Одиночество

Одиночество.

Одиночество. Оно цеплялось за каблуки, слышалось в шуме отъезжающего троллейбуса, каплями дождя стучало по окну.
Она его ненавидела и берегла. Страх потерять смешивался с привкусом ожидания чуда, и от этого становилось ещё тяжелее. Когда-то она его боялась. Звала в гости подруг, кутила по ресторанам и меняла мужиков, меняла, как…(штампами говорить не хотелось).
Она зажмурилась, вспоминая холодок, поднимавшийся из её живота и заполнявший тело, сковывая движения, в тот момент, когда чувствовалось его приближение.
Со временем всё изменилось. Стала старше или мудрее? Нет, просто надоело. Надоела  жизнь, спрятанная за ширмой странных взаимоотношений. Захотелось неприкрытого, невыносимого, необузданного, непредсказуемого одиночества. Она отдала этому идолу работу, сменив её на более спокойную, и скорее с бумагами, чем с людьми. Постепенно перестала общаться с друзьями - их перпендикуляры  сменились параллелями, ограничила число абонентов в телефоне, закрыла аккаунты.
Никто не заметил её исчезновения. Даже близкие  - сын и дочь, мама ничего не почувствовали. Им казалось, что это временное явление или каприз, или она так решила? Сама подумала, сама…(штампы лезли в голову). Что говорить, если сказано до тебя…
К помутневшему от сумерек окну подкрался ветер, качнул занавеску на открытом балконе. У соседнего дома завыла сирена, гавкнула, но тут же замолчала собака. Одинокий комар заметался в дверном проеме, не зная, что ему нужнее, остаться живым, но голодным или сытым, но…
Она сняла туфли, идти некуда и не с кем. Одиночество обрадовалось, отцепилось от каблуков и закружилось пылинками под вспыхнувшим абажуром. Как давно она не танцевала вальс. Как давно ничего не случалось и не могло случиться в её жизни.
В коридоре у дверей квартиры послышались шаги. Её сердце с некоторых пор замирало при звуке шагов. А вдруг? Но нет, мимо. Открылись другие двери и тут же захлопнулись.
«Наташка, - шепнуло одиночество, прошуршав бумагой вдруг свалившейся со стола, - почаевничаем?» Когда оно обращалось к ней по имени, нужно было срочно что-то делать. «С ума можно сойти, иду», - хрипнула она в ответ и пошла, ставить чайник.
Что-то хлопнуло в коридоре. Раз, другой, третий. Послышался шум, как будто кто-то обо что-то бил, потом всхлип. Стукнула дверь, и тишина сдавила стены её квартиры с новой силой.
С соседями Наташа не общалась совсем. Не то чтобы они были плохими, просто не имело смысла заводить знакомства, если в гости она всё равно никого бы не пригласила? Интересно, у кого это так грохотало? У алкашей из соседней квартиры или у тех, что живут наискосок?
Чайник засвистел,  истерично выплескивая на плиту кипяток. За свистом она не услышала, что в её двери кто-то тихо постучал. Ей показалось? Игры разума (очередной штамп, что засел в голове), а может кошка?
Кошка одиночества повернула голову, сверкнула в окне фарами отъезжающего автомобиля и мяукнула: «Дура, не открывай».
Стук повторился. На цыпочках Наташа медленно пошла к дверям. В глазок ничего не видно, в коридоре темно. Стук повторился снова и кто-то глухо произнес: «Откройте».
-Кто там? – её голос дрожал от испуга и тайны, притаившейся за дверью.
-Откройте, пожалуйста, – голос в этот раз прозвучал слабее.
-Зачем? – вопрос был ужасно глуп, и она даже покраснела от неожиданности.
-Помогите мне, - сказали совсем тихо, и что-то прошелестело по двери вниз.
Наташа, хотела было сходить за ножом или чем-нибудь тяжёлым в кухню,  но передумала. Какой смысл? Если её пытаются ограбить, выманивая в коридор, то нож не поможет. Она просто не сможет ударить. А если нужна помощь, то выглядеть вооружённая амазонка будет смешно.
Затаив дыхание, она открыла дверь и никого не увидела перед собой. Сплошная чернота, только что-то больно ударило её по пальцам ног и жутко застонало.
Её бы визжать, но во рту пересохло, и сразу затошнило. Она ойкнула, посмотрела вниз. На её ногах лежала голова. Нет, конечно, у головы было тело и  прочее, что к ней прилагалось, но оно лежало за порогом, а голова придавила ноги к полу.
Осторожно убрав одну ногу из-под незнакомца, Наташа решилась посмотреть, что за сокровище лежит на пороге прихожей.
Одиночество укусило комаром в лодыжку.  «Не лезь в это! - прошипело оно. – Зачем тебе эта морока? Звони в скорую, а лучше выкинь его в коридор. Сделаем вид, что ничего не было. Ну же, давай!»
Громко выдохнув, Наташа потянула тело на себя, затащив мужчину в прихожую. Правой рукой ударила по выключателю. Сумерки за окном, превратились в вечер, и стало совсем темно. Свет вспыхнул, и одиночество прогрохотало над головой: «Дура!»
-Само такое! – огрызнулась она. – Лучше помоги перенести на диван.
Одиночество ретировалось в кухню, скрипом половицы и звоном тарелки показывая, что рассердилось.
Наташа в несколько приёмов всё-таки перетащила незнакомца на диван, сняла обувь и наконец-то смогла его рассмотреть. Мужчине  лет тридцать пять-сорок, стройное тело его слегка подкачано. Серые джинсы и футболка с абстрактным рисунком, на шее крестик на цепочке. Лицо слегка вытянутое к подбородку, губы в крови, но скорее прикушены от боли, чем разбиты, прямой чуть длинноватый нос, под глазом растекался синевой синяк, темные волосы, где-то чуть выше виска, тоже слиплись от крови.
«По голове ударили, - нервно хихикнуло одиночество, - ну, что будешь делать, сестра милосердия?»
Что делать, Наташа не знала. Рана была вроде бы не большой и крови немного, но кто знает, как сильно его ударили? Будь, что будет. Она принесла из холодильника пакет пельменей, завернула его в тряпку и приложила к голове незнакомца. Мужчина застонал и открыл глаза.
Одиночество раздраженно метнулось под платье и потянуло в сторону.
«Да ты что, не смей, не смотри, ты не можешь предать меня!»
Глаза мужчины ярко голубые, непонимающе блуждали по её лицу, по незнакомой обстановке вокруг.
«В радужке глаз голубых – океан...» - прошептала она строчку из своего стиха.
«Свихнулась?» - злобно зашипело одиночество, отползая в тёмный угол комнаты и сворачиваясь в клубок.
А она улыбалась, понимая, что ей не страшно, что сегодня странным образом к ней пришло новое, пока ещё непонятное, но такое знакомое чувство. От него необычно сильно застучало сердце, а руки стали теплыми и невесомыми. Во рту появилась забытая сладость предвкушения нежности. Тысячи мелких атомов её запаха сплелись в невидимые, но такие желанные молекулы счастья.
Одиночество, в последний раз обозвав её «дурой», уползло через балкон по водосточной трубе на землю и растворилось в ночи, а лёгкий прохладный ветер принёс волшебный волнующий аромат сирени.

