Джон Бернсайд - Агорафобия

Весь мир мой – все,  что отвергаешь ты:
черный свет, холодный, ангельский
на пути в сад,
лисьи, дымчатые аллеи, блеск тесьмы,
совята, налетевшие на корягу во фруктовых сетях,
из проволочного силка
и чувство иной жизни, настойчиво продолжающееся,
когда я выхожу во двор
и скот обступает меня, немой, упрямый.
Я проработал весь полдень на краю твоего зренья,
ремонтируя изгороди, размечая наши границы.
Смеркается, иду обратно в дом
ловлю тебя, как побледневшая Эвридика
детской классики, осмеливаясь мельком
посмотреть в ничто, на отбеленную бесконечность
березовых рощ, небес и мокрых улиц, уводящих прочь
ко всему, о чем ты забываешь: к иному миру, прозрачному, холодному
с прожекторами и уходящими поездами, шумом транспорта,
ничто, подобно карте, которую
исследуешь порой ради ее верховых троп,
тропинок с холмов, аллей, дорог, исчезающих у побережья
из тесных гаваней, зажженных у моря.

My whole world is all you refuse:
a black light, angelic and cold
on the path to the orchard,
fox-runs and clouded lanes and the glitter of webbing,
little owls snagged in the fruit nets
out by the wire
and the sense of another life, that persists
when I go out into the yard
and the cattle stand round me, obstinate and dumb.
All afternoon, I've worked at the edge of your vision,
mending fences, marking out our bounds.
Now it is dusk, I turn back to the house
and catch you, like the pale Eurydice
of children's classics, venturing a glance
at nothing, at this washed infinity
of birchwoods and sky and the wet streets leading away
to all you forget: the otherworld, lucid and cold
with floodlights and passing trains and the noise of traffic
and nothing like the map you sometimes
study for its empty bridlepaths,
its hill-tracks and lanes and roads winding down to a coast
of narrow harbors, lit against the sea.