Житие несвятого Часть четвертая, похоронная

Похороны были назначены на 13.00, но уже в одиннадцать во дворе толпился народ. Люди входили в комнаты, обходили гроб. жали руки вдове, целовали в макушку детей и переговариваясь обо всем не свете. Меньше всего говорили о покойном.
Покойник лежал с открытым лицом и, казалось, улыбался. Лицо его разгладилось от морщин, делавших его сумрачным и нелюдимым в последние месяцы. Теперь он выглядел также, только чуть старше, как в то время, когда он только приехал с молодой женой в поселок и развернул бурную деятельность по вовлечению населения в культурную жизнь.
Взглядывая на него виноватыми глазами, прощающиеся ловили себя на мысли, что он жив, и только притворяется умершим. И от этого становилось еще более неловко. Словно все участвуют в каком-то непонятном тайном сговоре. Вроде бы тебя посвятили в какую-то часть интриги, но ты не знаешь ее целей. Чувство, что ты обманываешь всех, не зная, зачем ты это делаешь.
Поэтому все и проходили так быстро мимо гроба и спешили на морозный воздух прочь из дома.
И еще всем казалось, что покойник подслушивает разговоры и готовит каждому свою месть за нанесенные обиды. Поэтому все старались проскочить не только быстро, но и бесшумно, без лишних слов - только бы покойник не заметил, что нет особой скорби в лице и горя в выражении соболезнований вдове.
Наконец приехал катафалк.
В доме заголосили. Толпа растянулась вдоль дороги. Прощание во дворе с покойным было кратким и с приличествующими случаю воплями вдовы.
Гроб подняли на плечи и понесли к кладбищу.
Духовой оркестр и баянист заиграли печальные вальсы.  Через каждые несколько шагов новые плечи подставлялись под скорбную ношу. Катафалк ехал следом порожним. Толпа тянулась к погосту, не растекаясь по боковым улочкам. Как-то неловко было уйти, когда столько людей идет в одном направлении. Да еще и священник впереди, рядом со вдовой.
Покойник лежал в гробу и слышал все голоса, окружающих его плотным кольцом людей, очень натурально изображающих минорное настроение.
Ему было странно, что так много людей собралось выразить сожаление о его смерти.
Кажется, здесь были все, с кем он когда-либо просто встретился на автобусной остановке или на улице. Да, что там!, здесь были даже те, кого он никогда не встречал. Но здесь не было его родителей и детей. Только их он хотел бы сегодня еще раз увидеть, но именно их и не было.
Но вот гроб опустили на мерзлую землю, священник пропел молитву и покойник почувствовал как его лоб обжигают губы жены. Ему захотелось погладить ее по голове, как когда-то, когда она мучилась схватками, а он ничем не мог ей помочь.
Ее, рыдающую, отвели куда-то в сторону. Закрыли гроб, заколотили его. И тогда он понял, что - все кончено. Он не выйдет отсюда. Он попытался вырваться, дернуться, но забальзамированные суставы не подчинялись. И голос его отказал ему.
Он услышал, как комья земли со снегом глухо застучали по крышке и, смирился. Теперь ему уже было безразлично все. Только по-прежнему странно было то, что он слышал сразу все голоса сразу, различая их и понимая смысл каждой реплики. Но даже самые горькие и обидные теперь не трогали его. Он был выше всего происходящего.
А между тем, злых языков вокруг было великое множество. Они шелестели, как змеи на сеновале.
- Глянь-ка, и Зинка тут, ну наглая баба! Хоть бы чуть постыдилась! И чего приперлась?
- Ну, так любила она его. Тоже человек живой, попрощаться хочет.
-Как же любила! Пока деньги у него были! А как без работы остался, так и любовь повяла!
-Не, ну, ты глянь, глянь на нее, и платок черный нацепила... Ишь, плачет вроде?
- А чего и не поплакать-то ей? Возраст-то уж не позволит за молоденькими увиваться!  Я чай, сороковник уж разменяла?
- И-и-и, загнула! ей уж сорок пять будет.

Надо же. а я и не догадывался о том, что Зинаида на столько старше. Она всегда казалась, да, конечно постарше, но не более, чем на год. Она была всегда такая ухоженная, благоухающая. От нее никогда не пахло коровой и подойником, только дорогой туалетной водой. Не то, что от жены. Да и ласковая она. Сейчас бы к ней прижался всем телом! Да тело холодное в ящике темном...

- Ну, вы, бабы, не завидуйте. Зинка баба видная, не то что вы, старые росомахи.
- Ой, а сам-то, сам-то! давно себя видел? Эвон и щетина не брита уж неделю как, небось!

