Житие несвятого. Часть пятая, Поминальная. 2 Продо

- Знаешь, что-то я устал. Как-то все это неправильно.
- Насчет твоей усталости я тебе так скажу - всех тошнить начинает после пятого тоста. До седьмого никто еще спокойно не дослушал. Всех это жутко нервирует. Так что расслабься. Худшее впереди.
- Не, ну, ты даешь, ангел-утешитель!
- Напоминаю. Я - ангел-хранитель. А ангел-утешитель сейчас с твоими детьми и женой работает.
- Погоди-ка, у вас что, тоже разделение труда существует?
- Без этого нельзя никак. Или функции выполняются идеально, с полным знанием всех тонкостей. Или где-то будут допущены ошибки. А в Божьем царстве ошибок быть не может.
- Хочешь сказать, что ты идеально выполняешь свою работу?
- Именно так.
- А где же твоя скромность?
- Скромность приличествует только там, где есть несовершенство. Я могу признать, что я плохой ангел-утешитель, но я и не стремлюсь занять эту нишу. Мои амбиции так далеко не распространяются. А сейчас не мешай слушать.
- О! это и мне интересно. Что-то обо мне может рассказать Светкин муж?
- Кажется ты Петра другом называл, а теперь и имя позабыл? Вот видишь, ты и сам понимаешь, что к чему. Ну и как мне за 100 процентов правды принимать его слова? Он-то ведь в курсе твоих шалостей с его дражайшей половиной. Помнится, бока он тебе намял не хило.
- Ой! Кто старое помянет, тому глаз вон!
- То-то ты уже оба глаза прикрыл! Слушай друга лучше.

Из-за стола тем временем встал высокий кряжистый мужик. Он откашлялся и громко произнес: "Я вот что хочу сказать, товарищи! Мы здесь собрались помянуть хорошего человека. Понятно, что, как друг его, я знал его самые лучшие качества и свойства. За эти его качества я высоко ценил дружбу с ним. Бог знает, что бы я для него ни готов был сделать! Потому и сейчас, для вдовы его, Верочки, мы с моей супругой постарались сделать все, что требовалось. Понимаем мы, как ей сейчас тяжело. Как невосполнима ее потеря... Как неожиданно пришло горе в  ее дом. Понимаем, что дальше еще тяжелее будет. Особенно первый год после сорока дней. Это сейчас хлопоты отвлекают от остроты потери. Но, ты знай, Верочка, как друг твоего мужа, я не оставлю тебя одну с твоим горем. Ты всегда сможешь положиться на Петра Ефременко. Я хочу сейчас поднять этот стакан за здоровье Верочки. Выпьем, товарищи!". Он первым опрокинул стакан и, смачно крякнув, сел на свое место рядом с неутешной вдовой. Обнял ее за плечи, и она благодарно уткнулась лицом ему в широкую грудь.

- Я что-то не знал? Или я не правильно понял?
- Ты понял правильно. А как ты хотел? Игры в одни ворота не бывает!
- Черт! А я-то, дурак, верил ему, как брату, верил!
- Ты бы с выражениями полегче. Не в кабаке находишься! Здесь так не принято выражаться. Да и я все записываю. Впрочем, сейчас я тебе ничего отмечать не стану. Жалко мне тебя стало. Это же надо. лучший друг, и ни словечка доброго о тебе! Я такого еще не встречал! Впрочем, ты сильно не переживай. Ему это зачтется.
- Зачтется, как же! А если к нему приставят какого-нибудь ангела вроде тебя? Такого, кто не все записывает...
- Ты требуешь чтобы я учитывал все твои промахи? Я готов! Только учти, рая тебе тогда как своих ушей не видать!
- А сейчас, значит, пока видать?
- Гарантировать не могу. Не я принимаю решения. Я только досье создаю. Вот сейчас, надеюсь, услышу что-нибудь о тебе хорошее. Это же твой постоянный собутыльник. А он уж точно наговорит с три короба такого, что у тебя шанс на лучшую долю может повыситься.

