Ностальгия и нелюбимый отчим. 5

Перейдя за 75-летие, я думал, что понимаю окружающую меня жизнь с адекватностью ну процентов на 60-70. Ан нет, обнаружился факт, в оценке которого моя адекватность проваливается фактически до нуля. И касаются они событий целой четверти века! Но лучше прозреть поздно, чем никогда...

Ну разве ж это не загадка, что мой архинелюбимый отчим, покинувший сей мир в 1970-м году, сегодня, спустя почти полвека, встает передо мной фактически на каждом шагу?!  Ибо что бы и как бы я ни делал, почти то же и так же делал и он! И несмотря на мою изобретательность и даже высокую результативность в этом никому не нужном деле, я в основном повторяю то, что делал и он!

Обнаружилось и нечто большее: оказалось, что свой социокибернетический труд «Z-мир» я в основном скопировал с его жизни! А я-то думал, что это я такой умный! Всё, чему нас учили по организации труда в университете и в институте управления, мой отчим знал, наверное, еще со времен немецкого плена конца 1910-х годов. И вообще, я не вижу ничего, в чем я существенно превзошел бы отчима. И уж не по этой ли причине и я остался на всю жизнь довольно одиноким?..

Чего не удалось отчиму изменить во мне, так это склонность к разгильдяйству: использованные вещи убираю на свои места только через раз, могу не закончить какую-то работу, если перед моими глазами появилась более интересная... Ну да во мне таких отклонений не слишком много...

Наверное, вплоть до женитьбы я сетовал на свою несчастную жизнь: нищету, голод, отсутствие  игр и материалов для всяких поделок, нелюбимого отчима, отсутствие защитника... Жизнь всех остальных ребят мне казалась более благополучной. И только через сорок лет после смерти отчима я понял, что всё наоборот: это у меня были самые сказочные условия жизни! Рядом со мной жил хотя и не безгрешная, но идеально гармонично развитая личность! Другим ребятам нужно было что-то читать, куда-то ездить, а у меня все было под боком. Но откуда мне было это знать тогда, если для понимания феномена гармонично развитой личности нужно было почитать серьезную литературу и сравнить два мира – мой и других ребят – ИЗВНЕ!..

Оказалось, что с отчимом я прожил всего 13 лет – от четырх до семнадцати, из коих последние три года в весьма враждебных отношениях. Ну, то, что он меня не любил чувственно, это очевидный факт. Но вот из-за чего мы враждовали, я ни одного конкретного примера припомнить не могу. Ремнем он меня высек однажды, в третьем классе. Потом еще раз попытался, но мама «легла на амбразуру». А последняя попытка была уже классе в седьмом (и опять не помню по какому поводу), но тогда мы с мамой приперли его, 67-летнего, к стенке и он понял, что утратил свое верховенство силы навсегда. А жизнь, между тем, шла своим чередом.

Где-то к восьмому классу мама устроилась какой-то чернорабочей – то ли уборщицей, то ли посудомойкой, то ли нянечкой – в санаторий ЦК «Пушкино». По этой причине мне, уже комсомольцу,  удалось (единожды в жизни) на зимние каникулы попасть в пионерлагерь, причем сразу привелегированный – цековский. Со временем мама перешла работать в столовую и наша проблема питания была решена. Правда, без барского гонора – мама собирала остатки еды слуг народа. Так что в доме появилось мясо и масло...

А вот до того момента при самых мизерных доходах всем хозяйством виртуозно справлялся отчим. Кажется, он и какую-то часть еды готовил. Тогда-то мне его виртуозность казалась естественной. И только на Западе с появлением своего дома я понял, что полносистемное ведение хозяйства – это великое искусство. От всех соседей отчим отличался тем, что у него был полный набор инструментов для всех работ, необходимых в быту. Ну и, разумеется, все эти работы он выполнял сам. Причем любую работу и любую ее операцию выполнял с наивысшим качеством. А это уже не хухры-мухры! Десять лет изо дня в день я видел, что такое качественная работа. И хотя сам я был ленив на нетворческих физических работах (например, огород копать), но в подсознании всё оседало. Даже несмотря на то, что специально отчим не учил меня никакой работе.

