6. Зачёркнутые стихи. Том 5

История одного человечества.



Марк Орлис.




ЗАЧЁРКНУТЫЕ СТИХИ.


ТОМ ПЯТЫЙ





        2016 г.





Собрание сочинений
в 99 томах. Том 6-ой.



РУСЬ СТАРИННАЯ.

Русь всегда была сильна
Православным духом.
Доверяла боль она
Бабкам-повитухам.

Возводила города
И всерьёз, и в шутку.
И не пела никогда
Под чужую дудку.

Выпить пива и вина,
Русь она умела.
Но не знала старина
Пьянства без предела.

На святой Руси дела
Делались с поклоном.
В светлый день колокола
Оглашались звоном.

Отдавая Богу дань,
Люди не плошали.
Серп и лемех клали в длань.
В деле поспешали.

Как зеницу берегли
Хлеб политый потом.
Знали гривны и рубли
По своим работам.

Были, правда, и тогда
Воры-супостаты.
Но сгорали от стыда
В час лихой расплаты.

Собирался люд честной
На расправу с вором.
Убивали не стеной,
Но людским укором.

Жить умели на Руси.
В пляске удаль грелась.
И кого ты не спроси,
Людям жить хотелось.


      ДУМА.

Сумрак ляжет. Кто-то скажет:
«Спи! Уснуть уже пора».
А меня судьба обяжет
Думу думать до утра.

Так о чём, о чём же дума,
И кому она нужна,
Если так она угрюма
И надежды лишена?

Может, ветры вышли в поле,
Чтобы землю прохладить?
Может, кто-то в смертной боли
У врага попросит пить?

Может, отрок умирает
От изменчивой любви;
А убийца потирает
Руки скользкие в крови?

Так о чём, о чём же дума,
И кому она нужна,
Если так она угрюма
И надежды лишена.


ГОРЕЦ.

На лугу цветок увял.
Вспомнил я о прошлых бедах.
Был я смел, себя искал.
И судьбу свою изведал.

Был я молод и любим.
Целовал девиц при звёздах.
Сквозь огонь и едкий дым
Я вдыхал сражений воздух.

Трое сыновей имел.
Воспитал в любви к свободе.
Каждый был и горд, и смел.
Но погибли все в походе.

Реки быстрые шумят.
С гор спускаются к долине.
Надомной орлы парят.
И душа моя не стынет.

На лугу цветок увял.
Вспомнил я о прошлых бедах.
Был я смел, себя искал,
И судьбу свою изведал.


*
В лучах костра сидели двое.
Туман ложился на залив.
А пламя билось, как живое,
Двоих собою разделив.

Потом стучали в лодке вёсла.
Был сумрак свеж, был воздух тих.
И он сказал: «Ты стала взрослой.
Я завтра же пришлю своих».


       БЕДА.

Как слеза, с небес скатилась
Изумрудная звезда.
Жена с мужем распростилась
У постели навсегда.

Был он верным нежным другом
Много-много лет у ней.
Был он преданным супругом
И любовников нежней.

Вместе деток выращали,
Вместе строили избу.
Каждый каждого прощали
За нелёгкую судьбу.

Парней выдали невестам,
Дочек отдали мужьям.
Сердцу лестно, все у места,
Только б жить, казалось, нам.

Да беда пришла незвано.
Утром, лишь с постели встал,
Пошатнулся у дивана,
Как подкошенный упал.

И теперь лежит, бедняжка,
Недвижимый, неживой.
Не застёгнута рубашка.
И кожух под головой.

Надо бы позвать соседей,
Тело хладное обмыть».
Кто-то к дому, слышит, едет.
«Ой, как хочется завыть!»

Только всё ей по порядку
Делать нужно в этот час.
Околотному дать взятку,
Заварить жалобный квас.

А любил хозяин чтобы
Всё свершалось чередом.
Был в нём этот вкус особый:
Содержать в порядке дом.

Что ж, она и не допустит,
Чтобы кто-нибудь сказал:
«Вот теперь она всё спустит.
Вот вернётся на вокзал.

Там её он, муж покойный,
И нашёл когда-то сам».
Спи, мой друг, любви достойный,
Сон твой мирным будет там.

Жена с мужем распростилась
У постели навсегда.
А на небе закатилась
Изумрудная звезда.


ВОСТОЧНАЯ СВАДЬБА.

Она приблизилась к нему,
Как звёздочка востока.
А он стоял в густом дыму
Близ быстрого потока.

На ней был свадебный наряд.
На нём была папаха.
Глаза его огнём горят.
И просит он Аллаха:

«О, выручай! Спасай, Аллах!
Ведь ту, что я лелею,
Преодолев и боль, и страх,
Я взял и не жалею.

Да вот не мне она верна,
Из-за меня не сохнет.
А тот, к кому душой она,
Прости, Аллах, подохнет.

