Бросок в трамвай с откоса
Учиться легко, потому что с момента рождения учишься. Стипендии и стройотрядовских денег хватает, а деньги должны когда-то отмереть. Все будет, но позже. И остается время после лекций на студенческие компании и несчастную любовь. Она как бы счастливая, но сопровождается такими безрассудствами, что в итоге оказывается несчастной. Так, наш местный товарищ Полканов женился в шестнадцать лет по обоюдной большой любви, а через четыре года носился по этажам нашей общаги из комнаты в комнату, наскоро знакомясь с девушками-промэкашками, будущими экономистками. Или пример нашего друга Шуни, будущего кандидата наук... который ездил с первокурсницей есть и спать в соседний городок, был знаком с матерью и любил до тех пор, пока старший брат любимой не вызвал на разговор для выяснения отношений таких, что Шуня с ужасом вытащил откуда-то взявшийся перочинный ножик. Брат убежал, от любви осталась спадающая страсть без родственных ужинов. А наш старина Олег Захаров! - за него практически все решает Природа. Она так устроена, что каждый человек с рождения гормоны счастья со всей химией эйфорий и функциями удовлетворения носит в себе, ожидая любви, и не хватает лишь подружки - этакого ключа к любовному апофеозу, оргазму. Она звалась Татьяной. Одна из рыжих сестер - двойняшек с матфака, вместе с нами попавшая в месячный профилакторий на первом этаже первой общаги и выделившая Олега. Спортивные комментаторы назвали бы его рамой - так основательно Олег был скроен - скорее для гонок на велотреке, чем для учебы - так вот, они уединялись, Олег был счастлив. Тайну его счастья открыл Толик - сестры подменяли друг друга при общении с Олегом! Олег позже стыдливо признался, что делал вид, не замечая подмен сестер. Он стал популярен в кругах студенток и телеграфисток, а любви с Татьяной и ее сестрой не получилось. Выделившись среди нас подобным образом и устав от однообразия шуток, Олег ушел жить в другую комнату. К тому же Олег ужасно любит петь, но ему не дает делать это наш друг Майкл, основатель "Живой воды"- ансамбля гитаристов с нашего курса, название - намек на Криденс с Джоном Фогерти. Олег и Анатолий с цивилизованной окраины империи, где в достатке сухого вина и иода - микроэлемента, нейтрализующего прогрессирующий идиотизм человечества. Майкл знаток комбинаторики, теории вероятностей и матстатистики - из Пермского края. Он пропадает из нашей комнаты №47 по нормальному закону распределения, и в комнате остаемся: я, Шуня и Толик. Анатолий - центр притяжения в силу характера, знания греческих мифов и юмора в пределах приличия - и за это его боготворит Ниночка Завьялова. Характер спортивный - бледнеет, когда дерется до крови в боксерских перчатках или на шпагах, купленных в спортивном на Маяковке.
Майкл ни в чем не сознается, в отличие от Олега, но если в конце зимы вам ставит подножку встречная незнакомка и вы лежите, жуя снег разинутым ртом, то на ум приходят мысли про подружек Майкла. Олеговых мы знаем. Даже Аню Карпову, которая любит его безответно. Наш возраст, как и популярных "Трех товарищей" автора Ремарка, предполагает несчастную любовь, реально вышибающую мозги и даже несколько раз. Учеба превращается в конлагерь, когда надо держаться на ногах и ходить на лекции, семинары, зачеты - чтобы выжить в универе.
По ночам или перед праздниками многие с нашего второго этажа увлечены шахматами. В дни знаменательных дат мы посещаем комнату №32, где живет Вася Князев, обладатель шахматных часов. Заходим не столько ради блицигры, сколько откалиброваться на Князеве при распитии спиртных напитков - Вася яркий пример поговорки: первая колом, вторая соколом. Олег ему в подметки не годится, не выказывая никаких позывов. По Олегу надо пить теплую водку мелкими глотками, а лучше - сухое вино.
