Повесть вне времени. Глава 3 Ветер

«Однажды вздумал я пригласить моего доброго приятеля переехать со мной на ялике из Петербурга в Кронштадт. Погода была прекрасная; тихий ветерок играл с нашим парусом. Поговорив о древнем и нынешнем состоянии России, о великом ее преобразователе Петре I и о будущих благоприятных надеждах, мы невольно завели философический разговор о способностях рода человеческого вообще и о благе, проистекающем от направления сих способностей к полезной деятельности.»
Фадей Булгарин «Правдоподобные небылицы.»

                ****
       «…Все последние годы, искалеченное мое сердце, бьется в надежде получить ответы на вопросы, на которые по сути их, ответа быть не может. Ну как, в самом деле, можно определить законы, по которым существует в мире приязнь в иной, отличной, от твоей, душе. Какими движениями и поступками вызывается с горних высей сама Любовь, и нет ли в кончине её обычая пресыщения, и предопределённой усталости?

Заемная мудрость пытается объяснить нам, почему мы несчастны в любви, а счастливая в ней не нуждается.

И не то чтобы я совсем уж чурался женской притягательности, или безмерно страдал от их необъяснимого, эгоистичного коварства... Они не могут дать мне более того, что я приобрел, и отнять более чем я отдал им, с единой радостью в душе...

    Да и с некоторых пор само понятие - "Любовь" к доселе неизвестным, и чуждым нам, претит мне своей надуманностью и какой-то искусственностью. Наверное, истинная Любовь возможна лишь к тем, кому ты даровал жизнь, и к тем, кто даровали ее тебе…»

****

   Ранним, субботним утром, отставной капитан Алексей Алексеевич Извеков встав засветло, промаявшись трехчасовой бессонницей, отправился, как и задумывал, к причалу речных «Самолетов», возле Тучкова моста.

 Он давно хотел съездить в Кронштадт, без какой-либо определенной цели, пройтись по улицам, запечатленным в памяти, нераздельно с пришедшим и на его долю, пусть кратким, но счастьем, жившим тогда на улице Красной, среди сиреневых кущ Летнего сада.

 Счастье его звалось - Анна…

И мысли его были о ней, и устал он от них, и в попытках освободится от них, брел по прозрачным, утренним улицам, еще наполненным тенями белой, недолгой ночи.

  А утро тихо нежилось под неярким еще солнцем. Город еще спал. Хмурые дворники, подпоясавшись в извечные свои фартуки, лениво собирали в холщевые мешки клочья вчерашнего дня, да безмятежные собачники выгуливали своих питомцев по тенистым аллеям.

 Он шел, напевая, и на душе было тихо и покойно.

 Вчерашний день канул в Лету.

 Странная женщина, ненадолго, возмутила его сердце, и загадочная ее история, крутилась в бессонных раздумьях, но ранним утром забылась и отошла.

 Невозможно жить чужим горем, и радоваться чужим радостям, в час, когда раннее утро омыто солнечными лучами, когда бархатная листва тополей, раз за разом, набрасывает тебе на плечи паутинчатые плащи, сотканные из прохладной тени. Когда мир, словно бы пишется с нового листа.

 И ничего ещё не ясно, и ничего ещё не предопределено…

 День начинал звучать.

 Тихо, проникновенно…

И сказал он Извекову следующее:
- Сукин ты сын! И где же тебя, трижды, вперехлест изумленного, носило?
 Алексей, словно на каменную стену наткнулся, и остановившись, испуганно поднял глаза.

 С борта пришвартованного к плавучему пирсу самолета, перегнувшись через планширь мостика, смотрела на него симпатичная рыжая морда, и улыбаясь, до ушей, самозабвенно материлась в белый свет, как в копеечку.

   Извеков уж было собирался поинтересоваться у рыжего "мастера", чем он, собственно вызвал такой изумительный, по форме, вопрос, и в горле от внезапной обиды уже начинало клокотать, и кольнула в поясницу адреналиновая волна, как из-под правого локтя, весь скособочившись, метнулся на трап, молодой матросик, и пряча глаза от публики, стал сноровисто снимать с него леера.

  Извеков выдохнул, и чуть боком, придерживаясь рукой за занывшую поясницу, пробежал по трапу на шкафут, и быстро прошел в кормовой салон.

 Там, сев на узкий кожаный диванчик, он прикрыл глаза.

 Почему-то было стыдно, словно и впрямь его, только что, прилюдно обматерили.

 "Да, ладно! - сказал Алексей сам себе- Проехали." Оглянулся. Никто не смотрел на него. Все, кто сидел в салоне завороженно смотрели на Неву. Самолет уже отошел от пристани, и по широкой дуге разворачивался в сторону залива.

