить все, как он диктовал, делая незначительные правки и кое - где вставляя замечания.

                То ли было все,
                То ли не было.
                Потрепала жизнь
                Семью бедами.
                Что пришлось пройти
                Знал лишь только Бог.
                Свою часть пути
                Ты достойно смог.

           Рассказ о моих родителях, составленный их младшим сыном Григорием, на основании воспоминаний моей покойной мамы, братьев, сестер, знакомых наших, моих родителей. На основании уголовного дела, заведенного на отца в 1930-ом году, с которым мы познакомились с моим братом Сеней в Полтаве летом 2000 года в областном отделе СБ (службы безопасности).
            Мой отец  - Марк Гурьевич Бездудный родился в 1895 году в селе Лютенька Гадячского  района Полтавской области в семье казенных крестьян. Своего отца он не помнил, так как тот умер рано. Поэтому  по тогдашней традиции моего отца, его братьев и сестер считали сиротами. У отца был брат Василий, и, по крайней мере, две сестры – Ганна  и Мария. Воспитывала их моя бабушка его мать Варвара Корнеевна. Сеня, брат мой, говорил, что у бабушки было 12 детей. По-видимому, только четверо дожили до взрослого состояния. Бабушка воспитывала их в строгости. Рассказывают, что когда одна из дочерей стала встречаться с сапожником, бабушка взяла вожжи и крепко выпорола ее, приговаривая: – Захотела ходить в сапогах! В лаптях не хочешь ходить?
             Бабушка рассказывала мне, маленькому внуку, что ей было 9 лет, когда отменили крепостное право. Поскольку крепостное право отменили в 1861 году, значит, родилась она в 1852 году.
Из уголовного дела отца следует, что она родилась в 1865 году. Чем  объяснить эту разницу – не знаю, но я склонен  доверять рассказам бабушки больше, чем тому, что написано в уголовном деле.
            Я помню с детства, как бабушка рассказывала о кошмарах крепостного права. Вот те факты, которые мне запомнились:
бабушка говорила, что приходит помещица, дает такой-то объем конопли и скажет, что вот вы  должны связать столько то и столько то полотна, а там и трети не хватит. Остальное крестьянин должен добавлять свое. Принесет помещица 20 яиц и два стакана пшена и говорит, чтобы осенью сдали 20 кур, а из этих яиц не всегда цыплята получаются,  да и цыплята не все вырастают. Хищники побьют, да и корма не хватит. Добавляй свое. Скажем, если женщина родила ребенка, то ей дают один день на отдых, а потом иди на панщину убирай хлеб. Никто не интересуется, как она себя чувствует, плохо или хорошо. Или,  девушка свободная (бабушка была казачка) если выходила замуж за крепостного, то сама становилась крепостной. Вот такие прелести.
Я, помню, спрашивал бабушку: - Бабушка, почему люди соглашались? Почему не протестовали, не возмущались? – Э, внучек, что они могли сделать? Такие были порядки. Только повзрослев, я понял, что значит сложившаяся система, и как трудно ей сопротивляться.

            В уголовном деле отца записано, что бабушка владела семнадцатью десятинами земли.  В то же время в протоколе допроса отца записано, что бабушка владела тринадцатью десятинами. Чем объяснить такую разницу? Я помню, еще мама покойная возмущалась:  - Откуда они взяли четыре десятины лишних!? По-видимому, эту разницу можно объяснить тем, что следователь Голиевский, ведший дело отца, на совесть отрабатывал классовый заказ. Кроме того в протоколе допроса отец пишет, что он происходит из зажиточной семьи. Мама твердила все время, что отец происходил из бедной семьи, а она, мама, -  из богатой. Она это повторяла неоднократно. Опять,   чем объяснить такие показания отца? То ли тем, что понятие “бедный” было у матери и отца различное, может быть, отец считал,  раз голода нет, значит, семья уже зажиточная. Может быть, - результат манипуляций следователя. В деле указано, что отец закончил церковно-приходскую школу и  незадолго до Первой Мировой Войны   уехал на Донбасс. Зачем, не уточняет, по-видимому,  уехал на заработки. Мама рассказывала, что отец в молодости работал на сахарных заводах. Это тоже не очень согласуется с показаниями отца в протоколе, что он происходит из зажиточной семьи. От добра добра не ищут. Мама была очень высокого мнения об образовании отца. Она говорила, что отец закончил шесть классов. Ну, четыре класса, я понимаю,  церковно-приходской школы, но где два оставшихся? Не понятно. И, по-видимому, мама знала, что отец учился, когда работал в Донбассе. Может в вечерних школах, не знаю, были специальные школы. Брат мой Сеня говорит, что отец был знаком с геометрией, насколько глубоко, неизвестно. По тем временам, по-видимому, такое явление не такое уж  частое. После начала Первой Мировой Войны отец, находясь в Донбассе, был мобилизован в царскую армию. Служил в Калуге, там же встретил Февральскую Революцию. В ней он не принимал участия. После Октябрьской Революции вернулся на родину в Лютеньку, где снова занялся крестьянским трудом.

