Саломея. Монопьеса

Декорации и атмосфера.
Сцена без определенных декораций. Посреди сцены лежит мягкий ковер с египетским ворсом овальной или круглой формы. На сцене появляется единственная участница всего спектакля, которой предстоит сегодня рассказывать картину своих эмоций, петь и танцевать. Это стройная девушка с белой кожей и пшеничного цвета волосами, струящимися по ее ровной спине. Босая, одетая в тонкий шифон разных оттенков, который небрежно завязан на ней слоями, имитируя множество юбок, и который ей один за другим придется снимать, покров за покровом, «вуаль» за «вуалью», всего таких покрывал 7 (за основу берется идея танца семи покрывал или, как его называют, танец Саломеи).

Спектакль
Героиня начинает свой долгий, обращенный к залу монолог, который будет прерываться инструментальной музыкой, танцевальными движениями и ее пением, а также постепенным сбрасыванием шифона с тела – происходит медленное внутреннее и внешнее обнажение на мягком ковре.

Монолог.
Сегодня мне опять снилась она, Саломея.
Он меня бросил!
Он меня, меня, такую разную, такую странную, такую многую, такую безгранично хаотичную, умудрился бросить. Вот вы бы смогли меня бросить? А вы? А вот вы? То-то! А он смог. Интересно, он сначала смог, а потом захотел это сделать? Или первым появилось желание, а уж потом действие? Не смейтесь, как часто мы с уверенностью делаем то, чего совсем не хотим: хотим, есть, но сидим на диете; хотим кричать, но молчим, подобно камням в речной воде; хотим умереть, но живем долго и монотонно, находя хоть какую-то причину, оправдывающую наше жалкое существование. Единственный, чьи желания сбываются все и всегда, – это Господь.
А впрочем, что это Я.
Он меня бросил, и это факт.
Сначала я ревела; Потом доказывала сама себе, что я круглая дура и что будь я на его месте, давно бы уже бросила саму себя; потом я колотила маленьким женским кулачком в стену, сетуя на несправедливость происходящего; а затем я засела за изучение албанского языка. Да-да, албанский! Это моя странность, как только у меня случается что-то плохое, я почему-то с головой погружаюсь в процесс самообразования и делаю такое… вот сейчас это албанский, а были еще изучение двигателя внутреннего сгорания, изучение состава костной системы кашалота, освоение техники прыжков в высоту, игра на гуслях, пение мантр, скипидарные ванны и раскрашивание фломастерами глобуса, так сказать, создание новых развивающихся стран. Как это все по-детски, попытка уйти от проблем. Зато я теперь поверхностно умная и поверхностно умелая.
Итак, албанский, и он ушел!!!
После всех своих переживательных стадий, я торжественно себе пообещала забыть его за 7 дней.
7 кругов ада пройду, вспоминая его;
7 потов сойдет в попытках понять и принять;
7 дневных покровов падут;
7 слоев кожи сдеру, чтобы стать новой и идти дальше.
7 разных дней моих воспоминаний.
 
****
Двухминутная инструментальная композиция идет фоном, а участница спектакля, играя своими шифоновыми юбками, произносит следующие слова:

Проснулась. И вздохнуть не смею,
В ладонях пот, в душе аврал.
Опять приснилась Саломея
В плену тончайших покрывал.
Лишаясь первого покрова,
Надменно смотрит на меня.
И я срываю кожу дня,
Как будто ко всему готова…

Грациозно снимает первую юбку и отбрасывает в сторону.

