Андрей Берест. Он был солдатом и поэтом

       Памяти поэта Леонида Фастовца


          Он  был  солдатом и поэтом

  Родился он во  сказочном краю,
где небо голубое… голубое…
Он так любил ту родину свою –
калину на лугу и вербы над водою!

  В отцовском доме ласковая мать
не чаяла души в сыночке милом.
Хотя детей в семье там было пять,
но больше, всё же, Лёничку она любила.

  Он с детства был как будто вертолёт
и, завихряясь в детской сельской стае,
то обувь новую себе совсем порвёт,
а то и палец оторвёт себе, стреляя.

  Приходит время и взрослеют дети.
Две старших дочери кончают институт.
Теперь они прекрасней всех на свете.
Родители их замуж отдают.

  По окончанью ею института
одну сестру направили в совхоз.
Там выпала счастливая минута:
в квартиру аист первенца принёс.

  И мама с Лёней едут к этой дочке,
чтобы помочь ей вместе нянчить внука.
Судьба для Лёни также ставит точку –
с селом любимым ждёт его разлука.

  На новом месте он нашёл друзей,
с которыми учился в местной школе.
И новый край он полюбил душою всей:
зелёный парк с прудом, за ним луга и поле.

  Со школой рядом парк был молодой
и пруд, где пле;скалася диких уток стая.
Там три вербы, склонившись над водой,
роняли в воду листья, о весне мечтая.

  В «Доме культуры» был кинотеатр.
И там Крючков на небольшом экране,
так очень искренне, за кадром кадр,
играл простого парня из Рязани.

  В кино однажды девочка пришла
и словно засияла в тёмном зале.
И Лёня позабыл про все свои дела.
«Я Паша.» -- так она ему тогда сказала.

Таких девчат, что хороши; собой,
на свете очень много и поныне.
Но те, что были с ангельской душой,
встречались только здесь, на Украине.

  Они встречались там, где три вербы
склонились над водою, лист роняя.
Искали благосклонность у  судьбы,
простого счастья для себя желая.

  Но их судьбу решили не они.
И нет там милосердья и в помине.
Решили всё стальные короли
и Дьявола служители в Берлине.

  Война!  Кинжальным танковым ударом
враг фронт прорвал, от запада на юг.
И миллионы, от  войны кошмаров,
пришли в движенье, встрепенувшись вдруг.

  Отец немецких танков, такой Гудериан,
своих солдат не очень сильно муча,
клещами мощных танков охватил крестьян,
что их военкомат собрал в большую кучу.

  И, несмотря на то, что из России
всё шли и шли на фронт бойцов колонны,
на мужество и схватки боевые,
но в плен тогда попали миллионы.

  Колонны беженцев ползут через село:
машины, трактора;, повозки, скот и люди.
Пешком идут – кому не повезло
сесть на машину. Что же с ними будет?

  Фронт рядом!  И куда деваться?
Что делать? Как тут людям быть?
Сын – комсомолец и ему семнадцать.
И мать решает – надо уходить!

  «Торбинку» мать собрала на дорогу:
бутылочку воды, шмат сала, хлеб и соль.
Молилась всем святым угодникам и Богу.
В душе – тревога, а на сердце --  боль.

  И он ушёл!  Совсем ещё дитя!
Ушёл с товарищем, напутственный речами.
И детство от него ушло «без вороття».
Ушло совсем!  С  «торбинкой» за плечами.

  Людей преследовал злой Рок.
Неслись куда-то эшелоны.
«Все – на восток!»  «Все – на восток!»
Кричали рельсы под вагоном.

  Тогда был танков дефицит.
И ружей не хватало вро;де.
«Тридцатьчетвёрку» Леонид
клепал на «Тракторном заводе».

  В цеху – мороз и сквозняки.
К металлу руки примерзали.
Там женщины и пареньки
для фронта танки собирали.

  Не каждый этот ад сносил.
И друг ушёл… Куда  деваться!
И он его похоронил.
А было – только восемнадцать!

  Когда его черёд пробил,
в расцвета годы золотые,
он к пушке стал, и преградил
путь танкам немцев вглубь России.

  Под Курском  капониры рыл,
одев сержантские погоны.
И против танков возводил
форты глубокой обороны.

  Хоть первый эшелон сломают,
за ним стоит второй и третий…
Там  сотни танков запылают,
под  Прохоровкой, на рассвете.

  Дивизья  «Мёртва голова»
и пакость разная другая.
Увидел Леонид врага,
огонь из пушки извергая.

  Врага он видел сквозь прицел.
«Огонь!» Танк запетлял, запутал.
«Огонь!» Затрясся и осел.
И чёрный дым его окутал.

  Пылали танки как дрова,
но глотку шнапсом заливая,
была хоть мёртвой голова,
но огрызалась как живая.

  Немецкий фюрер застращал
всех чудо-танком для начала.
Его, мол, и снаряд не брал,
и пушка дальше всех стреляла.

  Он строил там капкан для «русских»,
по карте выступ фронта выбрав.
Так оказались там – под Курском
те  сорок  «Королевских тигров».

  Они стояли в обороне,
когда в бою сошлись армады,
расстреливая танки в зоне.
И в цель ложились все снаряды.

  А наши танки, все гуртом,
врагу огнём не отвечали.
На расстоянии таком
их пушки цель не поражали.

  Здесь надобно идти во-банк.
Вперёд!  В атаку лобовую!
И гибнет каждый третий танк
в минуту эту  роковую.

  Как будто злое колдовство,
чем этих  «Тигров» наделили,
губило танков большинство,
что к ним вплотную подходили.

  А тут ещё не повезло.
На фронте всякое бывает!
Броню тех «Тигров», как назло,
снаряд никак  не пробивает.

  Осталось – только на таран!
И танки лезут на макушки.
Огня – смертельный ураган,
но траками ломают пушки.

  И тает армия в бою.
Уж нету тех, кто был здесь первым.
И танки новые в строю –
в бой вводят свежие резервы.

  Но битвы страшное горнило,
страшнее не было на свете,
резерв тот быстро проглотило.
За ним – второй резерв и третий…

  И нет уже  резервов боле,
чтобы их быстро бросить в битву.
И Сатана на бранном поле
заводит адскую молитву:

  лай пушек, рёв орудий танков,
горят костры машин разбитых,
дымятся костяки останков.
Нет ни простых… Ни именитых…

  Дым застилает поднебесье.
И здесь для всех – одна дорога…
Что же для них сказать мог здесь я?
«Пусть  души их познают Бога!»

  И даже, если поле боя
за немцами тогда осталось,
и  сотне танков, плотным строем
прорвавши фронт, уйти уда;лось,

  но только больше никогда,
и ни на фронте, и ни дома,
не оклима;лись господа
от сокрушенья и разгрома.

  А долгожданные фронты,
что пятились так очень долго,
с побед военных высоты,
пошли от Курска и от Волги.

  Шёл вместе с фронтом Леонид.
Слагал стихи о бое этом,
где в каждой строчке – динамит!
Он был солдатом и поэтом.

  Зря замполит своё твердил:
 «На свете ада не бывает!»
Тот ад под Прохоровкой был!
Уж Леонид об этом знает.

  Он видел, что кругом война,
что полыхает вся планета.
И появилась седина
так рано на висках поэта.

  А мир запомнил навсегда
такие истины простые:
«Орёл и Курск – не города,
а божие места святые.»

Описание Курской  битвы выполнено по двум источникам.
Первый – это взгляд сквозь прицел противотанковой пушки
сержанта Фастовца. Второй – мемуары генерала Ротмистрова –
командующего танковой армией.