XIV. Вдова чтит юного гусара. Ночь Онегина

  (предыдущий фрагмент: "XIII. Обманут мистикой и маскарадом в дебрях".
      http://www.stihi.ru/2017/07/23/8411)
         [Внимание! Эротика 16+]

– ...Меня с ума сводил до дрожи
      Твой жар. И разве я… сонлив?
      Но всё ж мне истина дороже…            
– Скажу, как есть, ведь всё    равно    же,      
      Рассвет, сомненья поселив,               
      Всё губит, правду посулив,               
      Но только горечь приумножив.            
      Ты усыплён, но осторожен.               
      На удивленье, прозорлив.               
      Другой бы кто, с ребячьей рожей,         
      В таких годах ещё соплив…

…Дивился гость: «Пыл не спалив,
Бодрюсь опять и без    куска    я»…
Плоть напряглась, а вот штатив –
Сама     Природа   –  суть мужская.
Вдова косилась, зубы скаля.
За стол юнца вновь усадив,               
Она влила без промедленья               
В него лесть слаще, чем варенье.             
               
Взаимных чувств не замутив,
Барчук, хлебнувши восхваленья,             
Хвалебный перенял мотив:               
«Какой бы не была ты с виду,               
Я от тебя     счастливым      выйду.               
Любовной милости твоей               
На     трёх     хватило б матерей!               
Невинной дочке не в обиду,               
Скажу: мне было б с ней трудней»…      
               
К своеобразному гибриду               
Гость и     душой     уж льнул плотней.            
Вникай, мол, Настя, не красней.               
               
«…Полина сказочна лишь с виду.               
Что проку-то в     постели     с ней! –               
Продолжил гость (по аппетиту
На плоть он      равен      средь мужей). –            
   До нас с тобой куда уж ей               
   В объятьях – как до яхт корыту»!            
               
Поскачет Поля без вожжей –               
Быть может, через пару дней               
Гость распознает в ней лолиту.               
Бесспорно, опыт лет ценней.               
Ни фавориткам с простыней               
Истории, ни фаворитам,               
Не удалось оставить след               
Любви в свои тринадцать лет.               
               
Об этом с     пафосом     трибунным               
И с      резюме,      по-детски умным,               
Поведал женщине юнец,               
Жуя грибы и холодец…
Вдова чтит юного гусара…

Кремень, найдя своё кресало,
Добыл сам      искру,      наконец…
            .              .              .               
Ночных тревог лесной певец,
Угомонился филин. Стало
Стихать –  покоя  образец.

К утру тревога в    плоть     врастала.
Пичугу в      оторопь      бросало,
Но сладко спал её птенец…

«Цена на жизнь подорожала»! –
Успел оплакать свой конец
Тот, кто уже был не жилец.
Смерть удалялась – сытый жнец –
Прощаясь, снова угрожала…
        .              .               .
Не успевая под венец,
Банально Ночь     Зарю     рожала…
У вод, где ночью был юнец,
Нагая      девушка      дрожала:
Всплывёт ли к ней озёрный змей,
В броске высовывая жало,
Иль прежде явится Персей
В тумане, чёрт его рассей!
Никто не      явится,      пожалуй…
В лоскутьях ночи уползали,
Тускнея, звёзды, чтоб в росе
При солнце, будучи в опале,
Найти преемниц на земле.

Мерцал во мглистом одеяле,
В экстазе расслабленья млел
И мялся     день      в своём начале…

Давно наевшись, не кончали
Застолье двое голубков.
Они при этом не молчали:
Мурлыча, всё ж изобличали
Друг друга в схожести грехов.
               
Мост наведя меж «берегов»
И разогнав ночные чары,
Тянулось Время не в печали.
При всём при этом на причале
Скучала в лодке голышом
И зябла Поля. Гость не шёл…

И что же гость? Слова звучали,
Но взор его сонлив, тяжёл.
Ласк бесконечных, как в начале,
Глаза уже не обещали,
Не зная отдыха и сна,
Но об усталости вещали 
Рассвету     сквозь просвет окна.
– Светает… Не было печали,
   Но из меня всё откачали.
   Без сил, я не живей бревна,
   А дома      хватятся      меня.
   Все петухи уж прокричали.
   Свой голод я уже унял…
    Кто б снял с меня ещё и чары?
– Да     нет     уж их. Запал их мал.
– А то ведь, Настя, я не внял:
     Ты – фея замка иль хибары?

