Глазами смотрящего

     Маша хотела поехать в горы. Соня возражала. Как всегда, пассивно, без весомых аргументов, нудила как попугай "холодно", считая видимо, что этого достаточно, чтобы остаться дома. "А как должно быть в горах зимой?!" - недоумевала Рена. Она то в любом случае остаётся дома, не любит холод, да и радикулит... Эти споры девушек она давно воспринимает как легкое дуновение сквозняка в знойную пору, что с её точки зрения, не опасно для её радикулита, да и вообще не опасно для общего внутрисемейного климата. А к этой части тела, где сидит этот самый радикулит, она относится серьёзно. Когда в прошлом году её скрутило, да так, что от боли не могла даже стонать, а Маша и Соня подумали, что она умирает, её спасло тепло от камина, ну и, конечно, платок из собачьей шерсти. И хотя собачью шерсть, как и самих собак, она терпеть не может, надо отдать должное - платок избавил её от мышечных мук в пояснице. Тем более, что лекарства она не переносит на дух.
     Любимое кресло-качалка, с неизменным подскрипыванием при каждом раскачивании, перед старинным камином из потрескавшегося зелёного мрамора, плед, который когда-то был сочно-бордового цвета, но от времени приобрёл иные оттенки, и мысли, её собственные мысли - всё это является неотъемлемой частью её жизни. Ну, конечно, Соня и Маша... Которые постоянно куда-то двигаются, меняются, уезжают-приезжают, спорят, ссорятся-мирятся... Это всегда так... Они не могут по-другому... Раньше Рену это утомляло и  раздражало... Неоднократно она даже пыталась вмешаться... Но со временем перестала реагировать... Сообразила, что споры девочек лишь стимулируют к определенной жизненной активности... И в кошку с собакой в этом процессе они не превращаются, сохраняя человеческое достоинство. И она успокоилась.
     Бабушка Лиза, которую Рена хорошо помнила, была женщиной строгих правил. Чопорная старушка, как про себя её называла Рена, далеко не была старушкой: возраста неопределенного, её можно было назвать моложавой женщиной пожилого возраста или женщиной средних лет, молодо выглядящей. Неизменно короткая стрижка полуседых волос, легкие штрихи косметики, холёные руки с неярким маникюром и 3-4 кольцами из серебра и натуральных камней, немыслимые длинные юбки, свободного покроя блузки из натуральных тканей, косынки, шали всевозможных цветов и размеров  на голове, на шее, на плечах, но при этом всё подобрано с таким вкусом, что приводило в восторг даже самых придирчивых модниц. И, несмотря на такое вольнолюбие вкусов с тенденцией в сторону этники, фолк и бохо, во всём остальном бабушка Лиза придерживалась консервативных взглядов, требуя от своих внучек послушания, дисциплины и безоговорочного выполнения тех правил, которые в их роду  были установлены взрослыми, причём ещё теми, которые являлись, в свою очередь, её родителями или даже прародителями. Девочки же сопротивлялись как могли. Соня молча, одними глазами, в которых читались все её несогласия, нежелания и неподчинения... Но никто этого не читал. Поэтому чувства так и оставались на уровне Сониных глаз. Рена, каждый раз наблюдая её страдания, в глубине души возмущалась слабохарактерностью девочки, в тоже время жалела, выказывая свои знаки внимания. К Маше она относилась иначе. Та росла упрямой, строптивой, спорщицей по любому вопросу и на любую тему, к месту и не к месту протестующей всегда и во всём, но при этом на деле подчиняющейся семейным устоям, чем нередко вызывала в Рене тихое негодование. "Много шума из ничего..." - думала Рена: "...эта непоследовательная девчонка только зря сотрясает воздух...". С её точки зрения юношеский максимализм в Маше задержался навсегда. И даже сейчас, будучи 25-летней девицей, самостоятельной и абсолютно независимой, Маша продолжает сопротивляться неизвестно чему и кому, создавая вокруг себя атмосферу "грома и молнии", и успокаиваясь лишь выпустив все эмоциональные пары.
     "Наверное, её надо было пороть в детстве, а не либеральничать  педагогическими запретами, которые после каждой отмены не приводили к желаемому результату" - рассуждала Рена, глядя на мечущуюся по комнате Машу, но тут же отмела эту мысль: "Нет, только не в этом случае... Не помогло бы..." и глубоко вздохнула.
     Соня, тихая и покладистая, вплоть до десятого класса ходила с туго заплетённой косой и ни разу не проявила ни малейшего желания (во всяком случае, ни разу не произнесла вслух) отстричь этот устаревший атрибут девичества, мучаясь с мойкой, сушкой и заплетанием длинных густых волос. Тогда как её сестра всеми правдами и неправдами добилась родительского разрешения на модную стрижку "Гаврош". Рене было обидно за Сонину мягкотелость. И лишь глядя на её хорошенькое личико, Рена успокаивалась за будущее своей любимицы.
     С Машей было иначе. Видимо, природа и компенсировала её непривлекательную внешность таким активным ярким характером.