Ко мне придет женщина. Бреюсь перед ее приходом - так положено. Мой отец был бабником и я видел как отец брился, проводя по шее бритвой туда-сюда, периодически правя бритву на брючном ремне. Появляющиеся порезы я профессионально залепляю клочками газеты. Передо мной на стене Шуня вывесил лозунг: "Запрещать запрещается" - это для женщин, говорит Шуня, не политический. Скорее всего придет не девушка, а женщина. Это знакомая второгодница Шуни, а он уехал к новой подружке на пироги с картошкой и надо развлечь худенькую маленькую блондинку "мадам Петухову". Сбегал к Ваське, возвращаюсь - а она уже сидит за столом в голубом платье с белым воротником, и мы с ней пьем "Алиготе" и "Саперави", говорим о сфере чистого разума, калибровочной симметрии, Фортране, постоянной Хаббла,- она теоретик из группы Широбокова. "Мадам" сидит на кровати Толика, я напротив, между нами каркас перевернутого телевизора с черно-белым изображением, но отключенным звуком, несколько кусочков российского сыра. Тайно соревнуемся, кто первый запьянеет. Выпиваю целую бутылку сухого и она бутылку - ей хоть бы что. Мне становится шатко и противно до заметности, поэтому она уходит с гордо поднятой головой - теоретик после академки познакомился с младшим курсом.
Приближаются осенние праздники: три дня рождения и день революции. Мы, как принято на ночь, бьемся подушками. Моду ввела Света Макарова, красивая статная подруга Майкла, которая пришла и осталась спать на его кровати в его отсутствие. Это она мне ставила подножку весной, а потом еще и неожиданно поцелует. Это произойдет в день моего рождения, через пару недель - вечер начнется с жарки картошки, перестановки стола... потом торт, расстановка бутылок, стопок и стульев, полировка Толиком своего половника с хохломской росписью. Долгая история, лучше сразу сказать про поцелуй - не тянуть резину. При внезапном появлении Майкла ткнулась губами в меня - более ничего. Главное, поцелуй был приятным, без того запаха слюны, который делает невозможным более тесные контакты и свадьбы. Но, по порядку. Перед праздниками были "лагеря", в которых мы давали присягу служить Отечеству, и лесные пожары.
Как вы уже знаете, у меня есть бритва. У нее ручка из двух лимонно-желтых половинок, между которыми прячется острое стальное лезвие длиной около десяти сантиметров, синий пенал с надписью "Восток", микрокорундовый брусок с помазком. Классная вещь. То, что осталось от отца. Я взял ее в летний военный лагерь на Волгодонский канал и солидно проводил по бруску, потом по ремню, потом по щекам и шее. Однокурсники в только что выданном обмундировании встали в очередь на бритье головы - под Котовского. Боб, бас-гитарист "Живой воды", потом Веня-турист, и на нем бритва затупилась, брусок забился и не затачивает, чистка бруска с мылом не помогает, Веня стойко требует добрить тупым лезвием. Теперь-то я знаю: стоит всего лишь несколько раз провести наждачной шкуркой или обычным точильным бруском по забившейся микрокорундовой поверхности, потом промыть водой - и брусок как новый! Пришлось как бы добрить, Веня Мейлер стал красным, но не стал сам точить "бритву Оккама на свою голову", по его выражению. Это Волго-Дон жарким летом, через день Боб и Веня покрылись коростой одинаково. Нас троих, в отличие от остальных, оставили проводить свет в казармы и столовую - их из-за коросты, меня из-за шахмат. Подъем свободный, одежда вольная, и каждый день один раз, чтобы без обид, обыгрываю нашего подполковника Беседина в шахматы, в остальное время он изучает "Мою систему" автора Нимцовича.
Возвращение из лагерей отмечаем в общаге шампанским, арбузами с новопоступившими абитуриентками. На следующий день аврал по этажам: формируется батальон для тушения пожаров. Сразу вывозят в лес, спим, чтобы не замерзнуть, на подстеленном еловом лапнике, прижавшись друг к другу, в двадцатиместных зеленых палатках. Утром выдают черные комбинезоны, кровати-раскладушки, бензопилы и багры. Разбиваемся на тройки: я пилю, Князев Вася и Соловьев Серега баграми корректируют падение дерева - и так всем батальоном, почти два месяца, делаем просеки шириной в несколько десятков метров, чтобы остановить верховые пожары. Кормят ресторанные повара из солдатской походной кухни - разваристые гречневые и перловые каши с мясом. Вкусно. На ночь вывозят на границу горения торфа с запахом тираннозавров, цепочкой лежим на раскаленной Земле - конвейере по производству веры в неземное для червей дрожащих и мотыльков ночных. Черное небо неотличимо от почвы, вот звезды красными искрами несутся дуновением в сторону маленькой березки шагах в ста перед нами и она вспыхивает молча - туда ходить нельзя. Растянувшись цепью длиной почти в два километра иногда вскакиваем и тушим самодельными метлами траву на границе с выжженной чернотой. Несколько танков, говорят, провалились в землю. Здесь запоминается - "Яблоцьки из Поцинок" - оригинальный местный говор старушек на базаре.