Понедельник.
Он всегда говорил, что я странная. И как только у меня хватает совести позволять себе такую странность???
Мы познакомились с ним в купе поезда.
Я смело вошла в купе и присела на свое место номер три, ощущая своих попутчиков. Мне тут же поставили стакан и стали в него что-то наливать. По звуку льющейся жидкости я поняла, что стакан заполнен лишь наполовину. И тут появился Он! Он дотронулся до моей руки и громким ехидным голосом сказал наливателю горячительной жидкости:
— Вы пошляк, Веня, раз имеете смелость наливать даме только половину стакана! Разве вы не знаете, что все, что вы когда-то женщине недодали, недолили, недодарили или недокупили, она обязательно возьмет сама и в гораздо большем размере, чем это планировалось изначально. Скорей исправляйте свою мужскую несознательность, пока дама не начала принимать ответные меры.
Этот самый Веня быстро исправил свою ошибку, чтобы она не стала непоправимой, и мой стакан был наполнен до краев.
Я не могла понять: то ли меня сейчас жестоко оскорбили, то ли сделали шикарный комплимент? И все же решила обойтись стандартной банальностью – сказала «спасибо» и выпила предложенное, гендерно возвысившись над примитивными мужскими организмами.
Он меня спросил:
— Куда вы едете?
Я почему-то, как школьница, отчиталась перед ним:
— Я еду в деревню Верхний лужок, чтобы унаследовать полуразрушенное имение моей аристократической спившейся и умершей от одиночества тетки.
— Даааааа, — воскликнул Он!!! — Мы все едем в «Верхний лужок».
Он мне тут же поведал, что пассажир номер 1 едет туда, чтобы затеряться в нетронутых лесах, так сказать, взять тайм-аут и на время уйти от цивилизации. Пассажир номер два едет, чтобы уединиться и начать писать роман, который он давно уже вынашивает. В романе будет обилие любви, вычурности и толпы героев с громоздкими именами, типа Констанция Аристарховна, Анабелла Карловна, Арчибальд Модестович и прочее.
— Странное название «Верхний лужок».
— Ничего странного, — оправдываю название я. — Почему Новгород может быть нижним, а лужок верхним никак нет?
— Странное вы создание.
— А зачем в Верхний лужок едете вы? –  спросила я?
— За компанию ответил Он.
— За компанию с кем?
— Еще не решил. Вот думаю, то ли податься в нетронутые леса, чтобы тронуться там от скуки; то ли составить компанию романисту и сойти с ума от планируемого бестселлера? А хотите, я поеду за компанию с вами? Думаю, что вы гораздо больше нуждаетесь в моем присутствии, нежели они.
Вот так мы с ним оказались рядом – за компанию.
И так два незнакомых человека стали делить хлеб, кров и ложе, каждый день по капле узнавая друг друга. Он рассказывал о том, как он меня видит, а я о том, как его слышу. Он сообщил мне, что во сне я дышу пунктиром, а еще танцую, и к утру одеяло и простыни так смяты, что становится не по себе. А он смеялся:
— Ну, нельзя так обходиться с танцевальным реквизитом, он тебе еще пригодится!
Я любила слушать, как он напевает что-то себе под нос под звук струящейся воды и ненавидела, когда он смотрел бокс. Мне было невыносимо больно за боксеров, как будто это меня били. Он всегда обсмеивал мою театральность, мои бешеные танцы и вихревые скачки по квартире.
— Ты сумасбродка! Но я тебя…
Он никогда не заканчивал эту фразу, как будто боялся сказать неправду.
Я ему рассказала о том, что каждую ночь во сне вижу Саломею. Она страстно танцует, укутанная в тонкие ткани. Они настолько прозрачны, что видно ее юное лицо, однако на нем печать гордости, вселенской гордости, гордости как минимум за всю Империю. Она танцует и никак не может снять покрывала, как будто ей что-то мешает. Она стройна, белокура и жестока. Но я ее вижу. Странно, я вижу ее и не вижу его, он видит меня, но не видит ее. А она видит нас всех.
Я вчера сочинила песню. Пусть прелестница Саломея танцует себе и дальше, а я тебе спою

***
Далее следует песня и в процессе отбрасывается вторая юбка.

Текст песни.

Воды рек, меня крестившие…
Белый снег, песни простывшие –
В поле душу продавали –
Жадной дали…
Где они грустят? – Да нигде!
Ноет локоть на закат – знать, к беде.

Розги дней, меня хлеставшие…
Горсть камней, мысли уставшие –
Закрома небес просили
Дать им силы…
Что они сулят? – Да ничто!
А икота на закат – вспомнит кто?

Серый лен – судьба помятая…
Долгий сон, пути проклятые –
Через пень-колоду мчались –
Возвращались…
Как уважить шаг? – Да никак!
Бросить песню в полумрак – просто так.