Страх.

Она проснулась от тишины. Не было слышно его дыхания. До этого сквозь сон она чувствовала, что незнакомец дышит. Тяжело, как будто выдавливая из себя воздух, который, каким-то странным образом пробрался в его лёгкие.
А теперь дыхания не было. В одной ночной рубашке, забыв надеть тапки, вскочила с кровати, взвизгнула от холодного пола (вот тебе и лето) и поняла, что не может ступить ни шагу. На ногах пудовыми гирями висел страх. Обхватив её ступни и щиколотки страх начал быстро продвигаться вверх. Он окутывал тело липкой холодной паутиной, скручивал суставы и колол иголками сосуды. Кровь замедлила бег и практически застыла. В животе нудно заурчало что-то ужасно громкое и противное. Следующая волна страха ударила в солнечное сплетение и перекрыла вентиль кислорода и жизненной силы. Губы побледнели, похолодел лоб и вместе с этим вспотели ладони. Страх шепнул: «Дождалась? Он умер! Ты виновата».

Страх всегда виноватил её во всем с самого детства, поэтому она жутко боялась темноты, в которой приходилось сидеть одной долгими вечерами, когда мама работала. Маме нужно было её кормить, поить и растить. Ей казалось тогда, что если бы не она, то маме не нужно бы было работать. Она думала, что темнота – это наказание за то, что мешает маме жить. Её ни разу не пришло в голову, что можно просто включить свет. Ещё она боялась криков. Когда кричали, то всегда что-нибудь плохое происходило. А «плохого» она боялась тоже.

От ее кровати до дивана, где лежал незнакомец, было всего несколько шагов. Но страх натянул пелену на глаза, и она перестала верить тому, что видела.
«Нет его, нет, - шипел страх, сворачиваясь комочком в горле. – Не было никакого смысла в том, чтобы открывать двери и впускать его в дом. Ты его не знаешь. Может он…»

В этот самый момент она уже была у дивана и трясущейся рукой приподняла плед, которым вчера укрыла мужчину. Этого не нужно было делать, потому что незнакомец тут же перехватил ее руку и резко дернул на себя.
Страх заштопал рот крупными нитками по живому и надавил изнутри на глаза.  Она что-то невнятно промычала, рухнув от неожиданности на колени.
Её лицо находилось на расстоянии вздоха от лица незнакомца. Тот смотрел на неё с интересом и усталостью.
-Ты кто?
- Наташа… - голос вернулся к ней, когти страха разорвали его в клочья, поэтому он звучал глухо.
- Пить!
Мужчина на мгновение сжал её кисть горячей ладонью крепче, чем это было необходимо, и тут же отпустил.
Она не помнила, как попала в кухню, как наливала воду в кружку, как несла её обратно. А под ногами, утробно завывая, путался страх: 
«Немедленно звони в полицию или в скорую! Ты понимаешь, что если он умрёт, то обвинят тебя?» «Не буду, - отмахивалась она. – Я не могу тебе объяснить, ты всё равно не поймешь. Просто я не могу без него».
«Дура!» - констатировал страх, чем-то напомнив ей хамство одиночества.
Она присела около незнакомца на краешек дивана и поднесла к его губам чашку. Страх толкал под локоть и любым путём пытался расплескать воду. Мужчина пил воду мелкими глотками, и, не отрываясь, смотрел на неё.

«В радужке глаз голубых океан
(звучали в голове строки её забытых стихов)
Там…то ли впадина, то ли вулкан,
Зрачком закреплённые.
Прыгнуть вниз или вынырнуть вверх
Не получится, лучше не мучиться
Значит просто тонуть…»

И она тонула, глупо и безнадёжно, как, впрочем, и все влюблённые женщины, тонущие в глазах любимых мужчин. Сначала просто купаешься в отношениях, потом заплываешь за буйки,  а мама где-то на берегу кричит «ты опять?». Друзья пытаются "догнать на лодке", иногда даже под парусом, но  ты сначала плывешь, потом понимаешь, что не вернуться и отдаешься стихии чувств, слишком поздно осознавая, что идешь ко дну. И не вынырнуть. Значит просто тонуть.
Страх нудно объяснял вышесказанное, приправив подробностями из прошлых отношений.

Вынырнуть из "вод голубой лагуны" заставил стук в дверь.
Незнакомец вздрогнул, посмотрел на Наташу и приложил палец к её губам, еле слышно прошептав: «Тише…»
Страх тут же запутался в волосах, промчался по спине и затаился где-то в копчике. Она молчала, глядя на мужчину, а  страх злобно зудел: «Это конец!»
- Откройте, полиция.
Страх завыл в ушах дверным звонком, смешиваясь с настойчивыми просьбами полицейского.
- Не бойся, - прошептала Наташа. - Я не открою. Я тебя им не отдам.
Страх, который до этого вольготно чувствовал себя в квартире, вдруг съёжился, крадучись подполз к  бежавшему по стене паучку, и примостился на его спину. Паучок со всей мочи «рванул» к балконной двери и скрылся в щель.
Над горизонтом вставало солнце, заполняя собой улицы и тротуары. Начинался день - первый день с ним, а она даже не знала его имени. Но знала точно, она его никому не отдаст.

Гнев.
 