Мне без неё не пить, не есть.
Мне жизнь  -  сплошная мука.
Богатств моих вовек не счесть.
Останутся и внукам.

Уговори её, Аллах!
Скажи, что мы едины.
Внуши покорность ей и страх.
Разбей на сердце льдины.

И что ей может дать юнец,
Пришелец из Европы!
Убью его я, наконец.
Сведу туда, за тропы».

Стоял он у костра в дыму
Близ быстрого потока.
И вдруг она в упор ему
Вонзила нож…
С востока
Вставало солнце. Первый луч
Окрасил лес и тучи.
И взгляд его был болью жгуч
И ожиданьем мучим.

Мгновенье он ещё стоял,
Потом упал на землю
И, умирая, прошептал:
«Ты прав, Аллах! Приемлю».

ТОСКА ПО ПОРОДЕ.

Был бы волком, знал бы толком
Душу волчью, норов сей.
И зубами б жадно щёлкал,
По земле блуждая всей.

Встречи ждал бы на лужайке
С тем, чей трепет укрощу.
Уложил бы  -  и к хозяйке:
«Впустишь, Серя?»  -  «Впущу».  -

«Видишь  -  шкура. Будь не дура,
Наряжайся черно-буро.
Утром добыл. На заре.
Мех как воздух в январе».

Да не волк я. И не заяц.
И не знаю в шкуре чьей.
Хватка волчья угасает
В серой местности моей.

Как подумаю о лесе,
О высоком поднебесье,
О порядке всей страны,
Чую  -  мы обречены.

Лишь забрезжит свет рассвета,
Отразится луч в реке,
Понимаю  -  песня спета.
Повисать мне на крюке.

Развелось овец паршивых,
Да ослов-козлов плешивых,
Даже некому известь
Эту нечисть. Волки есть.

Да и в них не вижу толку.
Нет в лесу свободы волку.
Лес зачах и оскудел.
Всякий нынче не у дел.


ЗА ОБЕДОМ.

Как будто я в разгар обеда
Вдруг горько плачу за столом.
И в этом вся моя победа
Любви и разума над злом.

Всяк ест и пьёт, и губы жирны.
А я сильнее и сильней
Рыдаю. И рыданья мирны
И полны призрачных огней.

Всяк ест и пьёт. А я рыдаю.
Чего бы мне не пить, не есть?
Ах, я страдаю, увядаю
За боль желанную, за честь!

И только в том моя победа
Любви и разума над злом,
Что грустно мне и за обедом,
За этим праздничным столом.


         ПЕРЕД БУРЕЙ.

Лодка быстрыми волнами
Мчится к берегу. Песок
Тормозит её. Над нами
Слышу звонкий голосок.

Чайка гордо облетает
Наклонившийся челнок.
А вдали тревожно тает
Утра радужный венок.

А вокруг бушует море,
Тучи низкие плывут.
Всё беснуется и спорит,
Гребни волн друг друга рвут.

Быть бы гордой вольной птицей,
Не бояться бы волны,
И струёй морской спуститься
В мир далёкой старины.

Сочинять. Не на бумаге
Смелость дерзкую казать,
А в бушующей отваге,
С нею жизнь свою связать.

Лодка быстрыми волнами
Мчится к берегу. Песок
Тормозит её. Над нами
Слышу звонкий голосок.


           ВЕРНОСТЬ.

Это штука непростая,
Быть кольцованною птицей.
Собралась в дорогу стая,
А тебе всё не летится.

Не тяжёлое колечко.
Граммов, видно, полтора.
Вот уж лес, а вот и речка,
Где кружила ты вчера.

Ох, непросто расставаться
С этой милою водой.
Уж придётся уживаться
С гор недвижною грядой.

А не здесь ли ты, у речки,
Век прожить без всяких драм
Собиралась. Да колечко!
С небольшим какой-то грамм.

Ах, тяжёлая наука!
Хоть сними кольцо и брось.
Бог невесть какая мука.
Можно жизнь прожить и врозь.

Да не тут-то, видно, было.
Не в металле вес кольца.
Весь он в том, что грудь заныла
Без любимого лица.

Без родного, дорогого,
Наречённого судьбой.
В мире нет кольца другого,
Чтоб сроднило нас с тобой.

Тяжела разлука-скука
С буйным ветром и водой.
Да, видать, любовь-наука
Неразлучная с бедой.

И готова ты на муку
Расставанья и утрат,
Лишь бы друг не ведал скуку,
Лишь бы был он жизни рад.

Лишь бы, в полночь просыпаясь,
Знал, что перьями крыла,
Крыл его во сне касаясь,
И верна ты, и мила.

И в нелёгкую годину
С ним готова на полёт.
Нужно  -  сядешь и на льдину.
И согреешь грудью лёд.


      ПОЭТ.