            В 1918 году мой отец женится на моей маме – Василисе Порфирьевне Василенко.
            Теперь о маме.
Моя мама родилась в 1900 году в селе Великие Бирки Зеньковского района Полтавской губернии. Мама говорила, что она происходит из богатых крестьян. Ее родители нанимали работников, имели много скота рогатого, овец. Что значит “много скота” - не помню. Сколько имели они земли, тоже не помню. Возможно, мама говорила, но я не запомнил. Ее маму, мою вторую бабушку, звали Мария. Моя мама рассказывала, что она закончила 1,5 класса церковно-приходской школы. После этого ей сказали: - Ты и так грамотна, иди работать. И начала она ухаживать за телятами, доить коров и делать прочую крестьянскую работу. Так началась трудовая жизнь крестьянской девочки.
                Из рассказов о школе я запомнил рассказ матери о том, как наказывали школьников. Она говорила, что детей ставили на колени, в углу на горох, а еще хуже – на гречку (это самое тяжелое было стояние). Пользовались ли розгами – не запомнил. Как-то в памяти не отпечаталось.
               Из братьев и сестер мамы я запомнил имя брата – Илья и имя сестры – Лукерья. Возможно, были еще  братья и сестры, но имена их я совершенно не запомнил. Может быть, мама редко упоминала о них.

               Хочу привести любопытный рассказ матери из ее трудового детства. Во время выполнения сельскохозяйственных работ матери тоже поручали работу, посильную для нее. И вот ее братья (их, по-видимому, было более одного) нашли себе следующую забаву. Они находили лягушек в борозде,  потом бросали за пазуху матери. Лягушка пролетала сквозь платье  и выпадала внизу. Мама кричала, плакала, уговаривала не делать, а они смеялись и снова делали. В результате таких шуток у матери появился испуг. Она начала бояться. Ну, рассказывала: - Сажусь, дою корову и не могу не оглянуться, кажется, что кто-то стоит сзади и смотрит на меня. Оглядываюсь.  Ну, это мучило, и, в конце концов, родители пошли с мамой к какой-то знахарке, чтобы та помогла избавиться от испуга.
Знахарка выслушала, сказала: -  Девочка, ты, когда сядешь под корову доить, старайся  не оглядываться, перебори себя. Раз не получится, два не получится, потом получится. Перебори, не оглядывайся. Раз, два, три и оно
само пропадет. Мама так и сделала. Говорит: -  Сначала очень трудно было не оглядываться, но потом потихоньку-потихоньку натренировалась, и пропало это ощущение. Потом я понял, что это называется аутотренинг. Но в результате забав ее братьев у нее на всю жизнь остался дикий, панический страх перед лягушками. Просто панический страх.
Рассказ матери мне  помог потом позже избавиться от своих страхов, которые у меня были, когда мне было лет 14-15, или может быть 16 даже.