Он никак не мог вспомнить, как оказался в незнакомой ему комнате. Голова разламывалась на две неровные половинки, каждая из которых, по ощущениям, напоминала гигантский грецкий орех. Те, кто пытался добыть содержимое «ореха» старались, били от всей правды, вернее со всей дури. Кто бил, а главное зачем, он не помнил. Но это было и не важно. Ему необходимо понять, где он и что здесь делает?
В перерывах между забытьем и явью, ему казалось, что с ним разговаривает ангел. Нет, ну конечно, какой ангел? Раз голова болит, то он не в раю. И всё же кто-то точно был, и - это девушка.
Он попытался открыть глаза и понял, что может только один. Второй глаз представлял собой тоненькую оплывшую гематомой щёлочку. «Красавчик!» - почему-то громыхнуло в голове – совсем не смешно.
Открытым глазом он обвел помещение, в котором находился. День приложил руку к интерьеру комнаты. В ней было светло, и он смог разглядеть, что в кресле, напротив дивана, похожая на маленький съежившийся комок под коричневой шалью, спит девушка.
Он вспомнил, что она давала ему пить, что у неё прохладные, нежные руки. Память вернула ему и её голос, вернее шёпот «в радужке глаз голубых…», «Наташа…», «не бойся…я тебя никому не отдам».
И тут же в голову ворвался неистовый стук в дверь, крик «откройте, полиция…» и …
В этот момент он вспомнил всё.

Друг Лёха позвал отпраздновать день рождения скромно. Решили никуда не ходить, а купить пару бутылок коньяка и посидеть в домашней обстановке, по-мальчишески, как раньше, когда учились в институте.
Пришли, как договорились, около восьми вечера. Он  - последним, Стас и Игорь были на месте. Лёха резал бутерброды, балагурил ни о чём и много смеялся, за всех. Стас и Игорь сидели смурные. Он подумал, что всё не просто так, но не спросил. Не спросил. Почему? Не привык влезать в чужие дела, а надо бы.
Только через несколько часов, после второй бутылки коньяка, когда они все вместе поднялись на этаж выше к Лёхиному другану Андрюхе за добавкой, он понял, во что вляпались друзья.
Дверь открыл кудлатый парень в тельняшке, радостно ухмыльнулся Алексею, поздоровался за руку с Ним, а потом перевел взгляд на Стаса и Игоря и практически сразу же озверел.
Виктор (Он), знал, что такое гнев.  Это разъярённый паук с огромными зубами и когтями, который забирается в тебя, становится тобой, и больше ты его не контролируешь. Он прорастает раковой опухолью во всем теле, причиняя нестерпимую боль, и чтобы избавиться от этой боли или хоть как-то её заглушить, ты начинаешь судорожно сжимать кулаки. В тело впивается сотни, нет тысячи крючков, таких острых рыболовных, и они тащат тебя в разные стороны, разрывая плоть и доставая из нее слежавшийся смрад обид.  И вот ты - большой оголённый нерв. Чтобы не потерять сознание,  начинаешь хватать ртом воздух, организм впрыскивает непереносимую в обычной ситуации дозу адреналина. Молекулы тела источают яд. В этот момент, чтобы не отравиться самим собой, ты растормаживаешься полностью и бьёшь, бьёшь, чтобы убить…
Именно так бил Андрей, Лехин друг. Он вцепился в Стаса и Игоря, через несколько секунд те были на полу коридора. Всё случилось быстро и в полном молчании.   Виктор не сразу понял, что происходит. Поэтому не ожидал, что следующий удар придется по его голове. Падая, он краем глаза успел заметить, что Лёха летит вслед за ним. Хлопнула дверь, и тишина затащила Виктора к себе в логово бессознания.
Он очнулся от боли и до крови прикусил губу. Попытался встать и даже идти, но его хватило только до ближайших к выходу из коридора дверей.
Что было дальше? Он постучал, она открыла? Почему она не вызвала скорую, милицию? Где ребята? Когда он встал, их уже не было в коридоре.
Виктор посмотрел на девушку в кресле, попытался встать и застонал.

Наташе снились голубые васильки. Никто не знал, что это её любимые цветы. Мужчины считают, что лучший подарок это розы. Но розы ничем не пахнут, совсем ничем, а васильки – детством, счастьем, небом,океаном.
Чтобы её не дарили розы, она всех предупреждает дарить гвоздики. Их гофрированные цветки напоминают оборочки васильков.
Стон вырвал её из сна. Она мгновенно оказалась рядом с диваном и положила руку на лоб незнакомцу.
-Как вы? Больно? Я промыла рану и забинтовала. Не бойтесь рана не большая, гематомы нет. Просто удар был сильный.
- Наташа…
От его голоса она вздрогнула.
- Спасибо. А вы не знаете?
- Знаю. Их и Вас ищет полиция.
Она рассказала ему, что нашла его на пороге, когда услышала стук в дверь. Утром приехала полиция, потому что Андрея, соседа с её этажа нашли избитым в квартире. Мать вернулась с ночной смены, а там сын в луже крови, живой, но смотреть страшно. Он прошептал «Лёха», и мама всё сразу же поняла и полицию вызвала. Спустились к Лёхе на этаж, а там, в квартире, никого и четыре бокала да две бутылки коньяка. Ищут теперь.

Гнев, который Андрей выпустил наружу, чуть не убил его самого. И теперь огромным черным пауком оплетал дом, в котором жили два друга Леха и Андрей. Пугал соседей, которые боялись выйти на улицу. Опутывал паутиной лжи улицу, по которой ходили ошпаренные приказами оперативники в поисках пропавших подозреваемых, и город, в который в командировку приехал Виктор.
 Туманной завесой зла вползали серые сумерки, затемняя самые светлые уголки комнаты. Только её глаза (он смотрел в них не отрываясь) блестели двумя серебряными огоньками, на бледном и усталом лице.
«В радужке глаз голубых океан…» - услышал Виктор непонятные для него строки, но понял, что они предназначались ему и провалился в сон.

Тревога.

