О чистоте русского языка очерк - размышление

О чистоте русского языка

Очерк – размышление

1.

Почему мы боимся, что русский
язык засоряется? Ведь этот сор имеет короткие временные отрезки даже в
подростковых и молодёжных сленгах. Этот словесный сор как приходит, так и
уходит, либо бесследно, либо трансформируется в несколько иное значение.
Какие слова говорили подростки 70-х годов?
«Зырь, зырьте» - смотри, смотрите.
«Нафиг мне это?» - ни к чему.
«Чувак, чувиха» – парень, девушка.
«Балдёжно»– весело, здорово.
«Не понтуйся» – не выделывайся.
«Клёво» – интересно
«Зашибись» – здорово.
«Классно» – то же, что и «клёво».
Всё это и многое другое уже почти
исчезло из живого русского языка, потому что выразителям этого сленга уже под
50 лет.
Сегодня говорят: «прикол, приколись» –интересно, послушай;
«рамсить»– разбираться;
«ты гонишь» – ты преувеличиваешь, «понтуешься»;
«прикинь,да!» – представь, да!
В недалёком будущем теперешние слова из
молодёжного сленга потускнеют и благополучно исчезнут.
Слова, обозначающие бытовые предметы
вышедшие из обихода, также исчезают, с той лишь разницей, что их возрастные
отрезки (т.е. появление слова, частое упоминание, забывание и исчезание),
немногим дольше, чем у сленговых слов.
Возьмём «перо» - слово, которое трансформируется на протяжении
400-500 лет. «Писало», «перо» - сначала гусиное, которое очиняли,
подравнивали, подстрагивали. Затем, железное, т.е. уже перьевая ручка. Ну, вот
уже и ручка. А ведь ещё было «стило».
Затем появилась авторучка, которая заправлялась чернилами, а в конце 60-х годов
ХХ века – шариковая ручка. Сейчас уже пишут гелиевыми, но и они исчезают,
потому что можно уже писать на жидкокристаллических экранах стерженьками без
гелиевой заправки.
Наши бабушки, прабабушки вальками
колотили бельё на мостках. Кто из детей знает, что такое валёк? Они спокойно
обходятся без этого слова. Стиральная доска свой век тоже доживает.
Половик, кружок, коромысло, завалинка,
лучина, светец, десятина – слова, исчезающие сегодня. Канцелярские пресс-папье
и чернильница «прожили» ещё меньше, чем лучина, десятина, коромысло. Пройдёт
лет 50, и многие не будут знать, что такое мультифора или ламинирование…
Нет, язык не засорится. Сор этот
приходит с каждым новым поколением, как после наводнения мусор по берегам. А с
новым наводнением приплывёт следующий. И нет у молодёжи стремления обозначить в
своих сленгах по иному такие слова, как река, небо, страна, лес, любовь,
Родина. Есть сор, а есть неизбывность…


2.