           Любопытен рассказ мамы о ее старшем брате – Илье, который я привожу.
Родители решили женить Илью на какой-то девушке, но они не были уверены,  согласится ли она пойти. Почему они прямо не пошли к ней и не спросили  об этом, пойдет или не пойдет? Не знаю, по-видимому, тогдашние обычаи не позволяли этого делать. И вот они пошли к гадалке узнать, пойдет ли девушка замуж или нет. Гадалка сказала, что нужна девочка лет 12-13 для этого дела. Ну, привели маму. Она сказала, что подходит. Потом гадалка намазала маме какой-то мазью ноготь большого пальца и сказала: – Все, что будет там показываться, рассказывай нам. Будем смотреть. Потом гадалка что-то там делала, потом вызвали девушку. Мама увидела, как на ногте пальца, как в зеркале, появилась девушка. Она сказала гадалке, что девушка появилась. Гадалка спросила: – Пойдешь ли ты замуж за Илью? Девушка кланяется. Мама видит, девушка кланяется,  говорит гадалке. Та расшифровывает: - Согласна идти. Потом вызвали Илью, и вдруг Илья появился в военной форме. К сожалению, я не помню, как расшифровала гадалка эту штуку и как отреагировали родители, когда узнали, что Илья появился в военной форме. Но вскоре началась Мировая Война, Илья не женился, его мобилизовали в царскую армию. И в 1916 году его ранило, мама говорит, что пуля попала в грудь, и  была дырочка  маленькая, а на выходе, на спине, была рана в две ладони. По-видимому, разрывная пуля. Он лежал в киевском госпитале, там и умер и похоронен был в Киеве на военном кладбище. Мама с родителями ездила проведывать брата в госпиталь. По-видимому, ехали телегой.

           Трагична судьба сестры Лукерьи. Во время коллективизации ее сослали на Урал, и на Урале она умерла от голода в 1933 году. Я хорошо помню, как во время войны уговаривал мать попытаться разыскать Лукерью, вдруг она жива, написать письма, куда надо. Но мама говорила: - Нет, она умерла, я знаю это точно, потому что ей сообщил какой-то очень надежный человек, написал письмо. А мне так хотелось увидеть родственников матери. Я знал, что мама из раскулаченных, и мне хотелось сравнить, а чем же отличаются ее раскулаченные  родственники  от нее самой.
      Трагична судьба родителей матери. Их почему-то не раскулачили, не репрессировали. Они оба умерли во время Великого Голода на Украине  1933 года. Мама рассказывала, что бабушка Мария уговаривала моего деда начать жать хлеб “надзелень”. Дед отказывался. Сказал, что нельзя переводить добро. Он не дожил двух недель до жатвы, умер. Бабушка дожила до жатвы, но ей это не помогло, слишком крайнее истощение, она тоже умерла. Таким образом, к 1933 году вымер весь род по линии матери. Осталась она одна. В 33-ем году она сама лежала при смерти от голода, и спасло только чудо. Но подробнее позже.

           Итак, в 1918 году моя мама выходит замуж за моего отца. Ее родители дали богатое приданое. Пара волов, корова и 10 овец. И вот такая картина: на телеге, запряженной двумя волами, сидит моя мама, сзади привязана корова, погонщики гонят 10 овец, и вся эта процессия своим ходом тронулась из Великих Бирок в село Лютенька. Мама говорила, что вся улица высыпала посмотреть на этот караван,  когда они въехали в Лютеньку. Зрелище было необычное. Как оказалось, брак был удачен, жили они, как говорится, душа в душу. Заботились друг о друге. Говорят, оба были красивыми. Отец был физически сильный, не боялся никакой работы. Мать тоже не боялась никакой работы. Не зря потом я слышал о ней отзывы – великая труженица, да я и сам могу это подтвердить из своих наблюдений. К сожалению, мне неизвестно, где и как познакомились мои родители. Я забыл в свое время расспросить об этом мать.