Во сне тени тревоги в несколько раз страшнее, чем наяву. Они бесформенные и рваные. Прикосновение к ним вызывает неприятный холодок, где-то под ложечкой и по спине. Они наваливаются на тебя, сдавливают грудь, не дают дышать и смрадно пахнут, а во рту надолго остается привкус железа, ржавого железа.
Во сне мысли, цепляясь одна за одну выстраивают цепочку глупых действий, которые превращаются в чёткую картину произошедшего. Ты понимаешь, что ничего не можешь изменить. Хватаешь ватными руками эти мелочи, пытаясь переставить их местами, и исправить ошибку, сломавшую жизнь. И не можешь. Ничего не можешь.

Вот и в тот вечер одна единственная фраза, по глупости брошенная у подъезда Лёхиного дома, перевернула всё с ног на голову. Совпало многое. Сломанная машина Андрюхи, того самого, к которому они потом придут за бутылкой. Андрюхин тяжёлый характер и вспыльчивость, его жуткая усталость после работы и постоянные неурядицы в семье. На это наложилось то, что его выгнали с работы, невзирая на просьбы (а не надо было пить).
Последней каплей, которая упала на темечко Андрея и разозлила его окончательно, стала встреча со Стасом и Игорем. Они в шутку или всерьёз задели его, походя, словами о раздолбанной машине, пьяной роже, дуре матери, рожавшей это убожество да идиотке жене, которая всё это терпит. Или не терпит? А может…
Он запустил в них гаечным ключом, и они, чудом увернувшись, скрылись за дверью подъезда. «Увижу, убью!» - шипел Андрюха, чувствуя, как в нём всеми невысказанными обидами закипает гнев.
Парни почувствовали тревогу, которая липким языком лизнула их пятки, но не поверили интуиции. Подумаешь - пьянь. Однако настроение испортилось.
Лёха встретил друзей радостно, хлопнул по спине каждого, шутил и не заметил их тревоги. Почему не заметил? Не хотел. Не его дело. Боже, почему нам наплевать на то, что происходит, или мы слепы? Виктор, самый старший из их компании, пришёл позже. Выпили, закусили, ещё и ещё. Не хватило. Пошли к Лёхиному другу и…

Они не помнили, как бил Андрей. Они помнили, как тревога, которая не могла успокоиться даже в изрядной порции коньяка, соединилась с гневом. И этот коктейль был ужасен. Игорь на ноги после удара вскочил первым, потом Леха и Стас, и они втроём, зло и молча, начали бить остывшего от гнева Андрея. Остановил их стон Виктора, до сих пор лежащего на полу коридора. Парни, видя, что натворили, а Андрей был весь в крови и мычал от боли, захлопнули дверь и побежали. Забыв, забыв о Викторе с разбитой головой, о недопитом коньяке. Нешуточный страх за себя и свободу гнал их по улице. Страх, который заставил Лёху не помнить, об оставленном друге.

Виктор вышел из забытья. Конечно, он не знал и не мог знать всего этого, не мог знать, что будет дальше. Единственное, что понимал сейчас – надо найти ребят. Он попытался сесть на диване и услышал голос. Её голос…
- Ну, зачем ты встаёшь? Нельзя ещё, у тебя, скорее всего, сотрясение. Шишки нет, но…
- Мне нужно найти Лёху… - непослушными губами прошептал Виктор.
- Не беспокойся. Избитый Андрей, пришёл в себя в больнице. Живой, сотрясение и переломы - не в счет. Твои друзья, побегав по району, сами пришли в полицию,но представляешь, Андрей отказался писать заявление на них. Говорит, что сам виноват, что первый начал драку. В общем мировая. Ребята приходили ко мне, поняли, что деться кроме меня тебе некуда. Придут ещё, лежи, пожалуйста…
Она провела рукой по его щеке и посмотрела в глаза так, что у Виктора остановилось на секунду сердце и застучало снова, но по-другому. Сердце откликнулось на её прикосновение и голос - нежностью. Он не ожидал от себя такого. Поперхнулся и закашлялся. Боль в голове застучала миллионами острых молоточков. Он снова застонал.
- Умоляю, ложись… - Наташа скользнула в кухню, принесла оттуда прохладное полотенце, таблетку от головной боли и воду, но Виктор снова был в забытьи.

«Значит просто тонуть, жить как все, как-нибудь, от случая к случаю».
Где-то внутри затрепыхала бабочка тревоги:
«Зачем тебе это, Наташа, зачем? Ты же не раз обжигалась? Почему ты решила, что он – это то, что ты так долго ждала? Не надоело, мучатся?»
Из щели выскочил озорной паучок. Побежал по обоям и стряхнул по дороге с себя, угомонившийся было страх. Страх, вытянув длинную любопытную шею, посмотрел на Наташу и тут же вспорхнул ей на плечо.
«Что? – завел он свою привычную тягомотину. – Страшно? Вот-вот, а я предупреждал. Я оберегаю тебя от глупых поступков, опрометчивых решений. Я защищаю твою свободу от жестокостей и гнусностей мира. Мужчины никогда не смогут так оберегать, как я, слышишь?»
- Уйди от меня. У меня в этот раз всё получится.
«Что получится? - скрипел страх, – посмотри на себя, он красавец с голубыми глазами, наверно, и жена у него есть и дети и любовницы? А ты себя в зеркале, когда последний раз видела? А лет сколько, помнишь? А сколько слёз ты пролила до встречи с ним и сколько прольёшь с ним, думала?»
- Ты, чудовище! - на глаза Наташи навернулись слёзы.
Страх обнял её за плечи, укутывая холодным полотном недоверия и неверия. Кончики пальцев стали ледяными, из них как будто медленно уходила жизнь. Ноги пригвоздили к полу огромные пудовые гири.  «Что ты можешь без меня, - шипел страх. – Что ты можешь?»

- Очнись, очнись… - шептала Наташа, склонившись над уснувшим Виктором. – Просмотри на меня ещё раз, может быть я увижу в твоих глазах что-то, что прогонит навсегда  их. О, эта мерзкая тревога, жуткий страх. Я устала от них, я хочу верить, посмотри на меня, прошу.
Но Виктор спал. Голова больше не болела. Тревога за друзей сменилась спокойствием. А сердце, сердце было до краёв переполнено новым для него чувством. Он только что увидел её океан. Страстный и бушующий, нежный и трепетный, загадочный и … Ах, если бы он слышал её мольбу, но он не слышал.
День клонился к вечеру. За окном зажигались фонари.
А она стояла обожженная болью, не зная, что ей теперь делать.

