Во время утренней пробежки...

Рассвет едва коснулся облаков,
Когда я моря ощутил объятия,
Нырнув, как в сказку.
И, прощай, апатия!
Лишь здесь могу летать я вновь и вновь!

И полетел в подводный этот мир,
Дивясь его красе и переменам.
Бычков, конечно, встречу непременно,
Дельфина, может быть, он друг, кумир.

Эх, хорошо бы плавать так, как он,
И так же видеть без очков или же маски!..
Я слушал море, принимая ласки
Касаний нежных от бегущих волн.

Морские чайки, тренируя голос,
Кричали что-то Богу в небесах…
Седой мартын, наверное, в летах,
Молчал, сев на скалу,  как колосс.

Скала напоминала великана
С огромным носом,  и открытым ртом.
Был одноглазым великан при том.
В боку дыра зияла, словно рана.

И каждый раз, при протеканье волн,
Сквозь эту дырку, слышалось шипение.
Тебе, так больно волн прикосновение?
Спросить хотелось.
Что ответит он?

Но тут мартын седой захохотал,
Как будто мысль мою подслушал:
- Он – каменный, - кричал мне, он – бездушный!
А ведь он прав, бесспорно, хоть нахал,-

Подумал я, ныряя в глубину,
Скрывая мысли от пернатого соседа.
Змею морскую вдруг увидел за обедом.
Бычка поймала. Я спугнул её во тьму.

Змея укрылась где-то меж камней,
В тени качающихся водорослей бурых.
Змей развелось, – подумал я тут хмуро,-
Не доставало этих лишь чертей!..

Я лёг на воду, к небесам лицом,
А море ласковой волной толкало к брегу…
Рассвету радовался, утреннему бегу
И даже тучам, отливающим свинцом.