Иван да Марья

Любил Иван в детстве слушать бабкины истории. А более всего про ушкуйников, да про русалок. Напьется бывало, молока перед сном, обхватит детскими ручонками подбородок и глядит как бабка крючковатыми, изуродованными временем и трудной работой пальцами, крутит веретено. Улыбнётся немолодая женщина внуку и начнёт свой неспешный рассказ о былых временах, о былинных героях, о несметных богатствах и жуткой нищете. О прекрасных превращениях , коварном колдовстве и о силе правды и торжестве добра. И ничего непонятно в этом рассказе Ивану: где ложь, где выдумка, а где жизнь?

- Давно это было,- скажет бабка, глухим глубоким голосом,- Ни тяти, ни мамы твоей ещё и не замышлялось. Да и меня тоже. Только на мосту Калиновом на реке Смородине остыл пепел после битвы с двенадцатиглавым змеем-чудищем, как пришла не землю Русскую беда откуда не ждали, откуда и подумать не могли. Да и как ждать, как услыхать было? Велика земля Русская. как ни прислушивайся- всего не учуять. как ни приглядывайся- всего не разглядеть. Лишь дымы от заставы к заставе по всей Тартарии, от одного ордынского стану к другому: беда мол, а какая никто не знает. Гонцы не поспевают потому, чтобы всё ладно и в подробностях растолковать. И почалась великая смута. Одни лишь догадки да кривотолки вкруге. Мол взбунтовались варяги с греками против веры нашей православной,совсем стыд и человеческий облик потеряли. Крестятся тремя пальцами , триединого змея-горыныча славят, а Сварога с Перуном чернь в граде Куеве повалила, да и сожгла с плясками и ликованьем, пёсьи дети. И застонала вся сторона наша от обиды лютой и правды порушенной. И стала собираться всея Ордой, всеми скитами и тяжёлой армадой конною в поход неблизкий, чтобы вразумить народ неправедный и напомнить ему, кто он и откуда есмь. Заскрипели колёса в телегах, залязгали всадники железной кольчугою на конях в железо одетых. зазвучала речь разноголосая со всех краёв и улусов тартарских, поднялись хоругви и образа богов младых и древних. И наполнился воздух гулом и бряцаньем от мощи небывалой, от силы невиданной. Ну. а кто в городах и весях остался? Знамо мы- ведьмы молодые . да старые. да детишки малые. Такие вот . как ты.

-Ух. ты!- зажмурится Иван. представляя, как последняя ордынская тьма , сотрясая грузным топотом копыт землю, растворяется в дорожной пыли и солнечных лучах, а такие как он- Иван, малые дети стоят возле маминых подолов и восхищённо глядят всадникам вслед,
- И они всех их научили уму-разуму да, ба?

- Знамо научили!- улыбнётся иванова бабка в ответ,- а ты как думал?- и щелкнёт внука слегка по веснушчатому курносому носу пальцем.

-Эх,  здорово!

- Ну и сами , конечно. кое-чему научились... Как без этого?- добавит как-то немного грустно. непонятно и загадочно.- Завелись с тех пор. одним словом, в наших краях разбойники. Ушкуйники. Лодки у них так прозывались. Лодки. стало быть ушкуи. а разбойники на них стали называться ушкуйниками. Лихие люди, безобразники. Нехорошему наученные и нехорошему научающие. По нашему образу и подобию. вроде. люди, но совсем другого промыслу. Неверного, злого. срамного промыслу. Неведомо. кто их обучил. но уж явно не добры молодцы. То бишь не у наших учились.

И прибилось одним зябким,
смурным утрицем одно такое судёнышко и к нашему бережку. Видать, учуял их атаман, что сколь верёвочке не виться всё-равно конец будет. То ли совесть его заела, то ли жизнь такая разонравилась. Не знаю. я того атамана не видела. Моя бабка, вот как я тебе сейчас,  мне эту историю рассказывала. Старый, говорила, ватажок их был. Седой весь. с длинною бородой. с благообразною внешностью. Словно и не ушкуйник вовсе. а совсем наоборот. Инок какой али страстотерпец - предобрый и прехороший человек. Долго стоял возле корабля своего низко понурив голову, то ли обдумывая что-то. то ли просто по старости лет переводя дыхание. Всё молчал да хмурился. А затем вдруг обернулся, кликнул что-то, но слова его унёс ветер. А товарищи его разбойники снесли с лодки на берег какой-то свёрток из ковра и длинных рыжих волос. Как ни есть совершенно мёртвый и неживой свёрток . Мёртвую ушкуйницу, одним словом. И до того эта ушкуйнмца была хороша, что света белого не надо- так хороша! Царевна. И любо и больно смотреть на неё,  аж за душу хватает.