«Заливая горе в стакан, долю в раз отхлебнуть, болью скрючится и уснуть…» - ласково и жестоко убаюкивал её страх…
А в окно уныло и безразлично заглядывала луна.

Он и Она.

Виктор проснулся и долго лежал в темноте, кожей ощущая её мягкость. Темнота обволакивала, ласкала и нежила. Голова не болела. Он на мгновение задержал дыхание, чтобы услышать её – Наташу. И понял, что в комнате пусто. Тишина до этого такая манящая и трепетная, оглушила. Он приподнялся на локте и стал вглядываться в темноту, туда, где стояла кровать. На кровати Наташи не было. Виктор сначала сел на диване, потом встал и подошёл к кровати, потом - в кухню. Везде было темно, пусто и как-то холодно. Он включил свет и увидел на столе белый лист бумаги, исписанный мелким красивым почерком.

«Виктор, - писала Наташа, - простите меня (слова были зачёркнуты), нет, просто прощайте. Надеюсь, головная боль прошла и Вам легче. С Вашими друзьями всё хорошо. Я отдала им ключ. Они завтра придут, откроют Вас. Вещи принесут. Ах, да, еда в холодильнике – это Ваш завтрак. Что-то я сумбурно пишу. За квартиру не беспокойтесь, она съемная. Ребята запрут дверь и отдадут ключи хозяйке. Мы больше не увидимся, поэтому желаю скорейшего выздоровления и постарайтесь больше не попадать под горячую руку Андрея».

В этом месте Виктор увидел, что чернила ручки немного расплылись, видимо капнула слеза. Сердце его сжалось от предчувствия потери чего-то самого лучшего и необыкновенного, что он так и не получил от этой встречи. Но более всего ужаснула мысль, что и не получит никогда. Он налил себе воды прямо из-под крана, сделал пару глотков и продолжил читать.

«Я рада, что судьба, хотя бы на несколько дней и ночей подарила мне встречу с Вами. Но всё «когда-нибудь исчезнет, как будто высохнет слеза»…
Простите, что пишу стихами. Я привыкла быть сильной и быть одной. Моё одиночество, длившееся несколько лет, вдруг от меня сбежало, благодаря Вам. Я перестала бояться, но это длилось миг. Миг, за который я благодарю Вас, Виктор. Однако без одиночества, я как без кожи, не защищена  ничем. А Вы близко, слишком близко и Ваши голубые глаза. Я утонула в этом океане, и придумала, придумала, что нужна Вам, что не могу без Вас, что всё неслучайно. Эта драка в коридоре, мои двери, Вы.
Я не переживу ещё одного разочарования. Поэтому ухожу сразу, чтобы не прирастать к Вам даже в мыслях. Я сильная, и я справлюсь. Я берегу свой мир и в нем больше никому, никому нет места. Наташа».

Виктору показалось, что он забыл дышать. Потом подошёл к окну и замер.
За окном шёл дождь, фонари отражались в лужах. От открытой форточки пахло сыростью и размокшим деревом. И никого, нигде никого…

Он не видел и не мог видеть, что по дорожке сквера  под большим сиреневым зонтом, удаляясь всё дальше и дальше от дома, шла Наташа. Она двигалась медленно, не оглядываясь и, как будто, не замечая ничего вокруг. Рядом, семеня и радостно перепрыгивая через лужи, шагало одиночество. «Ты молодец, что послушала меня, – ворковало оно. – Ты же понимаешь, что только со мной свободна. Со мной спокойно, не о чем жалеть, не за кого беспокоиться, не о чем переживать. Я всегда вовремя прихожу к тебе. Конечно, мне надоело мёрзнуть одному на улице, а потом ещё карабкаться по водосточной трубе и находить лазейку, чтобы пробраться к тебе в комнату. Но, знаешь, я совсем не сержусь. Это каприз. Ну было и было. Теперь мы снова вместе. Хорошо же, правда?»
Одиночество, задавая вопрос, пыталось заглянуть в глаза Наташи, огнями светящихся в темноте окон. Там люди не спали. Они о чем-то, говорили, спорили, целовались – были не одни. От этого становилось ещё больнее.
- Зачем я ушла? – Наташа повернулась было назад, дом ещё не скрылся за поворотом дорожки. Но одиночество вцепилось в подол плаща и зашипело.
- Куда? Да он ушёл. Прочёл письмо и ушёл, а может и не прочёл даже. Ты нужна только мне. Ольга, подруга твоя, по телефону сказала, что поставила чайник. Пошли, пошли. Она и я, всё что у тебя осталось. Я её терплю, потому что, вы с ней похожи - две одинокие…
- Собачонки… - с горечью в голосе произнесла Наташа.
- Дура! – теряя терпение, рявкнуло одиночество. – Волчицы.

На повороте дорожки Наташа оглянулась, в последний раз глядя на дом, где она встретила Виктора. «Уходила любовь на английский манер, ничего не сказав на прощание…» Она улыбнулась, вспоминая эти строки, поёжилась, кутаясь в плащ, и прошептала: «Пошли, под руку меня возьми, а то мне холодно». Одиночество укутало её в свои объятия и подтолкнуло её к повороту:«Иди!»

Дождь исполнял свои последние аккорды, на горизонте светлела полоска неба. Ночь уходила в небытие, унося с собой тревоги, страхи и Наташу с её одиночеством.
Виктор, как будто очнулся от сна. Обнаружил, что всё еще стоит напротив окна.  Оглядел комнату. На тумбочке в углу около табуретки заряжался его телефон. Он взял его и набрал номер Лёхи. Когда в трубке прозвучало сонное «але», перебил его:
- Лёха, это Виктор. Ты знаешь, кто написал «В радужке глаз голубых океан…»?

Ожидание.