Вторник.
Оказалось, он жутко ревнив. Причем, ревнует к словам, к неодушевленным предметам мужского рода, к вниманию, к другим людям.
Я стою у зеркала, это я не вижу отражений, а мое отражение прекрасно видит меня, и я, вспомнив о своих театральных экспериментах, начинаю играть только что придуманную роль. Монологи, стихи, повороты корпуса, пафосные интонации – все это мне в помощь для того, чтобы чуть иначе прожить сиюминутность.
Страстно произношу перед зеркалом поэтический монолог.

Уйдите.

Окно не закрыто… Осень непрошено —
В гости.
Вы верите, что я хорошая?
Бросьте!
А вчера был не только белый –
Танец.
Но и Ваш поцелуй смелый –
Румянец…
Сегодня Вы ищите мое тело –
Где-то.
Хуан, Жан-Мишель, Орнелло…
Я не одета…
Растрепаны волосы… Зонтик в бокале –
Заря.
Вы что-то вчера обещали –
Зря…
Не нужно меня упрекать –
За пошлый наряд.
Я стерва, и мне наплевать –
На ваш уклад.
Вы на цепи когда-нибудь видели кошку?
Не врите.
Не рассыпайте словесную крошку –
Уйдите.

Он стоял за моей спиной молча. А я заканчивала свои богемные кривляния.
— Кто такой Жан-Мишель?
— Ты кофе будешь?
— А Орнело – кто это?
— Тебе с сахаром?
— Чьи это стихи?
— Тебе со сливками?
Он не выдерживает такого разговора.
— Тебе не кажется, что мы говорим на разных языках? Кто такие Хуан и Орнело?
— Фантазии, отвечаю я.
Он мне не верит и начинает выплескивать ревность, разбавленную обидами, говоря о том, что со мной по улице пройтись нельзя. Я притягиваю к себе все мужские организмы, причем, делаю это специально. Вердикт таков, что будь я последней девственницей мира, моя сучья натура все равно на лицо. Он устал от этого, и меня надо бы запереть дома, чтобы я не вносила хаос в размеренную жизнь добропорядочных граждан.
Я буду не я если стерплю это молча. Мне остро не хватает скандала, и вот летят крики, упреки, тарелки:
— Как ты можешь ревновать меня к вымышленным именам! Я терплю более реальные вещи. Вспомни нашу соседку Раису, при встрече она, не стесняясь меня, демонстрирует тебе свои гендерные преимущества – большую грудь и упругую попу. И ты на нее смотришь. Не ври, смотришь, я знаю, я кожей это чувствую.
Бьется очередная тарелка, в доме уже почти не осталось посуды и не осталось моего терпения, и закончились его аргументы… Продолжение скандала следует, смотрите на экранах окон в самое ближайшее время.

Когда заканчиваются слова, на сцену выходит физическая близость, акт во спасение наших мятежных душ. Когда утих словесный фейерверк, умолкли страсти прикосновений, наступает ночь. Он крепко обнимает меня. Его пальцы дрожат на моем животе, как бы с помощью азбуки Морзе сообщая моим желаниям что-то мне не известное. Его горячие губы коснулись моего плеча, и теплое дыхание начало свой тернистый путь по изгибам моего белого и стройного тела.
Засыпаю с мыслью о нем и с желанием увидеть Саломею.

***
Инструментальная композиция идет фоном, а участница спектакля произносит следующие слова и снимает очередной слой своей юбки.

Сорви вуаль. Еще. И снова.
Яви толпе свой строгий лик.
Пусть рухнут прежние основы!
И новой эрой станет миг.
Ползут в пространстве руки-змеи
И жалят, источая яд.
Проходит время Саломеи,
Редеет тканевый наряд.