И вот был дом, был семейный очаг, была семья. И были конкретные ЛЮДИ: мама, отчим и два младших брата по маме. С братьями я поддерживал не теплые, но вполне мирные отношения – отчим с ревностью относился к моему возможному сближению с его детьми. Ну и, наконец, отчим, «Я – хозяин!». И вот в такой связке пролетали год за годом, как пролетали в каждой семье во всем мире.

Но один элемент в этой семье был необычный. Это отчим. Семью создал он после смерти своей жены-финки, положив глаз в качестве бывшего начальника охраны фабрики «Гознак» и теперь уже коменданта дачного подмосковного поселка «Гознак» на новую уборщицу «Гознака», вернувшуюся в Москву из Тульской области с бывшей оккупированной (в течение трех месяцев) территории и потому не имевшей права на прописку в Москве. Ну он ее и пристроил в дачном поселке в качестве своей гражданской жены.

И если бы отчим был как все мужики, с узким спектром жизни, то ничего интересного в этом для меня не было бы. Но отчим был человеком с биографией. Не приходская школа, а гимназия конца 19 века; с 1916 года три года немецкого плен; возвращение в Одессу через Францию; три года работы в одесской ЧК; 15 лет начальник охраны «Гознака»; с 1939 года комендант дачного поселка...А на пересечениях судеб: шахматист Василий Смыслов, певец Иван Козловский, приемный сын – охранник маршала Жукова... Весьма начитан, любитель оперы... Честен, никогда не врал... Нет, конечно, не звезда, но и не средний обыватель. Ни с кем не общался, не считая очень образованной врача-еврейки и не менее образованной старушенции на имени Анна Францевна, имевшей огромную старинную библиотеку. Может, у него за душой было много чего еще, но не со мной же, пустым пацаном, и не с моем мамой из «дярёвни» обсуждать это!

Что же это был за рак-отшельник, забившийся в темный угол жизни? А он много чего рассказывал о своей жизни, но я его отторгал на корню: нет тепла! Но мне теперь не узнать: а сам-то он был бы согласен с моей оценкой? Все же какие-то элементы теплоты и добросердечности в нем были. Он давал подаяние, подобрал на улице женщину с двумя детьми и приютил у нас в доме, плакал, исполняя окопные песни...

Но это всё сухие факты, а меня-то гложет чувство несостоявшейся любви. Ведь я с этим человеком ел одну и ту же похлебку, одну и ту же геркулесовую кашу на воде, одну и ту же мурцовку! С этим человеком я встречал новогодние праздники, в которые он вкладывал массу усилий! Три года этот человек тщательно следил за моей успеваемостью, ежегодно лечил меня от бронхита... Да мало ли чего еще. Короче, была общая жизнь и лучшей в те годы для меня не было нигде.

Но я опять скатываюсь на себя. А меня-то интересует личность отчима, его несостоявшаяся СУДЬБА. Однако уже никто не поможет мне ее узнать... И потому не нужны мне изысканные французские блюда. А люблю я черный хлеб и геркулесовую кашу. Правда, я несколько фальшивлю: добавляю в нее не ложку подсолнечного масла, а рыбное филе. Но все-равно, овсянка утаскивает меня в дебри прошлого – в Первую мировую, в наш семейный очаг – к отчиму! Он теперь всегда со мной рядом! Без него я никогда не узнал бы о Московском университете, а следовательно, не видать бы мне доказательства Великой теоремы Ферма, как своих ушей!

Как я ни пытаюсь сопротивляться, а все же человек на 99% есть функция обстоятельств. И Учителей, если они были. А уменя их было немало, и вот, как теперь оказывается, первый среди них был... мой ОТЧИМ. Спасибо тебе, ОТЕЦ!