 Он искал её, слушая чужие шаги, заглядывая в незнакомые лица, пересматривая афиши города. Кто она? Почему впустила его избитого в свою, пусть и съёмную, квартиру и почему ушла?
Она боялась одиночества? Нет, это он не мог дышать, оставаясь один на улицах города. Что заставляло его двигаться? Ожидание?
Ожидание встречи похоже на рассвет, пробирающийся тонкими лучами сквозь тучи, нахмурившиеся от чего-то именно поутру. Ожидание напоминало морской бриз, откуда-то взявшийся в нестерпимую жару, усиленную смердящими в пробках автомобилями. Лёгкий ветерок точно заигрывал с растерянными от невозможности что-то изменить, кипящими вместе с машинами, людьми и с ним, устало бредущим по запылённым тротуарам.
Ожидание вкрадчиво нашёптывало ему мелодию её голоса и строки её стихов, растворялось в сладком кофе, которое он пил чашку за чашкой, чтобы не потерять вкуса и запаха надвигающейся встречи. Он не знал, когда она произойдёт, но верил, что всё случится так же неожиданно, как и те события, в водовороте которых он существовал несколько дней...

Он тогда долго простоял у окна в её квартире, пытаясь собрать мысли, которые не поддавались его природному прагматизму. Они суетились по кухне, не давая снова и снова перечитывать письмо, оставленное для него. Они передвигались по улице, там внизу, где затихли её шаги. Или это очнулся город, в котором растворилась она и её одиночество?
Она ушла, но остался аромат духов, тапочки, напоминающие одинокие островки или забытые шлюпки в океане комнаты...Сколько он простоял - минуту? Час? За окном забрезжил рассвет, прогоняя утренние холодные сумерки прочь, и он, решившись, наконец, набрал номер друга.
- Лёха, это Виктор. Ты знаешь, кто написал «В радужке глаз голубых океан…»?
Лёху, видимо, звонок выдернул из глубокого сна. Он что-то буркнул в ответ, обозвал Виктора «идиотом» и повесил трубку.
Когда в трубке раздались гудки, Виктору показалось, что кто-то противным тонким монотонным голосом объясняет ему, глупому, что окружающим нет никакого дела до того, кто написал эти строки. Город просыпался, отрыгивая ночные кошмары в предутренней агонии пробуждения, и ему, городу, было всё равно, что потерял в нём Виктор.

Он не помнил,как позвонил Стасу и тот принёс ключи от квартиры и "освободил его", как спускался в подъезде по лестнице, как открылись перед ним тяжёлые двери подъезда, и старуха ругнулась, шамкая полубеззубым ртом: "Посторонись, чучело. С утра глазья-то водкой залил..."
И плюнула ему вслед...
Свежий утренний ветер осторожно пошевелил его волосы и вдруг резким порывом поднял в воздух старую газету и швырнул её Виктору под ноги. Тот невольно опустил глаза, и сердце, до этого успокоенное прохладой улицы, подпрыгнуло, ударилось о грудную клетку, отскочило мячиком к горлу и перекатилось тяжёлым комком вниз, застряв где-то на уровне желудка.
На затоптанной ногами прохожих газете он увидел её лицо. Строчки, из которых хоть что-то можно было бы понять, расплылись на размокшей от дождя или от многих дождей бумаге.
Название газеты и её фото, ах, да ещё имя - всё что теперь принадлежало ему. Он решил, что найдёт её.
Именно в этот момент ожидание встречи серым юрким воробьём выпорхнуло из кустов, радостно чирикнув: "Жди, жди..." и улетело в том самом направлении, где только что по дорожке сквера под большим сиреневым зонтом, удаляясь всё дальше и дальше от дома, шла Наташа.
А за ней подпрыгивая и непрерывно о чём-то тараторя, бежало её одиночество.

Предчувствие.

Она проснулась от шума дождя за окном. Форточка надрывно скрипела под порывами ветра, завывающего на улице. Опять гроза,опять.
Одиночество, свернувшееся клубком у её ног, лизнуло холодным влажным воздухом высунутые из-под одеяла стопы.
- Отвяжись, не до тебя сейчас, - раздражённо шепнула она, но очередной раскат грома проглотил её слова.
Одиночество пощекотало пальцы ног лёгким прикосновением сбившейся простыни, прошуршало упавшей со стула юбкой и примостилось на нос кошки, мирно спавшей в кресле. Кошка чихнула, лапой попыталась сбросить зарвавшееся одиночество, чихнула ещё раз, потянулась и выскользнула из комнаты.
- А я тебе говорило, давай уедем! - прошелестело одиночество старой газетой на столе. - У подруги можно пожить несколько дней, но мы здесь две недели, и вместе можем быть только по ночам. Но ночью ты спишь и совершенно забываешь обо мне. Я терпеливо, но не настолько. Помнишь, ты говорила, что не будешь жалеть, если мы уйдём со съёмной квартиры? Ты соврала. Ты плачешь каждый день, а во сне повторяешь его имя. Наташа, ты слышишь, что я тебе говорю?

Наташа хмыкнула в ответ, отвернулась к стене, пытаясь заснуть, но память снова и снова возвращала её в тот коридор, где она впервые увидела его - Виктора. В его глазах был океан. Она захотела утонуть в нём, но свирепая реальность вытолкнула её на поверхность, захлебнувшуюся страстью и нежностью к этому незнакомому мужчине.
Слеза выбралась из-под ресниц и нарисовала тонкую дорожку на подушку. Там, на подушке, она оставила маленькое солёное пятнышко - ещё одно. Они по всей подушке - эти солёные многоточия её боли.
Подруга приютила Наташу у себя ненадолго. Она уехала в командировку в другой город. Перед отъездом радостно сообщила, что Наташу "пропечатали в газете" вместе с её стихами.
- Ты видела, видела. Ты теперь известная - в узких кругах, - хохотнула она собирая в дорогу чемодан. - Я одну газету в почтовом ящике тебе оставляла на съёмной квартире. Ты её видела? Наверное, нет. Там старушенция одна шаркалась, ждала, когда я к тебе поднимусь. Точно забрала себе. За Маруськой присмотри (это она про кошку).
Одиночество, было, прицепилось к новым босоножкам подруги, облюбовав очередной высокий каблук. Та упаковала их в пакет, и одиночеству пришлось выбираться побыстрее наружу, чтобы не задохнуться. Оно сделало всё, чтобы подруга неудачно взяла пакет, и вылетело вместе с босоножками на пол прихожей, больно ударившись об угол тумбочки и роняя всевозможные ароматные флакончики.
Когда за подругой захлопнулась дверь, одиночество метнулось в кухню и, весело позвякивая чашками, бормотало до вечера о том, как хорошо быть одной.

