***

    В неловко-нарочном движении, он приблизился к  ней, специально сгибая колени, чтобы быть с ней одного роста; и вот стоя ноздря к ноздрю,  теплый воздух их дыхания ласкал края губ с одной стороны тонких и уверенных с противоположенной розовато-дрожащих , и с каждым выдохом и вдохом тело выпускало жгучий пар волнения, будто освобождалось от невыносимого балласта вожделения и трепета своего. Когда момент становился уж совсем мучительно неловким, даже он, виновник хитрого замысла Любви, чувствовал как  жар поступает в опьяненную голову, быстротечным движениями пуская волны жгучих лавин по всем частям могущественного тела. И более нетерпимый, он прикоснулся к её мертвенно-бледной кожи руки, всё выше поднимая свою загорелую как огонь и грубую от мужской работы руку к маленькому, нежному как лепесток тюльпана плечу. Тысячу иголок вонзались в её тело в след за жгучими движениями его прикосновений. Дыхание сдавало темп еле  слышными вздохами. Жесткие пальцы продолжали впиваться в белую кожу, задевая ткани лямок бледного розового платья. Пока пальцы путались в безобидной игре с человеком и материалом, взгляды обоих были в недвижимости прикованы друг к другу..
   Улица, тянулась пёстрой вереницей лавок с назойливыми продавцами турками, постоянно норовившими что-нибудь продать, а то и присвистнуть в след  зевакам от скуки. Круглые изголовья деревьев тихо шелестели ярко-зелёными одеяниями от едва ощутимого обжигающего дыхания ветра. Загорелый мужчина, в причудливых башмаках, отдавал громкие команды собаке,  которая по приказам хозяина ловко сбиралась на дерево и острием зубов вырывала кору и ветки несчастного великана. Быстрыми прыжками, различавшиеся друг от друга только окрасом, воробьи и синицы растаскивали семечки и кусочки хлеба, бесстрашно близко приближаясь  к людям и также улетая независимо далеко, ввысь, в просторы неба, как бы подчёркивая свою свободу. Но ни шумные улицы , ни радости и ни заботы прохожих, ни пение птиц, ни звуки издаваемые необъятным морем, ничто не запомнилось так как омут глубоких глаз, находящихся друг на против друга, выражавшие быть может бОльшее умиротворение и счастье, чем вся предыдущая картина.
  Никого не замечая, его объёмные ладони блуждали в падинах её ключиц, всё выше поднимаясь к алой щеке, залитой кровью желания и стыда. Она, казалось, готова упасть и взлететь одновременно! О, эти мужские руки! И почему женщинам запрещёно касаться так как им? Ласкать и оставаться сильным! О, если бы вот так всегда быть в объятии таких рук, вечность целовать и нежиться в них! Словно прочитав её мысли вначале нежно потом с неожиданной силой, обвив тонкий затылок могущей рукой, он ловким движением перетянул её к себе, да так близко, что напуганная, она испустила слабый крик. Теперь их разделял только тонкий просвет дня…