Над столом с дружно жующими возвышался ужасающе худой, небритый детина в невообразимо засаленной кожаной куртке. "Я что хочу сказать, люди добрые!" - начал он с поднятым стаканом и закашлялся. Осторожно поставил  полный стакан на стол, чтобы не расплескать огненную воду. Ближние соседи смотрели на него и ждали продолжения речи.
"Вер, а почему твоих свекра и свекрови нет тут7 Ты им звонила?", - наклонившись к самому уху спросила Наталья, подруга и коллега Веры. "А чего им тут делать?
 Он их и при жизни сюда не позвал ни разу. И сам к ним не ездил никогда. И меня с ними не знакомил. Может их уж и в живых нет. Да у меня и номера их нету. Мы ведь сами по себе, а они сами по себе. Он смолоду у них ломоть отрезанный".

- Ну, ты силен! Это ты как же с родителями-то так?
- Да, не специально я. Просто так сложилось.
- Тебе что, и позвонить было некогда?
- Я когда уехал от них сюда, у них и телефона не было.
- А проведать их хоть раз в год не мог? Чай не в Америку уехал. всего-то расстояния до них 100 километров нет. Электрички каждый день туда-сюда ходят.
- Да, я все собирался поехать, но, то денег нет, а с пустыми руками, без подарков, не поедешь же1 то работа срочная, то с детьми какие-то проблемы...
- Ну, теперь я не удивляюсь, почему ты коньки так рано откинул. Таких, как ты, и мать-сыра земля носить тяготится.
Не был бы я твой ангел-хранитель, плюнул бы на тебя и ушел. Да, давненько мне Отец небесный такого подопечного не присуропливал. Прямо уж и не знаю, что такого должны сделать все эти люди, что собрались тебя поминать, чтобы я мог для тебя здесь что-нибудь придумать. Ты сам своей головой и своими руками сделал все для того, чтобы миссия моя была невыполнима. 

 Поварихи пошли вдоль столов с кастрюлями, накладывая в тарелки полными ложками салат а-ля оливье и винегрет. Сидящие протягивали тарелки и просили подбавить чуток. Но поварихи были неумолимы: "Куда лезешь? Другим тоже надо. Вот разнесу всем, а тогда уж за добавкой подходи, коли останется". Оратор снова начал: "Да,так, я вот, что хочу сказать. Был человек, и не стало. Мы тут сидим, пьем, едим, говорим. а его уже нет! Может он нас сейчас видит и слышит. А может и не видит. Я не знаю. Но, все равно, я хочу сказать, что он был очень хороший человек. Душевный. Завсегда с пониманием. И по понятиям жил. Никогда специально плохого слова не скажет. Чтобы обидно, значит, задеть. Нет. Никогда. А если скажет, то завсегда по делу. Да и скажет если, то не обидно. А так, точно и не злится. А просто не сказать нельзя. Вот я и говорю. Потеряли мы хорошего человека. Не скажу, что великого человека. Но человека с большой буквы. Тут вот уже за жену его пили. За Веру и я могу выпить. Не грех выпить за такую хорошую женщину. Но только я хочу пока еще за ее мужа выпить, а уже потом за Веру. Вера, она что, она еще и сама выпить может, а вот он уже никогда не пригубит стаканчик. А ведь это, люди, значит, что у человека там радости не будет. Ну, так я и выпью за то, чтобы он там, где он сейчас, знал, что мы без него тоже скучаем и радости нам сейчас нет никакой. Особливо мне. Он там пусть знает, что Федор Поцелуев завсегда будет помнить наши с ним  встречи и разговоры у костра на ночной рыбалке. Это же не просто разговоры были! И не прсто рыбалка... Это же был отдых душе и телу! Но пусть он не грустит там! Мы за него выпьем и пусть душа его возрадуется". Он потянулся к стакану. Неуклюже задел рукой стол, клеенчатая скатерть приподнялась от края стола, неустойчивый стакан опрокинулся, водка растеклась по зеленому полю, омывая горошины чистой влагой. Соседи Федора дружно взвыли от разочарования, женщины запищали визгливо, вскакивая с мест, словно их вот-вот зальет сейчас пролитая водка. Поднялся переполох. Катерина, старшая повариха, подхватила пачку салфеток и начала промакивать лужу на столе. "Не надо!" - пробормотал смущенно и решительно Федор, - "Я выпью".
"Сиди уже. Выпьет он! Ты уж выпил свою норму!" - Катерина быстро и ловко подхватывала салфетками лужу со стола, одновременно поднимая тарелки и обтирая их с наружной стороны. Вскоре последствия наводнения были полностью ликвидированы. Все снова расселись по местам. "А что ж, где пьют, там и льют!" - проговорила Катерина и пошла к своему посту под разодранным в нескольких местах экраном.
 "Та-та-та! Сейчас же! Как же!" - певуче проговорила Марина, придвигаясь к дебоширу. Положив руку ему на плечо, она медленно повернулась к вдове и протяжно и грустно запела: "Ой,рябина кудрявая,бе-е-е-лые цветы...", - резко оборвала пение и сказала, - "Где пьют, там поют. давайте-ка помянем покойного его любимыми песнями", и снова тихонько запела, "Ой, рябина кудрявая, белые цветы. Ой рябина, рябинушка, что взгрустнула ты". Сначала в зале повисла удивленная тишина, а потом вдруг к голосу Марины добавился голос Веры: "Лишь гудки певучие смолкнут над водой. Я иду к рябинушке тропкою крутой", а следом за ней и другие голоса затянули: "Треплет под кудрявою ветер без конца..." В зале сидели люди разные по возрасту, но все они хорошо знали эту песню. С этой именно песни начинались все концерты их народного хора.
"Галина Петровна! А не кажется ли Вам, что нам нужно снова открыть этот клуб для репетиций нашего народного хора?" - неожиданно прозвучал вопрос главы администрации района, - "Мы вполне можем часть средств на культуру перенаправить на возрождение хора. Ищите нового дирижера".
"А зачем его искать, вот Вера Ивановна и продолжит дело своего мужа. Вы готовы, Верочка?" - поинтересовалась начальник управления культуры. - "Ну-ну, не спешите с ответом. Мы готовы подождать Вашего решения. Но, думается, Вам это будет интересно. А району только хорошо, если у нас снова хор запоет". "А хорошо поют, надо признать. Соглашайтесь, Вера Ивановна! Мы Вашу кандидатуру на совете быстро утвердим!"- поддержал ее председатель, - "Да..., хорошо поют..."