            Теперь вернусь к рассказу об отце.
В обвинении отца указывается, что вернувшись в Лютеньку, он вступил в партию хлеборобов Полтавской области, активно сотрудничал с петлюровцами. В протоколе допроса по этому поводу отец говорит следующее, что он был мобилизован в армию Петлюры, но сбежал из Гадяча, куда их привели. Он пишет, что буквально удрал из Гадяча. На этом закончилось его активное сотрудничество с Петлюрой. О партии хлеборобов ничего в протоколе допроса не говорится.  В 1920 году поляки начали войну. Войска их стояли под Борисполем. Была объявлена мобилизация семи возрастов. Туда попадал отец и его брат Василий. В это время в село вошла банда под командой Шестового численностью 100 человек. Они пришли из-под Хорола (?) какой-то город в Полтавской области. Шестовой – сын богатого крестьянина, так мама рассказывала, местного. Он объявил, что все те, кого мобилизуют в Красную Армию, обязаны вступить в его банду, иначе их семьи подлежат избиению. Но  мне рассказывала мама и сосед Михайло Васильевич, не помню фамилию, сосед отца, то же самое говорил, что все пошли в банду, “добровольно и с песнями”, как говорится. Сосед говорит, что никто не отказался идти в банду. Хотя, я помню, мама рассказывала, что нашелся один человек, который отказался идти в банду. Фамилию этого человека точно не помню. Кажется, что-то типа Буховец (Быховец). Его бросили в погреб, подожгли дом. Он там задыхался от дыма и криком кричал. У него лопнули глаза. Так мама говорила. Не знаю, остался он в живых или нет, но понятно, что это была очень наглядная агитация для тех, кто не хотел идти в банду. Не трудно понять, что значит для крестьянина вдруг ослепнуть. Это хуже смерти. Он не может работать.  В обвинении говорится, что отец активно сотрудничал с бандой Шестового, и что его штаб находился в отцовском доме. В протоколе допроса отец говорит следующее, что штаб Шестового находился в другом месте, не в его доме, но Шестовой заходил к нему домой вместе с Кацубой, со своим членом банды, которого убили позже.  Шестовой  агитировал отца вступать в банду к нему, говоря, что ты должен идти ко мне. Отец просил время до утра подумать. Он собирался ночью убежать. Шестовой дал согласие, но оставил для охраны отца Кацубу. Кацуба – это один из его бандитов. Таким образом , побег отца не удался. На утро отец вместе с Кацубой пошли в штаб Шестового. Мама говорила, что он там провел целый день. Самого Кацубу, мама говорила, убили где-то там позже.

             В обвинении фигурирует два свидетельских показания.
1. Некая Елена Петренко утверждает, что находясь в банде, отец избивал два дня ее сапогами, требуя, чтобы ее муж, который служил в Зенькове в КА (Красной Армии), давал развединформацию Шестовому.
2. Некий мужчина ( фамилию забыл) говорил, что отец избивал сапогами его мать, требуя, чтобы та добилась, чтобы ее сын, служивший в КА в Гадяче, давал разведпоказания. Потом позже, якобы, мать его умерла то ли от побоев, то ли от чего-то. По этому поводу в протоколе допроса отец говорит, что в банде он находился не более двух недель, что  оружия не носил, его  не было у него. И что он никого не избивал. То есть это наговор. Я помню, мама говорила об этих эпизодах и говорила, что  это неправда, что отец никого не обижал, никого не бил и оружия тоже не носил. И работник СБУ, который нам давал документы, когда дошли до этого места, сказал: - Ребята, не вздумайте мстить этим людям или их родственникам, потому что они не виноваты, их просто заставили. Иначе, если бы они это не сделали, у них были бы свои крупные неприятности. Такое время было. Конечно, мы с Семеном мстить никому не собирались.
             Вскоре банда Шестового была разгромлена. Всем мобилизованным в банду в селе была объявлена амнистия. Мама и сосед Михаил Васильевич говорили, что собралось около сельсовета человек 200. Отец не пошел, он не поверил в амнистию. В протоколе допроса отец пишет, что он уехал в Полтаву и  скрывался  5 месяцев,  жил там на нелегальном положении, находясь на иждивении матери. Потом отец решил легализоваться. Вот они с матерью на подводе поехали из Лютеньки в Полтаву. Приехали к дому, где было ГПУ, стали во дворе с подводой. Была известна комната и окошко, которое вело в эту комнату, где проходят эти процедуры.   Отец договорился с матерью, что, если все будет хорошо, и его отпустят, то он махнет платочком около окошка, знак, а если его арестуют, то он даст другой знак. После этого матери нужно срочно уходить со двора с подводой, потому что боялись, чтоб не реквизировали транспорт. Отец ушел, прошло некоторое время. Отец махнул в окошке платочком, все  в порядке. Вскоре он вышел оттуда и сказал матери, что документы выдали. Они видимо там  знали уже и предложили работать осведомителем в селе. Отец отказался. Потом брат мой Сеня говорил, что вроде бы ему сказали там, что ты еще об этом пожалеешь, и, по-видимому, как считает  брат, именно это и послужило причиной его неприятностей в дальнейшем. Лично я не разделяю этой точки зрения, потому что найти “стукачей”, я не думаю, что какая-то проблема была. Я спросил маму: - Почему отец не согласился быть осведомителем? Вот, любопытно было. Мать сказала, что, если б в селе узнали об этом, его убили бы сразу. Это говорит о том, какова была морально-нравственная обстановка в селе. Видно, что осведомительство считалось настолько тяжким преступлением, что людей просто убивали.