И вот гроза, ночь, оставленная подругой кошка и сплошные воспоминания. Наташа поднялась с кровати, всё равно не уснуть, сварила кофе. Кофе любимый напиток её мамы. Ох, рассказать бы всё мамочке. Она бы пожалела. Что же ты так рано ушла, мамочка? Слёзы начали душить. Одиночество умостившееся на спине кошки, заставило её прыгнуть к Наташе на колени и подмурлыкивало о прекрасной жизни.
- Что может быть лучше, чем быть одной, кошка не в счёт... - словно заезженная пластинка лепетало оно без остановки.
- Не могу больше... - Наташа вскочила, влетела в комнату и распахнула окно. - Дышать, дышать...
Ветер ворвался в окно вместе с ночным ливнем, натянул паруса занавесок, хлестнул ими по столу и заныл.
- Дура! - как обычно ругнулось одиночество. - Закрой окно, простынешь...
- Уйди, - сквозь зубы прошипела Наташа. - Это невыносимо. Столько лет одна.
Одиночество кошкой потёрлось о её ноги, мяукнуло, царапнуло коготком по ножке стола и, гордо задрав хвост, ушло в кухню...Или это была кошка?
- Спать, спать...
Наташа закрыла окно. Гроза продолжала бушевать до утра, крича на весь город о том, как плохо ей, Наташе, сейчас одной.

Виктор в ту же ночь проснулся от рёва ветра за окном и бряцания жестяного подоконника.
- Где же ты? Где? Наташа?
Дождь за окном повторял музыку её строк, выученных им наизусть:
"Они прошли, друг друга не узнав.
Спешил к трамваю он, она в метро.
Он улицей шагал, она двором,
От холода закутываясь в шарф.
Спешили люди, спрятав под зонты,
Кто свет улыбки, кто тяжёлый взгляд,
И каждый, будто в чём-то виноват,
Ногами шаркал мостовой холсты.
День изо дня тот повторялся сон.
К трамваю он спешил, в метро она,
А вечером стояла у окна,
Не ведая, что жаждет встречи он,
С той, что сейчас в окне стоит одна..."

- Я найду тебя, обязательно найду. Я в этом городе навсегда, в вечной командировке к тебе. Слышишь?
В это мгновение гроза над городом замерла, всего лишь на несколько секунд перед тем, как с новой силой ударить снова. В этом вынужденном безмолвии погоды два человека одновременно поняли, что скоро будут вместе.
А потом раскаты грома, как подтверждение предчувствия, с новой силой взорвали улицы города, размывая их очертания в предутренних сумерках.

Встреча ч. 1.
 
Подруга приехала утром, промокшая насквозь.
- Ну, надо же, какой противный дождь, расквасил мне босоножки... Привет, - сказала она, целуя Наташу в подставленную заблаговременно щёку. - Как Маруся?
Кошка, с которой по утрам постоянно забавлялось одиночество, вышла, стряхивая всеми лапами воду. Одиночество бесчеловечно высушивало её миску, а Наташа по забывчивости и рассеянности наливала ей воду из горячего чайника.
- Только не пей... - шептала, погибающей от жажды кошке, Наташа.
- Пей, пей - шипело вредное одиночество и пускало игривые пузыри на поверхности воды.
Маруся лапой нацеливалась на миску, била по горячей воде, та выплёскивалась на пол кухни, и довольная Маруся насухо вылизывала кафель.

- Всё грустишь? А чайник горячий? Чемодан поможешь разобрать? Тебе на работу? - одновременно обо всём спрашивала подруга.
Одиночество в такие моменты залезало в кресло вместе с Марусей и мирно посапывало. Подругу одиночество не переваривало, впрочем, как и она его.
- Грущу. Горячий. Помогу. На работу... – вздыхая, ответила Наташа, удивляясь сияющему выражению лица подруги. - Что-то случилось?
- Да, представляешь, в самолёте познакомилась с чудным мужчиной, - щебетала подруга с ударением на "у" в слове "чудным". - В общем, ничего не знаю, но после работы жду тебя при параде в нашем любимом ресторанчике. Надеюсь, ты помнишь, где он? Его зовут Алексей, будет с другом.
- Как в плохом романе. Я не приду, - Наташа, почти вышла из квартиры, поэтому услышала только конец фразы, в сердцах брошенной подругой.
- Только попробуй!

Ближе к вечеру подруга позвонила и напомнила о ресторанчике. Ладно, решила Наташа, устрою им встречу, больше не захотят видеть, по крайней мере, меня. Она не стала переодеваться, а как была, в длинной джинсовой юбке, бескаблучных босоножках и белой кофточке аля "от бабушки" (Наташа любила такие размахайки), бодрым шагом рванула к ресторанчику.
Ночная гроза отмыла город с его огромными зеркальными витринами. В одних отражались деревья, голубое небо и белые жасмины. В других проносились, покачиваясь из стороны в сторону, трамваи. В третьих... Нагло улыбалось пластмассовыми зубами манекена одиночество.
- Соскучилась? - залезая на ремень сумки, хихикнуло оно. - Как поработалось? Куда спешим? Я хочу предупредить тебя...
- Замолчи...
- Что значит, замолчи? Это крайне невежливо... Помни, я единственное, кто тебя понимает с одного слова, нет - с одного взгляда, нет с...
Наташа перекинула сумку с одного плеча на другое, и одиночество, которое не ожидало таких маневров от послушной Наташи, плюхнулось в последнюю, оставшуюся после ночного дождя, лужу.
Оторопев от неожиданности, оно так и осталось сидеть, пока Наташа не завернула на улицу, ведущую к ресторанчику.
Аромат цветущего жасмина на этой улочке был особенно сильным. Он кружил голову и навевал самые приятные воспоминания.
"Голову, голову кружат мне - ты и горячее лето..."
Эти строки кружились в воздухе пряного вечера, звучали в еле слышных нотах блюза, читались во взгляде встречных прохожих, отбивали такт каблучками девушек, идущих впереди Наташи.
-Так-так-так...что-то-будет, что-то-будет...так-так-так...

Встреча ч. 2.
 
