Вы с чем пришли?

В “Родник”, который вёл Виталий Шевченко, меня направил Марк Юдалевич. Я пришёл на 8-й этаж, где располагалась газета “Молодёжь Алтая” на занятие. Увидел сосредоточенного не молодого человека, стихи которого я с удовольствием читал в сборниках, что покупал в книжном магазине на проспекте им. Ленина. Именно таким я его по стихам и представлял.

Занятия начались ровно в назначенное время. Я сидел и внимательно слушал его доброжелательный разбор стихотворений читавших авторов. Ровным голосом с заинтересованностью слушателя делал, после прочтения, замечания, отчего стихи начинали звучать более убедительно.

Почти в самом конце, он, глядя на меня с присущей только ему улыбкой повидавшего на своём веку человека, произнёс: “Вот приходят к нам новые люди с пронизывающим взором, и что-то же они желают нам сказать?” Я подумал, что Виталий Степанович подводит итог занятиям и намеревался встать, но он, глядя мне в глаза, спросил: “Вы с чем пришли?”

Мне ничего не оставалось, как прочесть четверостишие, со всех сторон посыпались, словно летний мелкий, но холодный град замечаний.

На что тут же среагировал Виталий Шевченко и охладил пыл критиков словами: “Стихотворение законченное, мысль высказана точно, и нет лишних слов”.

Занятия я посещал регулярно. Однажды я ему принёс стихотворение, в котором отец бьёт сына ремнём. Прочитав, он сказал: “Даже если бы меня на самом деле отец воспитывал ремнём, то никогда бы об этом не написал стихов”.

Вот таким тактичным был в обращении со всеми студийцами Виталий Степанович.

Когда я работал на телекомпании “Спектр”, был автором и режиссёром программы: “Пушкин и Поэт…” на моё предложение поучаствовать, Шевченко, задумчиво глядя на бюстик “Пушкина”, стоявший у него в кабинете на столе, как бы извиняющимся голосом, сказал: “Вот, если бы вы делали программу о Лермонтове… Если честно, то мне больше нравятся стихи Михаила Юрьевича Лермонтова...”

Я ещё раз повторил, что эта программа посвящена грядущему 200-летию поэта. И он согласился, и материал вышел в эфир. Мы получили множество звонков от благодарных слушателей за то, что пригласили в программу уважаемого на Алтае поэта Виталия Шевченко.

Затем мы до самого его ухода в мир иной встречались в его кабинетике. Я ему читал свои новые стихи, он каждый раз давал советы, как улучшить ту или иную строчку. Но никогда, при этом, не навязывал своего мнения и никогда не вторгался в ткань стихотворения. Когда он узнал, что я не член Союза писателей, тут же сел за стол и написал мне рекомендацию для вступления в СП.

А когда программа переросла в фонд “Пушкин и Поэт...” он помогал дельными советами по сбору средств на памятник, и делал это как бы мимоходом. На моё предложение издать сборник стихов в серии “Пушкин и Поэт...” тут же согласился и книга “Судьба” была издана тиражём в 500 экземпляров.


Виталий Шевченко даже в стихах словно объясняет, как обрести мастерство в стихосложении, говоря: “входить в поток, как в ритм стихотворенья”.

Участник войны с Японией он и в творчестве был бойцом, вопрошая:
Какое-то везде противоборство:
глаза – с глазами,
                ручеёк – с рекой,
любовь – с изменой,
                искренность –
                с притворством,
запал –
             с предохранительной чекой.

А какие у него встречаются строчки-афоризмы: “Какая даль, когда глядишь назад!”
Или:
“...Была загадкою не песня,
а лебединая душа”.

Прошедший войну, раненый, с мельчайшими подробностями повествует, – наискосок прожгла навылет, – с наградами он восклицает: “Услышать бы доброе слово”. Не сладко живётся ветерану: “Так жизнь несла, что духу не хватало!”. И опыт воинский
его стихам придаёт четкую достоверность в том, что “Есть рисковое, горючее, обретённое в бою...” Война не поэзия, но ратный труд, оттого и возникают строки:
“Начиналось прозрение грохотом боя, – и утверждением звучит, –  потому-то и стал я поэтом”.

Его перифраз известной поговорки вождя приобретает трагический оттенок так как, – до сих пор ещё щепки дымят. – и далее звучат слова усиливающие перифраз, – мы плетём себе удавки, Господи, останови это самоудушенье!

И через несколько строк вдруг открывается панорама земного счастья, – зоревал, в пахучей спал соломе.

Виталий Степанович по-философски относился к жизни и смерти в своих стихах, о том говорит вот это:
“Вдруг между стартом и концом –
горький прочерк...”

С некоторым даже юмором относился к тем, кто идёт следом: “Негодуют, грозят, упрекают, торопят. И бегу я, скачу, загоняя коня...”

И всё-таки, – Надеясь дотянуть до девяносто, беспечно верил: всё вокруг моё.

У каждого подростка, когда взрослые рассуждают о смерти, возникает вопрос: “А что и я умру?” В этом случае выручает мудрость мам:
“Но мама – точно знаю – верила,
когда шептала: “Не умрёшь...”

Мать точно знала, говоря эти слова, что, – не погиб... Живёт поэт!

Пророчество матери сбывается! Поэта Виталия Шевченко помнят не только те, кто с ним был лично знаком, но и молодое поколение, когда читают потрясающие строки по своему накалу чувств:
“Огонь сердечного накала
переметнулся в строки книг”.

И далее не менее чувственные строки утверждают веру в то, что Поэт с нами:
“И хочется коснуться звёзд,
и пишутся стихи”.

И как пожелание звучат насыщенные чувством надежды строки:

“Остались бы живые
и к судьбам не глухи
мои не озорные,
тревожные стихи.