             Отец был мобилизован в КА, служил  в частях особого назначения, 10 и 15 батальоны.
 Отец приводит любопытный факт в протоколе допроса.  Однажды, придя домой на побывку, он заболел тифом и задержался с возвращением. Пришли с целью арестовывать его как дезертира, но увидев, что он больной, оставили в покое и ушли.  Когда он выздоровел, он снова вернулся в свою часть. Вскоре его демобилизовали. Он окончательно вернулся в село и стал заниматься крестьянским трудом.
            Трагична оказалась судьба брата отца, Василия. Мама рассказывала, что он женился, у него был ребенок, сын Илья, который умер в 1975 году. И вот однажды он вышел ночью на улицу помочиться во всем белом. Раздался выстрел, и он был убит наповал. Цель была хорошая, хорошо видна. Утром нашли место, где в саду лежал стрелок в засаде. Но так никто  и не узнал, кто и за что его убил. Это рассказ матери. Мама говорила, что есть другая версия, которую распространяют сестры “Скаженичихи”. Такая кличка была. Одна из них полоскала белье и видела, как по лугу бежал Василь, и за ним бежал милиционер Грибов. Василь бежал к лесу, а Грибов (Гриб?)  стрелял. Потом выстрелил и попал, наповал убил. Она говорила, что фигура и все остальное, это был Василь. Близко она не подходила. Мама же говорила, что она обозналась, это был похожий человек, но не  Василь. Я склонен верить версии, которую мама рассказывала, потому что она должна лучше быть информирована. Поскольку погиб брат ее мужа, она должна была лучше знать, как это произошло.

            Плохо сложилась судьба сестер отца Ганны и Марии. Они вышли замуж неудачно. Один муж был пьяницей, другой гуляка. Оба лентяи, работать не любили, вся работа свалилась на плечи женщин. Они и в поле работали, и по хозяйству, все кругом было на них. Они умерли еще до начала коллективизации. Одна, кажется, заболела туберкулезом.

             Любопытно воспоминание матери о годах гражданской войны. Она рассказывала, что и белые, и красные грабили крестьян одинаково. Крестьяне к ним относились одинаково, как к бандитам. Вот любопытный рассказ.
На колокольне сидит наблюдатель деревенский. Вот увидел, как  из Гадяча по дороге едут красные, по-видимому, продотряд. Начинает звонить колокол тревогу. Сбегаются крестьяне с вилами, с  топорами на край села, встречать красных. За плетнями прячутся, не пускать в село. Красные кого убьют, кого выпорют, разгонят крестьян, захватят село, ограбят и уедут.
Потом на смену приходят белые, и все повторяется сначала опять. В этом рассказе меня удивляло какое-то упорство в сопротивлении, в безнадежном сопротивлении. С топорами, с вилами против ружей нельзя было, понятно, крестьянам. Удивляло, какая сила поднимала крестьян идти на совершенно бесперспективное противостояние.

             Рассказывала мама о мародерстве красных. Когда красные заходили,  продотрядовцы, они забирали у женщин золотые кольца обручальные, золотые кресты, у кого были. Прямо лезли за пазуху, смотрели, какой крест - золотой забирали. Если не находили ничего золотого в семье, но у них было подозрение, что золото есть, брали детей выстраивали вдоль стенки и начинали давить медленно скамейкой. Дети начинали кричать. Родители, конечно, пытались умолить их, пощадить детей, но те требовали золото. Кончалось это тем, что иногда детей додавливали, и все мольбы родителей, взывания к совести были, конечно, бесполезны. Это говорит о том, что была слабая дисциплина. Мародерство, по-видимому, было нормой. В рассказе Бабеля “Казачонок” тоже проскальзывает, что в частях КА мародерство было нормой. Я понимаю, что таких любителей золотишка при добыче золота никакими уговорами не проймешь, там нужны совсем другие методы.

