Эти веерные пальмы

 
Эти веерные пальмы ждут строки,
эти сосны просят рифмы – вся их стать:
я опять пишу о Ялте, вопреки
моему зароку – больше не писать.

Я её воспел до лунных тупичков,
до продутых ветром скверов, до бродяг;
я с улыбкою смотрю поверх очков
на любимую мной бухту и маяк.

Бродят волны между пирсов, бьются в них,
пахнут водоросли резко, точно йод.
Я опять пишу о Ялте новый стих,
мне опять она покоя не даёт.

Что-то девушки мне глазки строят вновь,
что-то нравиться им стал я без труда,
в этом городе всё знают п р о любовь,
о любви не всё известно, как всегда.

А когда уронит солнце бликов горсть
в гавань,– щедрость очень нравится сия! –
в оправдание я крикну: «Я не гость!
Кто опишет город детства, как ни я!».

На Мартьян я посмотрю из-под руки,
к Ай-Тодору повернусь – там тишь да гладь:
эти веерные пальмы ждут строки,
эти сосны просят рифмы – вся их стать.

ПТИЦА ПОЁТ МЕЖДУ ГОЛЫХ ВЕТВЕЙ
 
Строчку кручу, словно тот идиот,
заворожённый, как магией, ею.
На подоконнике перчик цветёт,
жарко стручки, аки пламя, алеют.
А за окном неприветливый март,
морось, и грею ладонью мигрень я:
если поймаю лирический фарт,
стало быть, выпорхнет стихотворенье.

Птица поёт между голых ветвей,
слушать готов без конца это соло я,
что-то и ей подсказало, и ей,
не за горами пора-то весёлая.
Я не чураюсь ни дел, ни забот,
да и меня они, ой, не чураются:
на подоконнике перчик цветёт,
птица поёт – и строка получается…

МОШКАРА

Неожиданно грянула оттепель,
на газонах трава проросла;
одиноко жилось мне, и вот теперь,
как награда, сама ты пришла.

Ах, какая весенняя прелость
душу нежит в февральском логу.
Как мне пелось, о, как же мне пелось
в эти дни, – передать не могу.

И плясал в лучезарных потоках
мошкары неотвязчивый ком,
и смотрел я с улыбкой на то, как
отгоняла её ты платком.

Ах, какая весенняя талость
душ касалась, когда мы одни.
Как смеялось, о, как мне смеялось,
передать не могу, – в эти дни!..