Безысходность

***

Страна пытается привить
к безбожной вере новый праздник.
И Президент наш, безобразник,
душой отчаянно кривит,

в бездонной чаше воду месит
и в рай как правовидец метит.
Но на земле тугой клубок.
И я, как Боря, одинок.

Жена и мать, прокуратура,
сыны, работа, ВТЭК и страх,
что мочевой пузырь раздуло,
и эту дрянь не слить никак…

Всё по-порядку… Понимаю,
что жутко жить в отшельном сне,
когда один пейзаж в окне
и одинокость угнетает.

А тут ещё отняли внука.
И двухнедельная разлука,
и опрокинут бренный мир,
и твой кумир уж не кумир.

Старуха... Боже, сколько ей
премного! Только ж помнит, кляча,
что при Горохе, внуков нянча,
им не жалели ни сластей,

ни воспитания дворянства,
ни соблазнительного чванства –
всё отдавали и детя;м,
и избалованным внучкам.

Теперь гэбня... Когда-то ж были
грозой, судьёй и палачом,
щитом карали и мечом
и безнаказанно гнобили.

Им не остыть. Хотя уходит
их власть, их хамство, их мечи.
И уже новые рвачи
в агентстве чёрном хороводят.

Дался им я. Я им не пара,
но так удобен для удара –
не надо раскрывать преступность,
когда приятнее доступность.

Проснулась спящая проказа,
и желчь и зло на мне срывает.
А моё сердце остывает.
Я понимаю – я Верязов.

Сыны мои, вас ждёт всё то ж:
вы, от меня вкусив свободу,
готовы бить любую морду
и профили подонков рож.

Но, часто грань переступая
в надежде, что полдюйм до рая,
вы разгоняетесь, а там –
коммунистический бедлам,

и вас на части, по живому,
за вашу веру, ум и честь.
На вас же толпами смотреть
приводят, ожидая стонов.

А вы стоически сильны,
мои взбалмо;шные сыны.
А я для сердца пью пилюли
и жизнь пытаю. А люблю ли?

Работа... Сколько ж было страсти!
Она была и озорной,
и утомительной, и властной,
и разухабисто хмельной.

А эта – страх и безысходность,
доход и власть, добро и стыд!
А я, глубокий инвалид,
страдаю, испуская бодрость,
чтоб не дай бог узреть могли
изъяны скорбные мои.

А тут ещё дурацкий ВТЭК,
квартира, дача и машина,
ремонт, больная сердцевина...
Уныл мой сокращённый век.

Всё-всё моё, моя забота.
И разорвать себя нет сил.
Лишь девять грамм, открыв ворота,
подскажут, что давно решил.


12.06.1994