             Итак, снова о моих родителях, 22 марта 22 года родилась моя старшая сестра Фрося. Мама рассказывает, что после родов были какие-то странные осложнения. У нее на боку появилась какая-то шишка с яйцо куриное под кожей. И слабость. Могла только лежать. Подымет голову – темнеет в глазах и падает, а пока лежит – ничего. Пропал аппетит, не могла  ничего есть. Отец привез врача. Тот посмотрел и сказал: - Надо вырезать шишку эту. Мать отказалась. Тогда отец нашел бабку-знахарку, привел ее. Та зашла в дом и начала молиться на икону. Мама рассказывает: -  Бабушка молится, а у меня такое ощущение как по шишке какие-то мурашки ползут, и так раздражительно, и так есть захотелось, что еле-еле сдерживалась, чтобы не попросить есть. Просто неловко перед посторонним человеком просить есть. А бабка помолилась и сказала: - Возьмите французское мыло, намыльте бока французским мылом, укутайте теплым полотенцем и посадите ее в бочку с горячей водой на плите дома. Вот так пропарить несколько раз. Потом вышла,  на пороге сказала отцу: – Если не поможет, жена умрет. Но все помогло. И мать выздоровела. И все пошло по-нормальному. С тех пор, по-видимому,  мама перестала любить врачей. Она говорила, что они чуть что начинают резать, вместо того, чтобы пытаться как-то  лечить.
                В 1926 году у мамы родился мой старший брат Михаил, а в 1928 году, 12 декабря родилась моя старшая сестра Галя. В нашей семье у отца прибавлялось.
 
                Мама рассказывала, что у отца было 7 десятин земли. Из них 3 десятины ему достались по наследству. Одну десятину он прикупил, а 3 десятины бабушкины. Поскольку бабушка жила вместе с сыном, моим отцом, то отец обрабатывал всю эту землю. Обрабатывал сам, не нанимая батраков, вопреки утверждениям обвинения. Мама тоже говорила, что отец наемной силы не использовал. Отец подрабатывал еще тем, что ездил на уборку хлеба в Крым, пользуясь тем, что уборка там начинается на две недели раньше.  С инструментами ехал туда, успевал обернуться, зарабатывать что-то, вернуться на Полтавщину и там  убирал свой хлеб сам.

              Отец купил двух жеребят. Выросли в очень хороших лошадей. Мама говорила: ухоженные, упитанные, украшенные лентами, не рысаки какие- то, но очень хорошие редкостные лошади. Таких было две пары на все село. Мама рассказывала, что когда отец проезжал на телеге по улице, только куры успевали выскакивать из-под колес. С такой скоростью они неслись. Отца часто нанимали на свадьбы – прокатить молодоженов. Отец делал это с большим удовольствием, по-видимому, ему платили за такую езду. Отец любил лошадей и боялся, чтобы их не украли. Мама рассказывала, что он заводил лошадей на ночь в дом, они находились в задней комнате дома, воровали лошадей в это время  в селе. Но главным источником дохода отца мама называла “щетинникование”. Этим занималось пол села. Существовали фирмы, которые заготавливали рога, копыта, хвосты, щетину, и отец нанимался на эту фирму в зимнее время. Фирма давала гребешки, зеркальца и другие мелочи, и отец ездил с этим по селам Полтавской области и менял все это на рога, копыта, хвосты и  щетину, потом сдавал в фирму и получал какие-то деньги за это. По-видимому,  отец мотался по всей Полтавской области, может быть даже выезжал и  в соседнюю. Я помню рассказ брата Михаила, который говорил, что когда он приехал в  Будакву, по-моему, в 52 году,  к своей будущей жене Наташе, то его увидел сосед Наташи и сказал: – Не сын ли ты  Марка Бездудного? - брат ответил: -  Да. - Я тебя по лицу узнал, - говорит. - Твой отец часто, когда приезжал в Будакву, останавливался у меня во дворе со своими конями. Так что спустя двадцать с лишним лет люди еще помнили моего отца. По-видимому, отец приторговывал попутно. В протоколе допроса он говорит, что у него был какой - то патент. Не помню, категории первой или второй. У него были какие - то неприятности с инспектором, по-видимому, из-за патента. Он купил патент категории четыре, но вскоре забрали этот патент.

           Мама рассказывала, что был случай, когда он однажды привез в Лютеньку платочки какие-то, где-то купил дешевле, но продавал дороже. Ему сказали, что делать этого нельзя, у него будут крупные неприятности. На самом деле этот эпизод фигурировал в уголовном деле отца. Мама говорила, что случай был единичный. Но главное – это все-таки  было щетинникование.