Очень многие филологи,
языковеды озабочены тем, что в сегодняшний русский язык проникает большое
количество иностранных слов. Всегда, во все времена в наш язык проникали и
будут проникать иноязычные слова. Мы давно уже считаем своими тюркские слова:
чердак, сундук, хозяин, тайга, которые пришли на Русь в лихие времена. Те
страшные времена отражены в глаголах: погубить, сгубить, загубить. Почему,
думаете, погубить и полонить (взять в плен) это синонимы? Пленённым русичам
продевали в верхнюю губу кольца, привязанные к длинным жердям и вели такими
колоннами в полон. Загубили, погубили, полонили.
Во времена моды на французскую культуру в наш
язык пришли и остались сотни французских
слов. И кто скажет сегодня, что шарф, одеколон, дуэль, парад – это французские
слова. Что мы теряем, если сыпем направо и налево французскими словами, считая
их своими: оливье, крем-брюле, винегрет, парашют, шампунь, тюбик, тюль. Кому-то
приятнее сказать на французский манер «тет-а-тет» - один на один, наедине,
«бомонд» - высший свет, светское общество. Лично для меня высший свет – это свет
солнечных лучей, а не группа людей с толстыми кошельками, оценивающих друг
друга по количеству бриллиантов и блеску золотых украшений. Так что пусть уж
будет – бомонд.
От немцев к нам тоже пришло
видимо-невидимо: ранец, рюкзак, бутерброд, циркуль, фартук. Достаточно немного познакомиться с
этимологией, чтобы понять: «всё течёт, всё меняется», всё взаимопроникновенно.
Меняется слово до неузнаваемости, до в
точности наоборот и в нашем языке. На
Руси «скотницей» являлось помещение или комната, где хранились драгоценности,
«рухлядью» называлась пушнина. Теперь эти слова несут совсем другое значение.
Вспомните изречение: «Зри в корень». «Зри» -
здесь является глаголом «смотри»,
«гляди». Раньше говорили: «Зря икону Богоматери» – смотря икону, «зря с холма
на колонны неприятеля» – смотря с холма. Сегодня «зря» превращено в наречие:
«зря» – бесцельно, напрасно. Совсем недавно, в середине 19 века пользовались
словами «нельзя» и «льзя» – можно, о чём узнаём, читая произведения Н. Лескова.
Сегодня наречие «льзя» может произнести только ребёнок, а строгий родитель
скажет, что нет такого слова. У Достоевского и Лескова встречаем: «В тёмном
угле каморки стояла кровать». В настоящее время принято говорить: «в тёмном
углу». И наоборот, Достоевский и Лесков писали: «в уголку стола», а мы говорим:
«в уголке стола». Читаем «Преступление и наказание»: «…замечательно, что
Раскольников, быв в университете, почти не имел товарищей, всех чуждался, ни к
кому не ходил и у себя принимал тяжело».
Что же здесь замечательного? В 19 веке слово «замечательно» несло значение
«замечено было», что Раскольников всех чуждался. Современник, если он не
лингвист, читая в «Соборянах» Лескова о том, что архиерею вернулось письмо,
страница которого была «перечеркнута синим хером», недоумённо споткнётся на
тексте. Просто в старорусской азбуке буква «Ха» обозначалась «Хер». Поэтому
страница была перечёркнута синими чернилами косым крестом. И если «столы стояли
покоем», то опять же, следуя старорусской азбуке, где «П» называлась «Покой»,
мы узнаём, как стояли столы. Пройдёт 70-100 лет, и наши потомки будут не
понимать некоторые сегодняшние наши выражения. Всё течёт, недаром же речь
(русская, которую рекут) и речка однокоренные слова.


3.

А сленги – понятие вообще размытое. Сленг
бывает не только воровской или молодёжный. Сленг может быть партийным,
слесарским, возрастным. Если моя маленькая дочка просила «пулём», я давал ей
пельмени, а если «сосулём» – давал сосиски. Ребёнок говорит: «Мой папа работает
шофёром». Сам папа на вопрос друга, кем он работает, ответит: «Да водилой на
Камазе». Диспетчер, приглашая того же папу в рейс, объявит: «Водитель Камаза ЕН
243, зайдите за путёвкой». А друзья скажут, что знают и уважают «Вовку –
камазиста». Шофёр, водила, водитель, камазист. Слесарь о кувалде может сказать:
«Марь Ивановна», «Марго», «кормилица» или просто «кувалдометр». Всё это не
несёт никакого вреда русскому языку, потому что когда-нибудь забудется и
исчезнет так же, как каменотёс, коногон, углежог, рудознатец, кожемяка,
землекоп. Ведуны в Древней Руси били баклуши, т.е. снабжали людей деревянными
заготовками «баклушами» для изготовления мисок, гребней, инструментов и др.
Делались эти баклуши из разных пород дерева. А ещё ведуны толкли воду в ступе и
писали на воде вилами. Набиралась вода из семи родников и смешивалась, когда её
толкли в ступе, а затем заряжалась трезубцем («водить вилами по воде»). Таким
образом, ведуны сотворяли «светую воду» и снабжали ею русичей. Именно,
«светую», и семь источников были «светыми», от слова «свет». А сегодня «бить
баклуши» и «толочь воду в ступе» – это синонимы бесполезности, праздности,
лени. Если мы переживаем за чистоту
русского языка, может зададимся вопросом:
кому и зачем нужно изменять смысловые понятия, доставшиеся нам от
славных наших предков?


4.

