Рассказ старого еврея

Лето сорок первого выдалось невыносимо жарким.Обычно по утрам, когда родители уходили на работу, мы с пацанами бежали на Березину. Купались, загорали,играли в дурака.Интерес был простой - щелбаны.Кроме маленьких, мальчишеских ссор, в наших отношениях ничего особенного не происходило. Мы все знали друг друга, ходили в гости, дрались иногда, но в целом были просто земляками.
Деревня наша ,Селиба, находилась недалеко от местечка Березино, Могилёвской губернии.Из трёхсот домов половину занимали белорусские семьи, а половину еврейские.Все дружили между собой, помогали друг дружке и работали в основном в колхозе. В общем жизнь шла своим чередом.
Я хорошо помню этот день. Он врезался в память вместе с тем стариком, который в панике нс обирал удочки на берегу:
что случилось, батя?-
быстро домой! Война!-
У нас была небольшая семья - родители, мы с братом Айзиком и бабушка Рахиль. В этот вечер все собрались на улице. Мы с ребятами, как всегда, собрались отдельно и разговаривали на свои мирные темы. Война для нас была чем то новым и далёким. Родители же долго о чём то спорили, соглашались,ругались. В общем в воздухе царил шум, спор и сам вечер был жарким и душным, как никогда.
Несколько польских семей, бежавших из-под Варшавы в конце тридцать девятого и проживающих в нашей деревне, советовали срочно собирать вещи и уезжать в эвакуацию.Рассказывали дикие истории из своей, уже прошлой жизни. Многие решились, и уже на следующий день около десяти подвод с людьми направились в сторону города Могилёва.Наша бабушка была больна, и поэтому мы решили остаться.
Я хорошо помню тот день, когда в деревню вошли немцы.
Всё случилось в тот день, когда мы с ребятами возвращались домой, подпоясанные портупеями, снятыми с убитых красноармейцев, патронами и парой винтовок на плечах. Земля лежала в воронках от снарядов и бомб. На деревенской дороге лежали пару убитых свиней и соседская собака Тарзан. Мост через Березину был взорван и последние красноармейцы уходили на восток через нашу деревню. Многие семьи уехали в Кличевский раён от бомбёжек, и поэтому в деревне вечером стояла невыносимая тишина. Мы, спрятав свои "трофеи" на чердаке, собрались на заднем дворе и прямо в огороде, за сараем, распечатали откуда-то взявшуюся бутылку самогона. Закусывали вяленой домашней колбасой и сырыми яйцами, горячо обсуждая последние события уходящих дней.
Завтрашнее утро разбудило меня восходом солнца и рокотом машин. Через деревню шла колонна незнакомых немецких танков, с крестами на башнях.За ними шли грузовики, мотоциклы и подводы. Солдаты смеялись, приветствовали нас,а некоторые молодые девушки бросали им вдогонку цветы.Какая-то продовольственная часть остановилась на постой в нашей деревне.Солдаты вели себя, как хозяева. Запросто заходили в хаты, брали всё съестное, убивали кур, поросят. Людей не замечали.
Кто-то из "земляков" по приказу офицера показал на еврейские хаты, и солдаты вытащили с десяток первых попавшихся под руку молодых, здоровых парней евреев, и за просто так,прямо возле сельсовета расстреляли. Для профилактики, как они выразились. Среди них попались пару моих одноклассников и мой дядя Мойше -(брат отца.) Всех сбросили в воронку в центре села, и селибских мужиков заставили зарыть.Так, наверное и лежат там до сих пор.

