Ты придумала много тёплых имён

В глубине твоих мудрых морщин,
в дряблой коже, свисающей с черепа,
в заботливом тепле знакомых рук
с проступающими синими реками —
я услышал твое прощение,
я почуял зов предстоящей земли,
я понял, что совсем ничего не знаю
о том, как надо любить и верить.

Мама, прости, я не в курсе, что делать,
если тебя опустят на последнюю глубину,
если то, что считал дорогим и вечным,
останется без присмотра в холодном кубрике.
Я не знаю, что думать, как чувствовать, чем говорить,
чтобы проводить человека в обратный путь,
какое выражение придать лицу,
куда девать неприличные слезы?

Я помню лишь то, как ты любила меня,
дышала мною, заботилась обо мне:
я лежал на твоих молодых коленях,
и ты улыбалась откуда-то сверху.
Тогда все было лишь для тебя,
ради тебя, вокруг тебя —
тревожные ночи моих болезней,
халат в горошек, свет по комнате.

И позже, когда я подрос, стал зверем,
научился обходиться без твоих забот,
тяготился твоими нескончаемыми советами,
я все-таки чуял: ты рядом со мною.
И все же должен смириться с тем,
что когда-то солнце твое остынет,
должен как-то к этому относиться,
должен крутиться и делать вид.

В этом прохладном и взрослом мире
ты — единственное существо,
которое не стремилось меня обмануть,
выжать как губку, забрить в добровольцы,
вытребовать долгие глупые справки,
выкрасть, выпотрошить, размять,
переехать мыслями и колесами,
унизить колющими словами.

Я помню, как в детстве катался на велосипеде,
слетел с него и разбился в кровь:
мои локти, колени, мои ладони
были разодраны и покрыты грязью.
Громко плача и с трудом таща
громоздкий велосипед, я пришел к тебе,
и ты омыла мои царапины,
обработала зеленкой и успокоила.
Ты говорила «не плачь — ты взрослый»,
ты придумала много теплых имен,
ты остановила тревожную кровь,
ты скоро вернула обратно на землю...

Я не знаю, есть ли тот самый Бог,
именем которого ты молишься по утрам,
ставишь свечки за здравие-упокой,
постишься в праздники и причащаешься,

я не знаю, нет ли того самого Бога,
в котором ярко мое предательство,
мои сомнения, мой алфавит
усталых страстей и прилежных мыслей,

во всяком случае, в прорехах отчаянья,
на истоке вселенной и в гугнивой толпе,
в высоких нотках трагического разговора,
в радости, бедности и безумии,
я никогда не устану представлять,
как спокойно лежу у тебя на руках,
как ты говоришь мне что-то нежное
и улыбаешься откуда-то сверху…