Прошла пора великих потрясений

Прошла пора великих потрясений,
Кто был ничем, так и остался быть говном,
Всё, как и прежде, всё без изменений:
Семья, работа, водка, управдом.

И в деле размноженья мы не стали
Сверхновыми людьми с другим лицом,
Чтобы «оттуда» дураки не вылезали,
Ты всё пытаешься дыру закрыть концом.

И, чем ты чаще делаешь «вот это»,
Тем год от года больше дураков,
И оттого скорбит душа поэта,
Что не читаешь ты его стихов.

А, если и читаешь, через строчку,
Не вдумываясь в смысл великих фраз,
Ведь, всё равно, вставляешь ты затычку,
В то место, где «Макар телят не пас».

И вот от этого древнейшего процесса,
По выжиманью спермы из тебя,
Семья на грани сексуального регресса,
На грани краха, может быть она.

Ведь отчего все это происходит,
И появляется очередной баран,
Который, цепь златую как на дубе носит,
И знает только пару слов: «Скажи, братан».

Всё от того, что и в порыве страсти,
Ты сексом занимаешься как встарь:
Кровать, свет выключен, зашторенные окна,
И, в лучшем случае — на улице фонарь.

Где жопа, а где грудь, в потёмках этих,
Порою сразу так и не найти,
И потому, так злобно до рассвета,
Соседи слышат: «Мать твою ети».

И в этой ауре, тяжёлой и смердящей,
Ведь в темноте легко так спутать щель,
Козёл родится самый настоящий,
А не поэт, не сказочник, не лель.

Так как же быть, что делать, что, смириться?
Но, ведь, нельзя же всё на самотёк пускать,
Ведь есть везде влиятельные лица,
Планету надо как-то выручать.

Перед собратьями по разуму нам стыдно,
Что иногда бывают в гости к нам,
Им сверху, с Марса, ведь совсем не видно,
Откуда появляется баран.

Но, этому помочь не так уж сложно,
Поэтами планету населить,
Коль член в руках жены, то всё возможно,
Её лишь надо научить рукой водить.

А наша, где, когда не пропадала,
И, если жизнь Кощеева в яйце,
То у людей, всё с самого начала,
И жизнь и сила спрятаны в конце.

Жена пусть поднимает регулярно,
Его своей прекрасною рукой,
Ведь, согласись, что это же прекрасно,
Когда он толстый, красный и большой.

Расставить свечек, чтобы было посветлее,
Зажечь торшер, запрятанный в углу,
Поставить видео, быть может посрамнее,
Чтоб тёща слышала: «Ещё, хочу, хочу…».

Чтоб миг зачатия был сладок и приятен,
Эмоции лились, словно фонтан,
Тогда уж точно не появится на свете,
С развеерными планами баран.

Тогда уж точно ты не промахнёшься,
И не однажды сможешь справить «долг»
Не в темноте, а на свету поэт начнётся,
Поверьте мне, я в этом знаю толк.

Веселым сделать секс, простым, доступным,
Где захотел, там и схватил: «Иди сюда, жена»,
Не ждать, когда угомонятся дети,
Когда досмотрит фильм свой тёща — сатана.

Уйти на кухню, дверь придвинуть стулом,
Жену поставить, чтоб смотрела в светлый путь,
Зажать её и так ей вдвинуть дуло,
Чтоб не смогла ни охнуть, ни вздохнуть.

Жена сопротивляться будет: «Мама, дети,
Вдруг, кто-нибудь из них сюда войдёт?»,
- Войдёт, ты скажешь им: «Вали отсюда,
Иначе аист тебе брата не найдёт».

— А мама, ну, на то она и мама,
Вначале шок и всё такое с ним,
Потом сойдёт на нет и эта драма,
Ведь надо ж сексом заниматься молодым.

Потом она за дверью тихо сядет,
Чтобы на кухню не пускать детей,
Ей надо телевизор там поставить,
Чтоб было всё совсем как у людей.

А там, пошло, поехало, помчалось,
Глядишь, и через два десятка лет,
Планета наша снова приподнялась,
На ней почти каждый шестой – поэт.

И вот тогда, сношайтесь и сношайтесь,
Сношайтесь, сели только вам не лень,
И, дай вам Бог, чтобы сидела Ваша мама,
В теченьи многих лет, почти, что каждый день.