     Как-то раз вертясь в коридоре возле кухни , Рена невольно подслушала разговор бабушки Лизы и мамы, содержащие переживания последней по поводу некрасивости Маши. Мама опасалась, что непривлекательная внешность дочери и её сложный, противоречивый, неуживчивый характер сделают Машу несчастной как в личной, так и в общественной жизни, и что она, мать ничем ей не может помочь, и от этого ещё тяжелей, и она не знает, что с этим делать... Бабушкина фраза "Красота - в глазах смотрящего" удивила не только Рену, но и маму... А точнее, обе они не поняли смысла произнесенной фразы. Когда бабушка пояснила, оказалось, что эта древняя мудрость настолько проста и истинна, что не согласиться с ней невозможно... Мама тихо сказала: "Гениально!". А Pена вспомнила, что уже где-то слышала, что всё гениальное - просто... Конечно, она не поняла всех тонкостей бабушкиных умозаключений, она не обладала ни её умом, ни её знаниями, но суть, что и Машку кто-нибудь когда-нибудь увидет красивой и обаятельной уловила, и несказанно обрадовавшись, отправилась в детскую, чтобы выказать радость по поводу реально-возможного счастливого будущего ничего не подозревавшей девочке. Рена, прохаживаясь по комнате, сделала несколько попыток приласкать Машу, но та, отмахнувшись от неё, продолжала читать какую-то книгу. "Глупенькая..." - думала Рена, не обидевшись на столь не оценённое её дружеское участие, и даже на "не мельтеши, Ренка, перед глазами и выйди вон" она отреагировала дружелюбно, без обычного фырканья и укоризненного взгляда, а лишь спокойно подчинившись, удалилась. Не хотелось конфликта, да и Маша же не знала о причине столь рьяного внимания со стороны Рены, да и врядли бы ей это понравилось, поэтому лучше всего умолчать и не нарываться на грубость. Рену природная интуиция никогда не подводила: она всегда с точностью до одного, как атмосферный барометр, ориентировала Рену на нужный уровень человеческих настроений, что позволяет вовремя избегать неприятных ситуаций и покидать территорию межличностных баталий минимум за пять минут до их начала, где-нибудь тихо переждать, и появиться, когда острота накала спадёт почти на нет. Домочадцы знают эту её особенность; посмеиваясь, часто восклицают: "Ренка, выходи, война окончилась!".
     Вот и сейчас разногласия между девушками по поводу отдыха нагнетали в воздухе ссору: Соня мямлила одно слово "холодно", а Маша бурно парируя десятками "за", металась по кабинету, размахивая руками. Рена предусмотрительно вышла из комнаты, хотя так не хотелось вставать с тёплого кресла и торчать в холодном коридоре, тем более, что спор предполагал быть долгим. "Хотя бы что-нибудь предложила сама" - думала с грустью Рена о Соне - "так и не созрели в ней смелость и инициативность... Эх, бабушка Лиза!". Она считала, что та виновата в Сониной бесхарактерности. В какой-то передаче по телевизору она слышала, что там, где взрослые насаждают своё мнение, у детей подавляются личностные качества, и они вырастают неуверенными, закомплексованными... Вот и Соня... Хотя, с Машей почему-то такое не случилось же... Рассуждала Рена, прислушиваясь к происходящему за дверью.
     Бывают исключения - это она знала, много раз за свою жизнь слышала подобное и в свой адрес. Она этим очень гордилась. Отсюда ведёт себя всегда с достоинством и независимо. Хотя, конечно, она от них от всех зависит, просто не показывает вида, сохраняя и в осанке, и во взгляде свою свободу, о чём они говорят нередко... Они не подозревают, как она, на самом деле, зависит от своей безмерной любви к ним, как страдает, когда они уходят или уезжают, и как счастлива, когда возвращаются...
     Стихшие голоса дали понять, что можно возвращаться в своё кресло перед камином. "Интересно, до чего они договорились..." - вяло подумала Рена, погружаясь в приятную негу. А то, что они договорились, она была уверена, потому что в этом доме никогда не оставлялись неразрешённые вопросы, никогда не оставлялись недоговоренные темы, и в этом была заслуга всё той же бабушки Лизы.
     Телефонный звонок выгнал из дрёмы. Было досадно: не досмотрела интересный сон... А снились ей чаще всего красные ворота и дом, в котором она родилась... И братья, и сёстры, и мама, которая их очень любила и ласкала... Правда, лиц она уже, к сожаленью, не помнила... Было это давно... И вот уже 14 лет как она их не видела...
     "Ренка, уступи место, дай и другим понежиться, эгоистка!" - сказала Маша, согнав Рену и усевшись с книгой перед камином. "Всё, это надолго" - грустно подумала Рена и отправилась бродить по квартире в поисках какого-нибудь занятия.
     Своей жизнью она была довольна. Её любили! Она имела всё необходимое, что можно иметь в её возрасте и положении. Может быть, недоставало личных контактов, но она понимала, что этот дефицит связан не с равнодушием домочадцев, а с их занятостью, и принимала это.
     "Как часто люди не понимают своего счастья..." - рассуждает Рена, уютно расположившись где-нибудь на диване или в кресле, и сквозь прикрытые веки наблюдая за своими родными людьми. Что может быть прекрасней, когда все вместе! Пусть каждый занят своим делом, но главное - они около тебя, рядом, и тогда совершенно неважно, что за окном дождь или снег, жарко или холодно, что в квартире давно не делался ремонт и на него не хватает денег, что у Машки порвались последние колготки, а Сонины ей не подходят по цвету, что у мамы подгорели, как всегда, котлеты, и она сетует на старую сковородку... Всё это так неважно, мышиная возня... по сравнению с той радостью и умиротворением, которые испытывает Рена, когда все дома... И они живы, и здоровы! Она потянулась всем телом, выгнув спину... "Рена, ты опять портишь диван своими когтями" - сказала беззлобно Маша, а ласковая рука Сони погладила за ушами. Рена зажмурила глаза, издала знакомое мурлыканье... Но никто из её любимых людей не догадывался, какие мысли рождались в её голове...

Pulchritudo est in oculis spectantium.




December 2010 - Hann. (Из сборника)