Прод.след.
Через несколько дней первая группа немцев из деревни ушла на восток и наступила какая-то пауза, словно вернулось мирное время. Местные колхозники даже возвратились на поля и собирали оставшийся целым урожай. В это же время возвратились пару подвод с семьями уехавшими в сторону Могилёва.Разбомбили мост через реку Друзь и те, кто смог вовремя переправиться уехали. Те, кто нет, остались. Среди них оказался мамин брат Мейер со своими пятью маленькими детьми и женой.Они въехали в деревню, словно мумии - голодные и чёрные от грязи и пыли.
На двенадцатый день войны,4 июля ранним утром, вошёл немецкий гарнизон и появилась зондеркоманда,состоявшая из выходцев из оккупированной Польши и перебежавших в 39 ы х к немцам Литовцев и Латышей. Были и Украинцы, неведомо откуда-то взявшиеся. Первый дом на их пути, возле которого был вырыт колодец, принадлежал сапожнику Бередеру Шустер. Немец вежливо попросил принести ему ведро, и когда тот принёс, просто взял и выстрелил ему в затылок.В течении всего июля в деревне происходили страшные грабежи и убийства.Начали появляться местные полицаи.Главным начальником полиции, как ни странно, стал наш бывший учитель русского языка Шамко.Уже после войны мы узнали, что этот зверь когда-то, в гражданскую служил у Махно.
Начались обыски и облавы.  Было много полукровок в деревне.Кто-то женат на белоруске,кто-то замужем за ним. Этих сдавали немцам местные - за дом, за корову.Или требовали откуп, чтобы не сдать, но потом всё равно сдавали.Кто-то из "своих" сдал белорусского паренька Николая, у которого на чердаке мы спрятали оружие.  Его старший брат служил в полиции.Так вот Шамко объявил,как он выразился,"родительское собрание". Паренька поставили к стенке и старшему брату пришлось в него стрелять.
Говорят, что люди произошли от обезьяны. Я стал свидетелем обратного.
Один белорусский парнишка до войны был влюблен в еврейскую девушку Соню, но она постоянно отвергала его ухаживания. И вот трое "животных", вытащили из домов троих девчонок и на берегу Березины, в кустах начали их насиловать. Причём двое старших показывали этому дебилy, как нужно это делать. Потом всех девушек застрелили и скинули в воду.
В конце августа всех евреев выгнали из своих домов и объявили о том, что их переселяют в гетто. Оно находилось в 20км. от нашей деревни, в посёлке Богушевичи.Брать с собой не разрешили ничего, кроме самого необходимого. Соседом Шамко был печник Янкель и его мать старуха.Много лет жили по соседству, помогали  друг-другу. Она идти не могла.Тогда Шамко, взяв её осторожно под руку, вывел за сарай и зверски убил.Всех остальных людей построили в колонну, а одного старика Арчи Тейра поставили во главе. Остригли ему бороду,обрезали по колено брюки и дали в руки балалайку.Играть он конечно же не умел,и полицай ударил его палкой по голым коленям. Когда старик согнулся ,полицай пристрелил его.Раздался дикий вопль,и колонна двинулась в путь.

Прод.следует.

Дорога на Богушевичи (гетто) тянулась долго.Представьте себе плачь детей и женщин, сопровождающий колонну. Охранников было человек десять из местных полицаев. Все друг друга знали, и это приводило к тому, что каждому из нас просто приходилось отворачивать взгляд,когда кто-то пытался смотреть в глаза. Тем, кто не мог идти, предлагалось садиться на подводы, идущие позади колонны, но никто и не догадывался, что это была прямая дорога в могилу.Их больше никто и никогда не видел. К вечеру дошли до местной школы, где решено было разместить гетто. Люди от усталости просто падали, где стояли. Не было ни воды, ни еды.Утром была проверка и всех расселили по классам. В каждом классе селились в основном родственники. В день полагалось одно ведро воды на всю семью и какая-то "бурда", которую и едой то назвать было нельзя. За всё время, что мне пришлось быть в гетто, я не видел ни одного немца.Начальником охраны был украинский националист по фамилии Гнып. Зверь ,каких свет не видел. Остальные местные полицаи. Каждый божий день они были пьяны в умат и издевались над узниками. Били, насиловали.
Я немного уйду в сторону и расскажу о своей бабушке. Её звали Юдифь. Когда она пришла в гетто(ну как пришла?Mы дотащили её туда на своих плечах.),и не нашла своих сыновей,а мы,как могли,скрывали от неё,что их больше нет, она СОШЛА С УМА.Отказалась есть, пить,хотя и не было ничего.Ходила день и ночь в исподнем.На эту картину страшно было смотреть.Через неделю она умерла. Похоронили её прямо во дворе.Это была единственная женщина, которая умерла в гетто своей смертью.Когда люди брали в дорогу кто, что мог, она взяла с собой таллитхен - белое полотно в которое заворачивают евреев, когда ложат в могилу. Наверное понимала,а может предчувствовала.
Через неделю начались расстрелы - ликвидация. Первыми выбирали мужчин,затем детей,потом женщин.Партии были небольшими,т.к. в гетто было около 200-250 узников.В первую группу и попал мой отец. Их увели и мы наверняка знали,что они больше не появятся. Но к нашему удивлению отца с двоими моими родственниками вечером привезли обратно на подводах. Они были ранены - их недострелили. Кое как перевязав,не было же никаких медикаментов,мы уложили их на парты. Утром пожаловали добродетели Ивчик и Шамко. Предложили ехать в больницу:" Там вас перевяжут,накормят,обмоют." Они поверили,всё же земляки! По дороге полицаи всех зверски убили. Я искал это место после войны. Не нашёл.
В классе оставались мы с братом,мать и маленький девятилетний племянник. Всех остальных убили. Мать настаивала на том,чтобы мы с братом бежали из гетто.
Я вспоминаю одного инвалида Шолома. Он был без ноги. Он убежал из гетто,пришёл домой в Селибу,а там поселилась другая семья из земляков. Он не думал,что его там тронут. Всю жизнь жили бок о бок. Главное он ни на что не претендовал. Просто хотел обогреться,умыться. Самое интересное,что его посадили за стол,а мальца послали за полицаями. И так бывает.
В конце октября мы с братом ночью убежали из гетто.

Прод. след.