- А, что, это отлично, то, что они поют сейчас. Это тебе очень большой плюс!
- С чего это ты так решил? Мне прямо как-то нехорошо сейчас. Вроде бы плакать должны, а они поют. Того и гляди, в пляс пустятся! Да и Верка моя, ну, куда, как не веселая вдова! Знать не долго будет глаза сушить, коли в день похорон за столом песни поет.
- Так печальная же песня-то! Ничего ты не понимаешь! Вот посидят они за столом, песни попоют, а в песнях много добрых слов, пусть они и не о тебе лично написаны, но вроде как про тебя поются. Радуйся! слышал, что тебе Федор пожелал?
Чего же большего можно пожелать человеку?
- Ну, не по людски это - на поминах петь!
- Кто бы говорил! А то - дирижер хора! Это же спасение твое, что поминают тебя песнями, которые ты их петь научил! Не мешай! дай послушать. Хорошо поют.


А за столом сидели люди, не очень трезвые, очень разные, но пели песни хорошие, вспоминая своего бывшего дирижера бывшего хора. И никто не вспоминал, что был он и пьяница, и бабник, и нерадивый хозяин, и равнодушный муж, и плохой сын, и беззаботный отец, и ленивый и неудобный сосед... Все это было в прошлом. В настоящем были песни,которым их научил он...
Пели: "Что стоишь качаясь, тонкая рябина, Головой склоняясь до самого тына, Головой склоняясь до самого тына. А через дорогу, за рекой широкой,
Также одиноко дуб стоит высокий. Как бы мне, рябине, к дубу перебраться,
Я тогда б не стала гнуться и качаться"... А потом пели: «Клён ты мой опа;вший, клён заледене;лый…»,- пели в зале на шесть голосов, пели так, как он учил их. И душа его теперь плакала. И ангел-хранитель рядом с ним утирал слезы радости: "Вот теперь я точно знаю, что душа твоя достойна войти во врата рая. И архангелы Господни впустят тебя с радостью"...