От другого угла слышалось иное.

- А жена-то так натурально убивается! Типа - все у них в семье благополучно было, да вот - беда стряслась!
- И то верно. Ей бы радоваться, что еще молодая овдовела от такого-то. У нее еще шанс есть по новой замуж выйти.
- Ой, ну кому она нужна? И сама никакая. И детей двое.
- А то мало с детьми замуж выходят?!
- Так не такие и выходят! А у нее что есть, кроме деток? Ни рожи, ни кожи!

Он и сам знал, что жена его не красавица, но как-то обидно стало за нее. Не такая уж она и плохая жена ему была! Ну, не подарок, вестимо, однако и не хуже некоторых других.

- Ну, ты, старая грымза, уж сегодня могла бы Верку не трогать!
- А ништо ей! Али испачкается?
- Не, тетка Зоя, ты, прям радио, лепишь, чего ни попадя.
- Да, уж у тебя, милочек, не спрошусь.

Я и сам помню теткин Зоин язык. Никто мимо пройти не мог без ее комментариев.
А все равно за жену обидно. Хотя... Все правда.
А вот там и обо мне лясы точат:

- Ну, покойничек-то и сам не промах был. В хор свой, небось, не бабушек-старушек набирал. Девки в хоре, все, как одна, ядреные были.
- Так, не только девки. И парни пели.
- Ну, да, пели, пели, да гуляли.
- Так хорошо же было! Все было чинно-благородно. Мы и выступали много, и в конкурсах призы брали. А уж грамот получали! Каждый год по десять - пятнадцать штук.
- Ну, и что тебе с тех грамот! Грамоты на стенке, а стенка за замком амбарным!
- Помню, в Тверь ездили на фестиваль, так первое место получили. И в Бобруйске тоже.
- Ты либо наивный,либо простой совсем! не знаешь, что ли, сколько стоило то первое место?

 Это правда все. Ну, народ! все про все пронюхают! Даже про деньги за первые места в конкурсах. А как их, эти призовые места, иначе получить? Членам жюри тоже жить надо! А для участия их в этих конкурсах привлекают на добровольной основе или за смешные гонорары. Вот и приходилось суетиться. А без побед в конкурсах коллектив ни за что звание народного бы не получил. Я ж не для себя старался!

- Ну, ты те деньги отсчитывал!
- Не я, а Светка, бухгалтер из горуправы.
- Ну, так она тебе и рассказала, на что деньги из бюджета перечисляет!
- Не мне, а Маринке. Они же дружат.
- а Маринка до тебя побежала...

Да, вот оно какими кругами ходит! Чтоб ни сделал, а сплетню сварганят! И не отмоешься...

- Не до меня, а до жены моей. Она, вообще, моей много чего говорит. Это до таких, как ты, информация не доходит. А у меня политинформация во где! Говорю ж, наивный ты! Простофиля, одним словом! И про хор даже свой ничего-то не знаешь!
- А чего это? Мне нравилось в хоре. Весело было. Опять же, с девчонками можно было помутить.
- Вот вы с вашим дирижером и мутили на всю деревню. Кто кого перемутит.
- Ну, ты не очень-то. Мы и звание народного коллектива получили. И концерты какие выдавали. Сам небось ходил послушать?!
- А чего и не послушать земляков? Особливо знаменитых таких! На весь район прославились. Не даром звание-то получили!

Зато со званием и бюджет другой стал. Костюмы красивые сшили всем участникам. Не то, что до того, когда каждый, кто во что горазд - сами себе и шили, и кроили черт-те что! Правильно я тогда все сделал. Не подмажешь - не поедешь! Ну, с этими все понятно, а вот там, у часовни, чего еще хотят?

- А покойничка-то, словно православного проводили, а он-то и в церкви ни разу в жизни не был.
- Сам не был, зато пожертвования делал.
- Ой, уж! те пожертвования! Только на публику и работал! Все делал так, чтобы все знали, какой он благочестивый благодетель!

 Ничего подобного! Я эти пожертвования делал совсем не на публику. Ну, и верующим я, конечно, по-настоящему, не был. Ну, зато теперь я точно знаю, что жизнь со смертью не кончается. А Бог? я его пока не видел.


- Господи! Ты ли это? Я всю жизнь тебя искал! Верил, что увижу. И не верил, что достоин.
- Сын мой, я только ангел, посланник Божий. А вера твоя на весах лежит. Так мала она, что чаша весов не поколебалась. Узришь ли Христа, тогда поверишь? Отец Небесный знает то, что не доступно мне знать.
Иди душа страждущая. Иди далее. Да веру-то свою прихвати, пожалуй!