В октябре начинаются дожди, мы возвращаемся к учебе. Наконец-то, последний день рождения этого жаркого года. Слова "июльского утра" - Джона Байрона, солиста группы "Урия Хип", из старого радиоприемника без корпуса, с выкушенным сопротивлением отрицательной обратной связи. Лампочки краснеют в полумраке вместе с мельканием кадров телевизора. Кстати, его каркас перевернули я, Шуня, Толик с год назад - и встали вверх тормашками на кровати перед появлением Олега. Он был поражен ошибкой центрального телевидения. Мы - удовлетворены обманом, так и осталось.
Как обычно, в комнате начались тосты, шутки и танцы. Толик демонстративно фирменным половником ест из сковордки горячую картошку, охлаждаясь ромом "Нигро". Света, Наташа, Таня и приглашенная мною из подвального общажного танцзала новенькая Лариса пьют венгерские и токайские вина, позже идет кофе с тортом. Танцуем перед входной дверью. Так вот, вошедший Майкл увидел поцелуй своей подруги с именинником, подошел к столу и метнул тортом в Свету, опрокинул сковороду с картошкой перед изумленным Толиком - на что девочки радостно взвизгнули. Толик в позе Ленина, указующего массам на дверь, тоном римского прокуратора сказал: "Майкл! Иди остынь, проветрись. Ты сегодня не в духе". Далее уже скучно продолжили доедать-допивать без Майкла и тихо ушедшей Светы. Наутро приходит из соседней комнаты Олег с тайной: только что к ним ворвался бывший гимнаст-очкарик со своей худенькой подружкой и орет на Васю:
-Ты облевал юбку моей Гали! Почему сзади?! Сознавайся!
-Простите - сказал Вася.
-Идем, ты у меня простирнешь все! - и они ушли.
Вася вернулся через четверть часа и попросил навсегда забыть этот день. Олег как честный человек и друг пришел сообщить нам, что этот день надо забыть навсегда. Я втайне решил забыть и вчерашний день.
И конец истории. На госэкзамене философ Алексеев листает списки:
-Тээк... у вас, любезный, я не должен принимать экзамен. Вас задержала милиция.
-Не может быть такого!
-После дня революции отмечали день рождения?
-Да, но милиция к нам не заходила.
-Тут написано, что вы ночью с откоса кидались камнями в трамвай, нецензурно выражаясь. И вас арестовали.
-Первый раз слышу. Это какая-то ошибка!
-Хорошо - почему-то заключил Алексеев. - Отвечайте на первый вопрос: бритва Оккама.
Майкл проветривался, напевая песню Битлз про красавицу Молли: Обля-ды, Обля-да! Ла-ла-ла-ла,- и спьяну назвал вскарабкавшимся на откос двум милиционерам мое имя вместо своего, когда его задержали. А фамилии-то у нас одинаковые! Вскоре Шуня узнал подробности через декана - своего шефа по дипломной работе - заодно подтвердив мое алиби.
Мы убежали, чтобы передохнуть, и в комнате взгромоздились на мою кровать, встав на колени друг перед другом. Я прислонился к стене. Она обняла подушку. Новогоднее веселье после окончания универа, с танцами вокруг елки, продолжалось в студенческой столовой. Друзья не торопились за нами и я, чтобы прервать молчание, сказал:
- Ты скоро тоже закончишь универ, нарожаешь детей, будешь их любить.
- И это все?! - спросила Света и вдруг заплакала.
Когда вернулись, Майкл собрал нас у аппаратуры в левом углу столовой и мы спели про горы любви - из репертуара группы "Ху". Шуня, Света и я дудели в один микрофон, практически прижимаясь губами, а Толик, Майк и Лариса - в другой. Во время танцев, на мгновение оставшись за столом с выпивкой один, я встал и уехал. В окна междугороднего автобуса даже при закрытых глазах барабанила тишина ночных фонарей, и в ритме их мелькания думал: "Почему так получается с девушками? Как избавиться от приступов страшной ревности или навязчивой любви? Может быть ушедший отец, проклинаемый мамой и моими сестрами, избавлялся от ревности, слывя бабником? И как остановиться, если даже любящий жену Полканов этого не может? Молчуна Майкла любвеобильность не спасла от ревности, но "шамаханская" Лариса мечтает его остановить, выйдя замуж и забрав с собой на Камчатку... Я уснул в неопределенности, найдя устойчивую позу в качающемся кресле, и жизнь кончилась.
Свидетельство о публикации №117072305855