Среда.
Осень. Такая скука, и сука, и мука. Она здесь без году неделя, но уже успела мне так насолить, что мое настроение неумолимо требует встречи с тремя моими любимыми мужчинами. Причем, надо же умудриться выбрать одного, а то от слияния во мне всех трех жутко болит голова. Не могу слышать этот звук. Звук, когда сентябрь полощет листву в дождливых нечистотах. Становится невыносимо. Джек, Джонни, Джон – где Вы мои верные друзья, которые способны поддержать в этой жизни любую женщину! Джек Дениелс стоит ближе всех и к нему автоматически тянется рука. Джонни мать его Уокер отметается сразу, памятуя о жутком похмелье, которое он устроил мне в прошлый раз. Старина Джон, Вы, хотя и благородный ирландец, сегодня останетесь вне игры, так как мои симпатии  отданы Джеку и только ему.
Не люблю начало осени. Холодает, он ходит молчаливый, вспоминает скорбные даты своей жизни и совсем не хочет видеть меня. Пространство квартиры незримо делится на его и мое. Я в своем пью крепкий виски, а он в своем перебирает рыболовные снасти, убирая их в дальние углы до следующего лета. У меня нет подруг, потому как барышни говорят об увиденном, потягивают дорогущий слабенький мартини и обсуждают прическу попавшейся под руку жертвы. Ни того, ни другого ни третьего мне делать не дано, да и Джек с Джоном обидятся если я сменю их на марочный вермут. Вот потому-то у меня и нет подруг.
Странно, но вначале осени он совсем меня не ревнует к Джонам и Джеку, бросая фразу – «Делай что хочешь, только оставь меня в покое».
Однажды в дверь постучали. Открываю.
— Здравствуйте, – раздался приятный мужской голос.
— Привет! Ты Джека уважаешь?
— Да, но исключительно в жидком виде и темно-янтарного цвета.
— Тогда входи.
Наливаю незнакомцу виски. Затем спрашиваю:
— Ты видел когда-нибудь океан?
— Видел. А вы?
— А я нет и вряд ли уже увижу.
— Ну, зачем так обреченно, в жизни всякое случается. Я часто путешествую, много чего видел и много чего еще увижу.
— А я знаю то, что ты никогда не увидишь в своих путешествиях. А я это видела.
— Что это?
— Я бы даже сказала «кто».
— Так кто?
— Саломея. Я видела Саломею.
Я долго описывала незнакомцу юную танцовщицу, до того момента пока нас не перебил мой ревнивый спутник.
Он спрашивал, кто этот незнакомец, а в ответ слышал лишь мой пьяный смех. Хлопал меня по щекам, обвинял в разврате и в том, что Земля слишком быстро вращается. Думаю, незнакомец был сильно напуган, он сразу же сообщил, что пришел по объявлению, хочет снять комнату.
— Это наша соседка Раиса сдает – выплескиваю я свою пьяную радость. Снимите у нее, и ее снимите, и с нее снимите!!! У нее шикарная грудь, правда-правда, вот он подтвердит, и я со всей силы тычу пальцем в его плечо.
Он вызвался проводить незнакомца, и они вместе ушли к пошлой неэстетичной Раисе.
И мы с Джеком остались один на один.
Ревную. Я ревную, такого прежде не было…
Джек опустошен;
Я засыпаю…

Исполнение песни. И сбрасывание очередной юбки.

Текст песни

Руки сырого тумана
Окна мои обнимают.
Стало быть, все еще рано,
Стало быть, осень не знает:
Как разбазарить цветные
листья и серые лужи.
Осень – твои позывные –
Насморк с тоской крепко дружат.

Песни ближайшего спаса,
Птицы уже прокричали.
Стало быть, менее часа,
До приходящей печали.
Как пережить непривычный
Холод и горечь полыни.
Осень, на стеклах безличных,
Пишет былину отныне.

