В фибрах ныла, песню танцевала...

В фибрах ныла, песню танцевала,
выводила голосом, скрывала,
колдовала, подавала знак,
не впускала, знала, что и так…

Бабочка, рубашка из узоров,
дикая струна, звериный норов,
трепет земляники, зуд житья,
вся как приговор, вся не твоя,

чем взяла, скрутила, доказала,
что не все распрожито, что мало,
что нужна, что сердце накололось
на живую мякоть, легкость, голос.

Как в меня заталкивала сходу
обморочный воздух несвободы,
задыхала страхом, что во сне,
не подозревала обо мне,

как я жил и не дышал на время,
принцеватый прыщ, седьмое семя,
клин косноязычья, блеск со ржой,
перемолвка правдою чужой.

На моих морях ты гнезда вила,
отдавалась прочь, происходила
из детей, затруженных зверей,
вечных нужд, домашних батарей,

старилась, заказывала жалость,
умирала, снова возрождалась,
снова из забвения и тла
хорошела, плавилась, несла,

снилась, и щедрот твоих народы
снаряжали звезды-путеводы;
освежаясь и благоволя,
продолжалась жадная земля.

И стоял я, воздухом научен —
в глубину, в вину, в тоску излучин,
на обдутом песнями горбе,
зная все и помня о тебе.