Проклятие колдуньи

часть первая

Весь люд на сонном бреге взбудоражен,
Здесь угольщика старого встречали.
Не топлива в очаг зеваки ждали,
А сказок о любви он им расскажет,
О нечисти ночной подобной саже
И войнах... и загадках и печали.

Старик задумчив, дерзкая ухмылка
В том месте, где когда-то были зубы,
Как вдруг его морщинистые губы
Наполнились словами речи пылкой
О глиняной, таинственной бутылке
С печатями для мудрых и для глупых!

Мальчишки, что за жемчугом ныряли,
Наткнулись на затопленную лодку.
Не стали открывать об этом глотки,
Сосуд на две монетки обменяли,
А в нем хранилась повесть дальних-далей
И путь матроса скорбный и короткий.

Тут угольщик извлек на свет пергамент,
Осанился, что воин перед битвой,
Прочел Харону краткую молитву -
Такой уж у оратора регламент.
И тайны тьмы, хранимые веками,
Для слушателей были приоткрыты!

В прибрежном поселенье Алаита,
Обветренная, ветхая избушка.
Здесь слезами умытая старушка
Лампадку разжигает из гранита
И молится... глаза её закрыты,
Они слепы и взору непослушны.

За всем следит измученная птица.
Вы видели глумного попугая,
Вкусившего плоды с деревьев рая
И трогавшего солнца колесницу,
Который через ад сумел пробиться?
Он говорил, а ныне лишь кивает.

Пять лет назад все было по другому.
Её, жену и мать, судьба любила...
Уж чем она тогда не угодила
Колдунье, проходившей возле дома?
Та вспыхнула, ощерилась по злому
И прокляла чертовка, не забыла.

На первый год беда и постучала -
Из леса мужа вынесли соседи,
Изорванного раненным медведем,
К утру уже кормильца и не стало!
Лишь смертушка пришла, как обещала,
Узнать о чем охотник тихо бредил...

А в муках он твердил о доле зябкой
И участи неведомой для близких,
Была еще предсмертная записка,
Записанная лекарем на тряпке.
Она гласила - в срок предельно краткий,
Смиреньем обмануть проклятья призрак!

Бедняга знал, сыны его - гуляки!
Столь девок обрюхатили в округе,
Напакостят и прячутся в испуге...
И скалятся, твердят что это враки,
А как звезда засветится во мраке,
Опять ведут паршивцы по подруге.

Другим был наш отец, глава семейства
И телом крепко сбитый и отважный!
А если слово дал кому однажды,
То верно не для кривды лицедейства.
Так в смертный час, в борьбе с прелюбодейством
Велел, чтоб мы женились спешно каждый!

Мне лет через двенадцать будет тридцать,
Душа и тело вечно в бранном споре.
Я так мечтал о странствиях, о море,
А тут наказ - немедленно жениться...
И я пошел с подружками проститься
И с матушкой о суженных поспорить!

Но та, слова отца блюла упрямо.
Пошли сваты и все оговорили...
Мы с братьями тех девок не любили,
Но каждый понимал, что значит мама!
Три свадьбы, три расставленных капкана!
Увы, мы все в немилость угодили!

Вино и музыканты, горы снеди...
Тот день как не крути для нас случился.
На вертеле зажарили медведя,
С которым наш отец недавно бился
И каждый нас поздравить торопился,
Чтоб даром и попить и отобедать!

Судьба-судьбина все же похитрее,
Я так и не сорвал с невесты платье!
На свадьбах отыскали старших братьев
С пеньковыми удавками на шеях...
Здесь слух не шел об извергах-злодеях,
А только о колдунье и проклятье!

А порча только силу набирала.
Чертовка, в голом облике девицы
Меня звала, чтоб вдоволь насладиться
Под теплым, лунным, звездным покрывалом.
Как видно злая баба возжелала
Меня убить и кровушки напиться!

Палящим до предела было лето,
Огонь и дым глотали все живое...
Скотину всю сожгли у водопоя.
По мудрым старой матушки советам,
Мне выход в люди - строго под запретом,
Проклятье поджидает за стеною!

Единственное место без преграды,
Лежавшие в подвале бочки с пивом.
Там спьяну мне мерещились Мальдивы
И девушки нагие для услады...
То хмель меня скрутила как канатом
И дьявол приглашал пожить красиво!

Заросший, хилый, пойлом обезвожен,
Я в зеркало смотрел и содрогался!
Там кто-то надо мною надсмехался,
На прежнего сыночка не похожий...
И я открыл оконце осторожно
И к пирсу неприкаянно подался.

  продолжение следует...