Четверг.
В четверг умирают бабочки. Почему-то мне кажется, что они умирают именно в четверг. По четвергам я всегда пою.
Он забьется в уголок и слушает мое пение. Ничего не говорит, только тяжело дышит, как будто хочет мне сказать что-то важное, но не может.
Однажды он взял с меня обещание, что я спою на его похоронах прощальную песню.
Я буду стоять в черном длинном платье, босая на красных кленовых листьях, вокруг толпы рыдающих людей, букеты мертвых цветов и непрошенный дождь. И вот я тихо начинаю петь. Звуки плача постепенно смолкают, и от моего траурного пения немеют и без того неживые надгробные плиты. Мне бы взмахнуть рукой, но ты мне категорически запретил танцевать на твоих похоронах. Я чувствую, как свободные покрывала снившейся мне Саломеи стали моими ремнями. Они связали мои руки и ноги, сковали сердце и душу, и даже голос чувствует эти препятствия, прежде чем вырваться в эту гробовую тишину.
Фу, дурак, как ты можешь говорить мне о своих похоронах!
Он задумчиво сидит в кресле, я устроилась кошкой у его ног.
— А давай представим, что сейчас Новый год! Расскажи мне, как лопаются огоньки праздничного фейерверка! Вот представь, город украшен гирляндами, вокруг толпы людей, спешащие на праздничные распродажи, везде снег: под ногами, в ладонях, на губах. Я грею руки в твоих карманах, ты дышишь в мое ухо, я смеюсь от щекотки. Бездомный пес лает в след уходящему дню. Мы купили самой дорогой колбасы и кормили ей бродягу-пса, и у него тоже должен быть праздник. Люди раскупают хвою и ее запах повсюду. Ощущение, что мы лет 500 шатались по улицам и сейчас спешим домой, чтобы согреться и встретить приход нашего нового времени.
Да, это все мечты. Сейчас пока цветная осень, ненавистное тебе время года, потом она станет грязной, промозглой, пахнущая чужими несчастьями и нашими несбывшимися планами.
— Я хочу с тобой танцевать! Он не шевелился, не отказывался и не соглашался.
— Я прошу, ну давай потанцуем. И вот мы, обнявшись, танцуем под мое четверговое акапельное пение. Он обнимает меня так сильно, как в последний раз. Я даже чувствую боль прикосновений, как будто он хочет, чтобы я влилась в его тело и мы стали единым целым. Он грустно шепнул мне на ухо, что Новый год нам уже не встретить вместе. Я не понимала, в чем дело, но из моих глаз текли осенние беспричинные слезы и падали на его сильные горячие руки.
— Я хочу увидеть твою Саломею…

***
Инструментальная композиция идет фоном, участница спектакля вяло прощается с очередной юбкой и читает следующий текст.

Злится каждый десятый прохожий:
Много ливня, тоски и грехов.
Почему так на Осень похожи,
Лица этих нечастых стихов?

Анальгин этих строчек – напрасен,
Точно так же, как необходим.
Рыжий цвет для тебя не опасен,
Очень скоро он станет седым.

День короче, опять в сновиденьях
Коротаешь осенний разнос –
Протрезвел – не к добру; во спасенье?
Исцелился ли? Вот в чем вопрос.

Знаю, будешь дорогою к снегу
Свою жизнь по шагам сочинять.
А сейчас бросься в Осень с разбегу,
Пока цвет, пока есть, что менять.

Пятница.
Ты говорил, что пятница – день надежд. Я спорила. Дни становились короче и рассуждения уже не столь длинны.
Я учила тебя никогда ни на что не надеяться. Лучше верить – окончательно, бесповоротно, без тени каких-либо сомнений. Верить и все. Надежда это что-то приблизительное, дорога, которая никуда не ведет, вернее она ведет к краху, все, на что ты надеялся тебя и убьет, а все потому, что ты всего лишь жил надеждой, а не уверенностью.
Ты мне возражал, приводя примеры того, как надежда дарила людям крылья и прочее. А потом окончательно испортил свое рассуждение фразой  «Надежда умирает последней».
Я с умным видом академика поделилась с тобой рассуждениями, пришедшими мне на ум в период августовских сумерек.
Помнишь избитый греческий миф о ящике Пандоры? Первую земную женщину Пандору отправили боги на землю вместе с огромным сундуком и строго настрого запретили ей его открывать. Но любопытство взяло верх, и девица заглянула в этот таинственный ящик. Он распахнулся, и по свету разлетелись все беды горести и несчастья, а на дне осталась лишь надежда. А теперь ответь мне: что надежда – чувство светлое, положительное, окрыляющее делала в ящике с бедами? Почему она не находилась в среде себе подобных? То-то и оно, пусть ученые мужи закидают меня камнями, но я уверена, что надежда несет на себе негативный окрас. Она вгоняет человека в сомнения – может быть, как-нибудь случится что-то светлое, она мешает людям четко верить. Прожив всю жизнь под знаком надежды, в конце своего существования, когда надежды не оправдались, люди со слезами сетуют на то, что отдали ценное время надежде.
Я верила, что ты у меня появишься. Я это четко знала и не сомневалась – я не могла знать, как и когда это произойдет, но это было неважно.
Ты в который раз сообщил мне, что я странная.
А я чувствовала, что этот серьезный разговор, которых в нашей жизни было не так много, будет последний. Я торопилась тебе что-то сказать, боялась не успеть показать тебе Саломею, которая в моих снах уже почти сняла все свои покровы, боялась не услышать твой голос и не почувствовать пальцы на своем животе.
Ночью юная Саломея сняла очередную вуаль, а твое сердце остановилось…