            По рассказам матери у отца было обычное крестьянское хозяйство: телега, сани, конечно, пара лошадей, плуг, борона, сеялка и пароконная жатка на три двора, купленная вскладчину. Кроме того, у него был дом под железной крышей, на строительстве которого использовался дуб. Высокая клуня и большой двор, который спускался к ставку. Кто строил дом неизвестно мне. Мама говорила, что простоит 100 лет и не будет ему сноса.
           Для обмолота хлеба, отец нанимал паровую молотилку. И эта паровая молотилка обслуживала все село. Она молотила полдня в одном хозяйстве, полдня в другом хозяйстве, по  договоренности заранее. Что-то за это платили, наверное, хозяину молотилки. У отца были какие-то неприятности.  Он задержал молотилку на несколько часов, не успел хлеб обмолотить. Был суд, и с него потребовали компенсировать, так сказать, материальный ущерб, нанесенный напарнику за то, что он задержал молотилку.

            Наконец пошли разговоры о колхозах. Когда бабушка услышала это, она сказала: – Это крепостное право наизнанку. Пускай делают с нами что хотят, но не наденем ярмо крепостного права своими  руками на шею своим детям. И отец и мать боялись колхозов. Ходили всякие слухи. Например, что все жены будут общие, и это пугало. Что будет одеяло сделано, все будут спать под одним одеялом. Такие нелепые слухи были.

             Любопытен рассказ матери о психологической обстановке в селе накануне коллективизации. Начались какие-то странные немотивированные поджоги, а дома горели легко, у них крыши были соломенные. А что значит для крестьянина сгорел дом, сгорела клуня? Это фактически почти смерть, потому что не было заводов, где можно было заработать. Мама говорит: - Вот встречает Манька Нинку и говорит: - Нинка, я видела, вчера ты шла с Ванькой, у него же нос кривой. Все, у Маньки горит в этот день дом.
             Мама рассказывала, что какой-то сосед в поле работал, увидел пожар в селе, думал, что горит дом, 3 км бежал, еле-еле добежал, увидел, что горит не его дом, а соседский и полуживой упал около своего дома. Запыхался, так перепугался за свой дом. Любопытно еще то, что я читал в книге Алексеева “Драчуны”, что такие же немотивированные пожары были в селе Монастырском, что в Саратовской области. Кто знает где находится от Полтавы, но, то же самое были какие-то странные, немотивированные поджоги. Мама рассказывала, что соседи боялись соседей, боялись, что подожгут. Смотрели волком друг на друга, пытались ночью не спать, караулить. Но тот, кто ловит момент, тот всегда может его найти.

             В это время сельсовет обладал абсолютной полнотой власти в селе. Это были и следователи, и судьи, и прокуроры. Крестьяне это знали.
Сельсоветчики любили выпить, к сожалению, это правда. Мама говорила: – Заходили во двор, говорили: - Хозяин, ставь горилку, закусь. Хозяин ставил. Знал, что нельзя спорить с ними. И так они ходили по селу, пьянствовали. Приходили они и к отцу. Отец ставил им тоже, надеясь откупиться от колхозов. Я спрашивал маму: - Кто там был во время пьянки. Она говорит:- Ну, кто там, все были. Был сосед Михайло Васильевич, он был писарем в сельсовете, был какой-то Савва, активный деятель сельсовета, был Золотарев, 25- тысячник рабочий из Питера, который проводил линию партии. Он тоже был не дурак выпить на дармовщину.
             И вот однажды отец не выдержал, психанул, сказал: - Сколько же можно, что, вы бездонная бочка, оно с неба падает!? - и прекратил, отказал.
Тут на него показали. Одну хлебопоставку выполнил, вторую хлебопоставку выполнил, следующую  хлебопоставку….У отца были деньги, купил хлеб. Еще хлебопоставка, отец покупал хлеб. В общем, я не знаю точно, сколько хлебопоставок он купил, но я помню, мама говорила, что отец выполнил четыре хлебопоставки. Какие? Она говорит обычные хлебопоставки, а вот 5-ю хлебопоставку он выполнить не смог, не было ни хлеба, ни денег.
 Тогда его арестовали, а семью раскулачили.
            (Продолжение следует)
Григорий Бездудный.