***

Я пишу слишком плохо. Потому- что пишу не для вас. Не для искушенных  в читательском ремесле( да, да, это именно ремесло,  а не хобби, как вы могли подумать), не для мастеров пера и чернильницы. Или, если угодно, ручки и тетрадки. Я пишу для себя. Мои пальцы похожи на детей, что только учатся ходить, а мысли- на пародии младенцев, что с серьезным видом пытаются повторять за взрослыми. Мои стихи, возможно, никогда не выйдут за пределы моего телефона, а мысли так и останутся неудачным фанфиком, отредактированным сотни тысяч раз. Но этот текст льстит мне. Я перечитываю его, и все больше убеждаюсь, что даже если Вы это не прочтете, я буду довольна. Как Лизель Мемимгер. Нет, даже не так. Ведь она писала не для себя, а для Ильзы, верно? Фрау Герман.Я вижу перед собой её лицо. Не благодаря воображению, нет, его-то у меня, возможно, не хватает, но только благодаря памяти. Я помню лицо актрисы, игравшей Ильзу Герман, помню лица Руди, Лизель, Розы, Ганса, даже Алекса Штайнера могу вспомнить.  А ещё их голоса. Они не сливаются для меня во снах, нет, каждый голос звучит, подобно отдельной мелодии, присущей лишь определенному инструменту. Лизель- это флейта. Не знаю почему. Руди- скрипка. Ганс- Аккордеон. Роза-  барабаны. Ильза- это пианино. Алекс Штайнер- это ругательство. Он не инструмент. Я помню каждую фразу, сказанную каждым из этих персонажей. В фильме, разумеется. И смеюсь про себя, смеюсь саркастически, ведь фильм занял всего 2 часа. Там не было конвоя евреев, коридора, Виктора Хеммеля. Не было Артура Берга, самого доброго фруктового вора в мире, не было голого Руди, и немца, выпоровшего Лизель тоже не было. Не было даже кошмаров Лизель, и мертвого Вернера, играющего на кладбищенском снегу( А Это Важные детали!). И Форма Гитлерюргента  была не такой прелестно-желтой, как в фильме. Она была коричневой. И книга. которую украла Лизель, называлась иначе, чем в фильме.