Был стих его, как тайное дитя...
Блажен, кто в мире сотворённых слов
Не замарал словотвореньем руки,
Кто Божий дар волшебных дивных снов
Не разменял на творческие муки,
Кто над листом тетрадным не страдал,
Подыскивая образ неизбитый,
Кто урожай готовый собирал,
Обильным потом пахаря политый.
Всё это так, но Смагин Серафим
Здесь тоже оказался на отлёте.
Куда б ни шел, был неразлучно с ним
Block-note в сафьянном переплёте.
В отличье от творца, поэт нужды не знал,
Средь сильных мира не искал участья.
Не на продажу вирши он слагал,
Хвалебной одою себе не строил счастья.
Был стих его — как тайное дитя:
Любимое, но скрытое от близких.
Боялся он, что походя, шутя
Обидит критик скромные записки.
Да ведь и то сказать: среди купцов
Поэты не так часты, извините.
Вот разве что Фофанов да Кольцов,
Валерий Брюсов да Иван Никитин…
И хмуро Смагин в зеркало глядел:
Поэты худосочней и бледнее.
А здесь румянец… Зубы, словно мел…
И на крутых плечах — крутая шея.
Был Сима Смагин ростом невелик,
Но коренаст, как пень. В родного деда
По матери. Тот и сейчас, старик,
Мог пару фур накрячить до обеда.
Любил и Сима подразмять плечо:
Чувал зерна в возок забросить лихо,
Скосить лужок или в лапту мячом
Так срезать, чтобы ахнули все тихо.
Боролись в нём начала двух начал:
Земная плоть и высший дух небесный
(Так про себя наш Смагин называл
Дар словотворчества. Дар тяжкий, но чудесный).
Сима Смагин, № 6. 1912.
Свидетельство о публикации №117070807491