***
Грустная инструментальная музыка, участница спектакля стоит в оцепенении и плачет. Снимает с себя слой очередной юбки и вытирая ей слезы бросает в сторону

Суббота.
Все, что я помню, это звук людского плача, я не видела лиц, печати горя на них, траурных оттенков присутствующих. Я только помню, что мне было жутко холодно. Похоронная процессия была нужна им, но не тебе. Я дотронулась рукой до твоих пальцев, которые еще вчера отстукивали морзянку на моем животе, они были холодные, как и мои.
— Я не могу спеть тебе колыбельную – прошептала я, я не чувствую своего собственного голоса… А потом я не помню ничего… Единственное воспоминание – это брошенная горсть земли и кармин красных кленовых листьев на крышке гроба.
Наша новая эра теперь никогда не наступит – ты навсегда остался в старой, не дождавшись прихода нового года, а я теперь вечно буду болтаться в мутных, невидимых мне зазеркальях. Год сменится, и еще один, и еще, и я, брошенная тобой навсегда, перестану чувствовать причуды зимы…

***
Исполнение песни и кульминационное отбрасывание последней юбки. Героиня остается в тонкой светлой ночной рубашке.
Текст песни

У зимы свои причуды –
Белый снег из ниоткуда,
День из бежевого льна,
Не поется ни хрена.
Перепутано ветрами,
Все, что раньше было с нами.
Занесен твой шаг, мой след.
Новый год, как новый бред.

Привычно, небо выдыхает –
И твой закат, и мой восход.
Кому-то жизни не хватает,
Ну, а кому – наоборот…


У зимы нет четких правил –
Кто нашел, а кто оставил,
В перестуке зимних стуж,
Звон сердец и капли душ.
Календарь умрет под вечер
И мороз для нашей встречи,
Чертит на стекле пути –
Постараемся найти.

Привычно небо выдыхает
И мой закат, и твой восход.
Кому-то жизни не хватает,
Ну, а кому – наоборот…

Воскресенье.
Прошло время, может год, может день. Чувствую, что за окном ноябрь полощет пеленки первого снега в мутных лужах подтаявшей воды.
Я у окна пишу тебе звуковое письмо, произнося каждое слово тихим, тихим голосом.
Привет.
Ты хоть и бросил меня, но я на тебя не сержусь.
У меня все хорошо, как может быть хорошо у человека, проводящего дни и ночи дома. Саломея уже давно не снится, видно, сняв последнее покрывало в своем страстном танце, она перестала быть мне интересной. Теперь во сне я вижу светофоры и радугу, чувствую как мне не хватает цвета.
Уже давно не беседовали по душам со стариной Джеком, он одиноко томится в углу, надеется, что я обращу на него внимание. Зря надеется – надо верить.
Соседка Раиса снова сожгла утюгом капроновые бантики своей дочери и так громко злилась, что эти звуки были слышны в моей квартире. Ее квартирант, мой случайный собутыльник, снова отправился к океану.
Я почти не пою и не танцую, бережно храню твои рыболовные снасти и ночами плачу в подушку.
Сегодня в гости заходил ноябрь, принес воронье перо, горсть ледышек и искусственные цветы, сказал, чтобы их я отнесла тебе.
Но я принесу тебе живые…

Я Саломея.
Я жестокая Саломея
Я нагая, босая и глупая.
Одинокая…

Он меня бросил.
Он – меня, меня такую странную…
Вы бы бросили меня? А вы? А вот вы?
А он смог, потому что его время вышло.
Новый год мы с тобой никогда не встретим, но Саломею ты видел…

***
Инструментальная музыка, под которую участница спектакля покидает сцену.
Конец.

________________________________________

Примечание.
Постепенно зритель понимает, что участница спектакля – незрячая, что отражается в особенностях ее монолога.