Виктор сидел в маленьком ресторанчике на набережной и мысленно ругал Лёху за то, что тот выдернул его из поисков Наташи и приволок на встречу с какими-то незнакомыми девицами. Угораздило же познакомиться в командировке в самолёте с "шикарной дамой" - по словам Лёхи. Он долго кружил вокруг Виктора, уговаривая его пойти с ним, обещая помощь в поисках и прочие, ненужные Виктору, блага.
Виктор посоветовал Лёхе взять с собой Стаса или Игоря, но тот не согласился. Стас был слишком нудным, а Игорь неистребимым ловеласом.
- Обещаю, что помогу в поисках, - клялся и божился Алексей Виктору.

В тот день, когда Наташа ушла, а Виктору в лицо прилетела газета с её фото, он практически ничем не занимался, кроме её поисков.
Первым делом сходил в редакцию газеты, но там о местонахождении Наташи никто не знал.
- Мы напечатали её стихи по просьбе коллеги литератора к дню её рождения. Информацию давал коллега. Газета бесплатная, поэтому автору гонорар не причитается... - долго объяснял казусы своей работы редактор.
Адреса литератора никто не знал, номер телефона, который ему дали, оказался недоступен. Эх!

В ресторанчике собирался народ, хлынувший с работы по набережной в поисках перекусить быстро и вкусно. В окно рядом со столиком, где сидел Виктор, постучался воробушек. Он внимательно смотрел на Виктора, поворачивая голову то влево, то вправо и наклоняя наподобие доброй домашней собаки. И вдруг чирикнул:"Жди, жди...", совсем как тогда, у Наташиного дома.
Виктор вспомнил долгие часы, складывающиеся в дни и недели бесконечных поисков Наташи. Мокрые улочки и прожаренные солнцем скверы; разинутые рты арок старых домов, жавшихся к друг другу в городской безнадёге; пыльное небо, отражающееся в окнах многоэтажек; щербатые тротуары, прокисший запах реки, жасминовое благоухание - всё смешалось в картине лета. Но краски не радовали, скорее отталкивали. Слишком мокро, слишком жарко, слишком пыльно - всё слишком.
Однажды ему показалось, что где-то в толпе прозвучал её голос. Он обрадовался и, расталкивая прохожих, ринулся на звук. Девушка в сиреневом платье с большими белыми цветами по подолу щебетала о чём-то подруге. Он подбежал, схватил её за руку, она повернулась. Это была не Наташа. Виктору на мгновение стало плохо. Руки вспотели, ноги вросшие в асфальтовую наждачку отказались двигаться. Он выдавил: "Простите..." и остался стоять. Прохожие толкали его, чертыхались на "непутёвого идиота", наступали на ноги. Он не чувствовал ничего.
И тогда впервые познакомился со своим личным одиночеством.
Оно шаркнуло по его ботинку и осторожно ухватилось за штанину брюк.
- Ты не против? - смущённо пробормотало оно, карабкаясь по ноге вверх. -
Не переживай. Женщины безмерно глупы. Они не понимают своего счастья. Вот ты для меня - счастье. Обещаю быть с тобой и в горе и в... - (тут одиночество запнулось) и просто обещаю быть.
Виктор печально усмехнулся и быстро зашагал по улице. Одиночество болталось на штанине из стороны в сторону и тихо ворчало о том, что Виктор мог бы идти и помедленней.
С того дня одиночество ни на минуту не оставляло Виктора в покое. Уговаривало его сидеть дома и никому не звонить, и никого не искать, и уехать в другой город, а лучше на необитаемый остров.
В то утро, когда Лёха сообщил Виктору о встрече в ресторанчике, одиночество, чувствуя неладное, страстно шептало Виктору о том, что идти никуда не нужно. Ресторанчики в наше время это дикость. То ли дело сходить посмотреть футбол, опиться пивом и вообще не поддаваться на уловки Лёхи.
Лёхино нытьё оказалось сильнее. Виктор сдался, поверив обещанию помочь в поисках Наташи. Одиночество, поняв, что Виктор всё равно уйдёт, вскарабкалось на его плечо в надежде, что до вечера всё может измениться.
Когда Виктор свернул на улочку, что вела к ресторанчику, одиночество в последний раз прокричало: "Стой! Зачем? Не ходи туда!" В этот самый момент Виктор отмахнулся от прилетевшей зачем-то к нему, а не на ароматные жасмины, мухи и попал по одиночеству.
Одиночество не удержалось и плюхнулось в последнюю оставшуюся от ночного дождя лужу, и чуть не захлебнулось от негодования. Пока оно приходило в себя, мимо прошла незнакомка в длинной джинсовой юбке и кофте размахайке. Она перекинула сумочку с одного плеча на другое, и рядом с одиночеством Виктора плюхнулось разъярённое одиночество незнакомки. Оно, было, хотело что-то прокричать вслед удаляющейся девушке, но поперхнулось грязной жижей из лужи. Два одиночества, словно два брошенных ребёнка, тянули ручки к проходящим мимо людям. Но у тех либо было своё одиночество, либо оно им было ненужно.
Собака, пробегавшая по своим собачьим делам, понюхала их и отскочила в сторону. Прискакал воробей и пару раз клюнул одно и второе в темечко. Одиночества сидели рядом, но были не нужны даже друг другу.
А Наташа, дошла до ресторанчика, глубоко вздохнула и шагнула в прохладу уютного зала. Навстречу ей из-за столика у окна подскочила подруга, смешной упитанный блондин (наверно Алексей) и удивлённый растерянный...Виктор!...тот самый её любимый океан...

На маленькой сцене маленького ресторанчика, перед тем как зазвучал блюз, нежный голос молодой певицы читал для них двоих стихи... Наташины стихи... из книги, случайно подаренной певице каким-то давним знакомым...Каким чудом она решила их прочесть?
"Не обещай дождливых вечеров
За чашкой чая с ароматом мяты,
Прохлады ветра, мягкости ковров
И неба голубого на закате.
Не обещай, что разожжёшь очаг
Поленьями сырыми с первой спички,
Что разменяешь ломаный пятак,
Что не распилишь волю на привычки.
Не обещай беспечных долгих лет
И, что не будет боли и разлуки.
Пообещай душой не обмелеть
И не разжать, случайно, наши руки..."