- Из ваших она была, из иракейских , - мрачно сказал атаман, - примите и простите! А вот и приданное за ней.

И поставили ушкуйники подле мёртвого тела увесистый сундук, плотно набитый видимо всякими диковинными вещами и драгоценным скарбом.

- Как звали то преставившуюся?

- Марья,- ответил седой разбойник,  обернулся и пошёл к лодке.

Посовещались наши деды , да на том и порешили: деву сию рыжеволосую Марью сжечь на реке по правьславному обычаю, а скарб от греха подале утопить в тине. Дабы не развращало всё это богатство разбойничьей работой нажитое никого- ни своих, ни чужих. Как порешили, так и сделали. И всё б ничего. и давно б уже забыли про эту историю. Как бы не стали плодиться в наших лесах клады, аки брусника-ягода. Да  ещё поговаривают. русалки завелись в наших заводях. Не к добру это, Ваня, не к добру!

-Почему не к добру, ба?- спросит притихший и впечатлённый рассказом про ушкуйников Ваня.

- Мал пока ещё. дитятко,- вздохнёт рассказчица. - вырастешь, тогда и понимать станешь. А лучше бы тебе об этом и вовсе забыть.

Но ничего Иван на беду свою не забыл. Вырос давно жениться пора уж, а он на девок и не смотрит даже. Запала ему в душу история бабушкина. Всё бродит по лесу- ищет клад рыжеволосой красавицы.

Смеются с него девки иракейские. Все как на подбор - сладкие, с какого боку не возьми, что конфеты. А пуще всех Марья умирает со смеху. Проходу Ивану не даёт. Совсем засмущала дитину. Пойдёт Иван в лес - шишка по лбу, Бах!. Вертит Иван головой во все стороны, никого нет. Лишь Марьин смех сдавленный откуда-то доносится. То ли с еловых верхушек, то ли из-под земли даже. Пойдёт Иван к реке - и того непривычней! Зовёт его Марьин голос из глубины, насмехается:

- Клад ищешь, Иванушка?- говорит,- Я твой клад!
Затопает Иван ногами, занервничает. А Марья хлестнёт по водной глади хвостом, только круги и остались, словно и не было ничего. Загадка.

А тут ещё купальский праздник ни ко времени подоспел. Собралась вся деревня возле огнища. Шум, гам, девичьи манящие песни да визги. Чертовщина на бедную Иванову голову. Взяла Марья Ивана за руку и повела через огонь прыгать. Напрасно, видимо. Обуглилась штанина у марьиного жениха - не бывать свадьбе. Разбрелись потихонечку все пары по лесу, растворились в ветках и темноте. Лишь Иван остался опять один в подгоревших штанах. Что чучело соломенное.
Тут опять Марьин смех откуда-то... И пошёл Иван на девичий голос, как пьяный.

– Иди Иванушка за мной, помогу тебе клад найти,- пела Марья сладко.

Деревья, склоняясь до земли, расступались и наперебой шептали
-Найдёшь его сиянье свет холодный, с ним обретешь богатство, но уйдет любовь.
Звери лесные сверкая глазами бежали рядом, и ветер по лесу разносил их голоса
- Травинки хрупкие ломая, плетет венок себе Купава для счастья и удачи, укажет путь тебе она, иди за ней, идиии...

Вдруг что - то ухнуло, и не стало земли под  ногами Ивана, а голос марьин пропал,  словно птичка с ветки слетела. Провалился дитина в глубокую яму с несметными сокровищами. Вот удача! Не сон ли? И треснуло во сне небо, и полился дождь сплошною синею стеной. И охватили иванову шею чьи- то нежные,  белые руки, а на губах ощутил он вкус брусники-ягоды. Сладкий и горький разом.

Искали их апосля той ночи,
искали и не нашли. Ивана и Марью. Пропали аки клад. Только в кажный год с тех пор на Купала сыро и как то особенно тихо в этих краях.
Забросишь ведро в колодец,
глядь,  а на дне что-то буд-то тускло сияет. То ли марьины глаза, то ли золотые могольские монеты.