Хотя сам гость (к тому ж и барин)         
Не «шил» хозяйке криминал,               
Он ей не раз уже  пенял               
За дерзость выходки охальной,               
Похлеще  хохмы  карнавальной:               
– Моё сознанье не пленял               
      Так изощрённо и коварно               
      Никто. С ума схожу буквально.               
      Тебя к любви я не склонял –               
      Я      дочку      подразумевал…               
      Ты отдалась мне добровольно               
      И горячо. Зато убойно               
      Свалила словом наповал,               
       Мне за      Полину      сделав больно.               
– Да ведь и  Я  тебя достойна.               
      Конечно, случай не      простой,     но…         
– Считай, я сделал лишь привал.               
      А будет, нет ли, продолженье…               
       Я б для начала     дочь      позвал.               
– С ней, как со мной, не выйдет, Женя!    
      Зря ты всё это затевал.               
      Не обольщайся – в услуженье               
       Дочь не пойдёт, пока жива.
– С тобой не    сваришь    каши, шельма!
За мной останется решенье,  –
Ворчал заправский «кашевар».               
Он постепенно оживал,               
Но не спешил вступать в сраженье.            
Куда уж лезть из кожи – вял!               
Прибавилось     волненья      Жене               
И – к спазмам в горле  –   сердца      жженье.    
Молчал гость, но в душе ковал               
Меч вовсе не для пораженья.               
К протесту возмущенья шквал               
Добавил мученик сожженье               
Своих надежд, но не прервал…               
Быть может,  слов  не подобрал               
В минуты головокруженья.               
– Забудь      её, коль можешь, Женя.               
      Не про тебя она. Оставь…               
– Я глуп? Уродлив? Хил? Картав?             
– Умён, красив, силён, прекрасен!             
      Всем этим вкупе и ужасен.               
       Ты – волк!               
                – Точнее, волкодав
      И для овечки не опасен.               
       Ведь я не      враг      ей…               
                – Ты не прав.               
      Мы – собирательницы трав,
      А ты – наш      барин     безрассудный!            
      Ты прихотью сиюминутной               
      Жизнь     дочке     в силах поломать.
   Могу ль позволить я как мать
    Открыто обижать ребёнка?
– Стрижёшь всех под одну гребёнку,
   Не оставляя мне надежд?
– Пришла пора доить бурёнку…

В окошко      стукнули      легонько.
Вдова, взяв что-то из одежд,
Метнулась в сени. Гость, вдогонку
Послав недоумённый взгляд,
Им проводил мелькнувший зад.

Сей зад, пружинящий упруго,
Был аппетитней, чем фасад.
Он и для зрительных услад
Округлостью приятней брюха.

Во рту у Женьки стало сухо,
А пыл вошёл вновь с силой в лад.
Упёрся в     дверь     горящий взгляд…

…Юнец себя представил фавном,
В любви настырным и коварным.
А соблазнительных наяд
Он клал бы в обнажённый ряд…

…От неудач заговорённый,
Весь покраснев, как      рак      варёный,
Герой не стал дышать ровней.
У молодого плоть ядрёна:
Бушует  Яростно  кровь в ней.
Усталость    властвует      порой,      но…
Страсть в проявленьях не скромней.
И вот уж отрок на скамье
Вновь завозился беспокойно.
То      плоть      мужская дышит знойно:
Иди, красавица, ко мне!
Плоть бабья вновь для глаз в цене,
Будь даже помыслы пассивны.
О как волнующе красивы
Тылы у женщины! Предел
Мечты: стройны, круглы, массивны…
Эх,      славно      бабу замесили!
Её избрав из многих тел,
Юнец  Опять  её хотел!
Отколь берутся только силы?!
Прими, герой, мой комплимент!
Знать, гормональные посылы
Пересылает мозг в момент.
Глаза под      форму      закосили
Пятикопеечных монет.
Для глаз стать бабья – божья милость.
И в них стыда, вестимо, нет.
А что в     кровИ     его творилось!

Сенная дверь вновь отворилась.
Гость в полутьме шагнул в проход,
Намериваясь без хлопот
Взять бабу сходу, как водилось.               
Хозяйка к     стенке      привалилась               
В испуге: «Сохрани Господь»!               
Не в силах страсти побороть,               
Своим он телом     завалил     аж               
Пленительную бабью плоть.               
Что ж, ненасытный,     утоли    блажь,               
Коль есть чем в ступе     зуд     смолоть.

«Тебе не тварь я, не задрыга!
Уймись, насильник! Да поди-ка
Ты прочь в болото без тропы! –
В ад провалиться Эвридика
Сама готова. – Сгинь, упырь»!               
Подмяв её     напором     диким,               
Вгоняя в ужас зверским ликом               
И проявляя весь свой пыл,               
Он поцелуем залепил               
Готовый разродиться криком               
Открытый рот, но закрепил
Успех свой образно со «скрипом»:               
То бишь с усилием великим            
Её почти употребил…
Возня вот-вот победным рыком,
Одолевающим «задрыгу»,
Тут завершится: пот етьбы
Из ада вырвет Эвридику
На пике страстной молотьбы...

        (продолжение следует)