 На воглой ткани реки широким рубцом вспухала кильватерная струя, и Петербург, стронувшись с места, вдруг стал убегать за мосты, уминая дворцы и лабазы в гранитные чаши набережных.

 На западе взметнувшийся к редкому облачку шпиль Петропавловки, стал выгибаться в лазурной выси.

 И ажурный ангел полетел по небу.

 Вы помните, друг мой, как это бывает?

 Трогается поезд, отходит от причала пароход, взлетает в небо аэроплан.
 Кажется, вот только, еще секунду назад, жизнь была наполнена сотней неотложных дел, без завершения которых не могла и двигаться дальше. И немыслимо, для Вас, вдруг разом прервать ее бег, но ... раздался свисток паровоза, натужно, трижды прогудел тифон "самолета», двигатели аэроплана перешли с баритона на фальцет, и мир сдвинулся, а время - застыло. Вы вдруг выпали из бытия, из его течения, ничего изменить уже невозможно. Осталось только думать, созерцать, и удивляться, что суетливая наша жизнь еще не полностью вытравила из Вас это умение.

 Извеков снова прикрыл глаза, и как-то очень быстро и незаметно для самого себя задремал.

 И снился ему сон.

****
   
  - Это смешно, сударь. Я не понимаю, как Вы хотите представить меня? Как любовницу, или того пуще, как девицу, подхваченную на бульваре. Мужчина приезжает к своим родным, и будьте любезны...не один. Ваша супруга...-

  - Бывшая! -сказал сочным баритоном кто-то, прямо над головой.

  - Бывших жен не бывает. Это удел мужей. Быть бывшими.

  "И в Сибирь негодяя…"

И стоял Лешка Извеков третьим с краю, в первом ряду каре Московского полка, мерз в куцем мундирчике, и холод жалил ступни через подошвы тканных сапог. Сквозь медленно падающие снежинки, смотрел он, как вдоль Крюкова канала, вдали, на белоснежной кобыле, шагом, склонив голову на грудь, проезжает новый Государь…, и тоска окутывала сердце.

****

    - Я думаю, Маша, возвращаться сейчас Вам не стоит. Это вызовет слишком много вопросов, и потребует излишне подробных объяснений.  Разъяснения эти будут такового характера, что неизбежно нанесут урон Вашему честному имени. К тому же… придется объяснять, откуда у бедной девушки… Поверьте, сейчас не стоит.

 Извеков проснулся и еще несколько мгновений чувствовал жуткий холод, сковавший брусчатку сенатской площади, а затем, как-то разом перенесся в салон «самолета». Странный разговор за спиной заинтересовал его чрезвычайно.

 Прямо перед ним, на подволоке салона, висело сферическое зеркало, позволявшее пассажирам обозревать все уголки помещения.

 Отображало оно людей ерничая, комически искажая черты и пропорции тел. Издевалось и посмеивалось. И сам Извеков отображался в нем мелким лысым гномиком c непропорционально маленькими ногами.

 Там же, за собой, увидел он девушку, сидящую спиной к нему, и зеркало исказило и ее, и пробовало посмеяться над ней, но странное дело, юное красивое тело не поддалось, а тянулось и изгибалось с непередаваемой грацией.

   Спутник и собеседник ее, был молодой человек, с длинными, русыми волосами, собранными, по нынешней моде, в косу типа «конского хвоста», с серебряной сережкой в правом ухе, и одетый в, также, очень модный, но несколько безвкусный, костюм из денима, кореживший и искажавший фигуру его лучше всякого зеркала. Черные острые туфли, с загибающимися носками, дополняли туалет странного франта.

  Неприятная личность! 

 - Все образуется. - говорил типчик, возвышаясь над Машей – Нам с Вами просто необходимо представиться тетушке, и как-то легализовать Ваше появление. Поживете несколько дней у нее, а я уж скоро все устрою. Так-то будет лучше, поверьте мне.

 Он говорил беспокойно, и все время срываясь, и наконец, озираясь по сторонам, потянул девушку к выходу на палубу.

 Рука его, лежавшая прежде на плече девушки, вольность странно покоробившая Извекова, опустившись ухватила ее за кисть руки, и на открывшемся предплечье, Алексей Алексеевич, с изумлением, увидал вдруг рисунок, вначале показавшийся ему, некой, скептически изогнувшей губы, рожицей.

 Зеркало, тщетно пытавшееся подшутить над девушкой, решило отыграться на рисунке.

 Но вдруг Алексей понял – что это за рисунок.

 И изумился.

 На плече девушки кривил губы иероглиф – «кадзе».

 Ветер.