Сетуем иногда, почему вместо слова
«дом» мы пользуемся словом «коттедж». Да потому что почти ушло уже понятие
«русская изба». Крыша русской избы состояла из повала, причелины, повальной
слеги, кнеса (князевой слеги), огнива (загнёточки), гнёта, охлупеня. Кто
вспомнит эти слова, если сейчас есть сайдинг, пластик, полипропилен и т.д. и
т.п.
Если вдруг все лингвисты встанут на
защиту русского языка и начнут его тщательно чистить, то поверьте, русский
человек всё равно будет смачно и с юмором говорить: «кондючка» вместо
«кондуктор» или «мохнорылый», а не «бородатый». Сколько бы не поправляли
знатоки простых людей, что правильно говорить «пуловер» (словечко-то английское),
90% россиян будут говорить «полувер». 10% поедут в Новосибирск «поездом», а в
Москву полетят «самолётом» и 90% - поедут «на поезде», а полетят «на самолёте».
И им совершенно безразличны перманентность изменения русского языка,
коллективная компиляция лингвистов о языкознании, потому что у 90% людей после
холодного вагона или длительного перелёта не «люмбаго», а просто «хандроз».
Парадоксально, но филологи посещают в
лингвистических экспедициях российские глубинки, ищут разные народные говоры,
испещрённые блокноты складываются в интереснейшие диссертации. Это всё говорит
нам о том, что главный хранитель живого русского языка – те самые 90%, то есть
наш народ, с которым многие хотят бороться за чистоту русского языка. Не
объясняйте народу, что спичмейкер пишет депутатам речь, имиджмейкер бьётся над
внешним видом «звезды», клипмейкер снимает калейдоскопичные кадры. Тем, кто
влюблён в Запад, приходится ходить на фотобиеналле, а народ идёт на
фотовыставку. Повсюду в городах менеджмент и маркетинг, кастинги и подиумы,
дистрибьюторы рассыпают свои рекламные речи. А истинно народный язык тихонько,
без экзальтаций и эпатажей, живёт в русских сказках и песнях, в утренних
сельских зорях, где шутки доярок перемежаются с мычанием «бурёнок», в обеденных
перекурах металлургов и слесарей, где после «Василия Иваныча с Петькой»,
«Штирлица» и «нового русского», вызревает какой-то новый персонаж анекдотов.
Вот и думается мне, а стоит ли «ломать копья», чтобы чистить или защищать
русский язык? Может просто полюбить его от всего сердца, как Виктор Астафьев,
Владимир Личутин, Василий Шукшин. Не обязательно уметь красиво писать. Надо любить беззаветно,
безоглядно свой народ, который может объясниться на родном языке хитро,
затейливо, забавно, шутливо, премудро, велеречиво, пронзительно, изумительно,
крепко, назидательно, обстоятельно, ласково. В нашем языке ласковость даже в
суффиксах вся наружу. Возьмём слова: мама, папа, трава, речка, солнце, небо.
Добавим суффиксы, и смотрите-ка: маменька, папочка, травушка, реченька,
солнышко, небушко. Учиться нам надо у наших классиков, у нашего народа.

5.

Не надо нам очень уж много западных
«…измов» и «…аций», если язык наш родной настолько богат, что можно составить
из одного слова предложение. Немного перефразируя В. Брюсова, получаем
следующее: «Наставница наставляла отставного пристава, как приставить ставень к
поставцу, где настаивались настойки». Тут же предлагаю свой сиюминутный
экспромт: «Ложь, что заложницу уложили в ложе. Ложе положено наложнице.
Предположительно, что положение заложницы сложнее. Разложите из изложения эти
предложения». А можно и наоборот, для одного понятия найти несколько десятков
синонимов.
Бесспорно, надо беречь наш русский
язык, трепетно внимать гениальным строчкам А. Пушкина, М. Лермонтова, Н.
Лескова, А. Платонова, Ф. Достоевского. Но всем нам надо ещё и помнить о языке
народа. И здесь процитирую В. Даля: «Язык народа бесспорно главнейший и
неисчерпаемый родник или рудник наш, сокровищница нашего языка, который на
письме далеко уклонился от того, чем бы ему следовало быть». Владимир Личутин в
одном из своих произведений цитирует простого сельчанина, который, глядя из
избы в оконце, сказал: «Дорога-то нынче, как зеркальце заколела». Всего-то
ничего, а каков образ! Живуч, красив и богат наш язык. Седая мудрость его
прорывается к нам и сегодня. До кропотливых
и ищущих уже дошла «ВсеяСветная грамота»
из 147 древнерусских букв, существовавших до Кирилла и Мефодия. Читая и вникая
в чудо этих буков из древнего
«Буковника», мне хочется ко всем ценителям русского языка обратиться словами А.
Толстого:


«Ничего, мы сдюжим!»


С. Берестов