Он изучает боль и страх,
И чью-то грусть, и чей-то сон.
И разобьётся в пыль и в прах.
Уж так он в творчество влюблён.

Но это лишь наружный слой
Его нелёгкого труда.
Взгляни иначе  -  он иной.
И наблюдай его тогда,

Когда он полон горьких дум,
Испепелён огнём надежд,
Когда его тревожный ум
Не признаёт суда невежд.

Он на поминках и пирах
Подобно вам и ест, и пьёт,
И разобьётся в пыль и в прах,
И всё на свете воспоёт.


ЛИЦЕДЕЙ.

Свобода вздрогнуть не успела,
Как угодила под топор.
А лицедей добавил смело:
«Тот, кто не с нами, плут и вор».

А вор был рядом с лицедеем.
И тут же были лжец и плут.
Где это было? Мы не смеем
Сказать. Но, видно, нас поймут.

Всё это было там, где вор
Ведёт о чести разговор.


      В ГОСТЯХ И ДОМА.

Мы часто торопимся в гости
На праздник души и ума,
На святки сомненья и злости,
Напасти, опалы, клейма,

На светлого детства поминки,
На юности первый отпев,
На нежности поздней дожинки,
На песен чужих перепев.

Мы всюду торопимся в гости
Поесть и попеть, и попить.
Свои ли, чужие ли кости
В жемчужной водице отмыть.

Стремимся мы к искренней встрече.
Но нас не встречают порой
Разумные добрые речи,
Сердец благородных настрой.

Душа! Ты нежна и коварна,
Сговорчива, зла и крута,
Правдива, хитра, благодарна,
Открыта, наивна, пуста.

Всё в створках твоих, как в ладонях!
Вся жизнь, все поступки видны.
Ты омут, в котором не тонет
Лишь горькое чувство вины.

      *
Пахнет асфальтом.
Свинцовое небо.
Дождь начинается.
Птичья тоска.
Яблонь цветущих просит
И хлеба,
Чёрного хлеба просит рука.
Просит душа
У весны, у дороги,
У расцветающих клёнов,
У пня,
Просит покоя, просит тревоги,
Смысла великого, светлого дня.

Чёрного хлеба и яблонь цветущих,
Добрых людей за собою зовущих,
Нежной улыбки, мечты, состраданья,
Ласковой скрипки, с любовью свиданья
Просит душа, призывает меня
Помнить о нуждах идущего дня.

     *
Всё в мире тайна.
Корка хлеба
И хруст весёлый огурца,
И воздух, и ночное небо,
И холод гневного лица.

Всё в тайне. Всё.
И всё же в тайне
Не остаётся ничего.
Всё раскрывается случайно:
И жизнь, и смерть, и божество.

*
По воле чьей сердца живые
Спешат друг к другу через мрак?
И сквозь просторы грозовые
Сияет луч весны. Вот так

И мы стремимся в мир желанный,
Свой взор в пространство устремив
Через моря и океаны,
Припомнив позабытый миф.

И в блеске дальних звёзд, в мерцанье
Миров нездешних видим свет
Не совершившихся желаний,
Надежд, которых больше нет.

И всё же есть в стремленье этом
Глубокой тайны талисман.
Он раскрывается с расцветом
Непостижимых дальних стран.


      ПЕЧАЛЬНАЯ ЛЮБОВЬ.

В шумном городе, в золотой заре,
Что над городом залегла,
В лютом холоде, в январе-поре
Дочь сапожника померла.

Мужем дочери принца прочили
Из нездешних волшебных мест.
А теперь вот ей вместо прочего
На могиле поставили крест.

Ходит юноша возле кладбища.
Мрачен юноша, даже пьян.
Не из царства он несказанного,
Не из дальних волшебных стран.

Сын он шорника, или дворника,
Сын портного, а, может, так
Сирота-бедняк без родителей,
Растирает слезу о кулак.

Глухо кашляет на морозе он.
Вот к могиле её подошёл.
И серьёзен он, очень грозен он,
И печальную песнь завёл.

А на кладбище в лютом холоде
Над могилой сияет крест.
Весь в каменьях он, весь он в золоте
Из волшебных неблизких мест.

В шумном городе в золотой поре
Жизнь, как прежде, спокойно шла.
В лютом холоде, в январе-заре
Дочь урядника померла.


ДОН ЖУАН.

Грудь болит. Боль тупая и жгучая.
И не лечат ни ночь, ни рассвет.
Хоть мечись охладевшею тучею,
Хоть кричи как народный поэт.

Не вернётся былое далёкое,
Трепет в сердце не вспыхнет опять.
И вдали глубоко одинокая
Уж не будет надежда сиять.

Ржанье слышу коней, всплески, топоты,
Командора скрипят сапоги.
И ни пенья живого, ни ропота,
Ни зари, ни заката, ни зги.

Лишь глухое-глухое рыдание
По ушедшей поре золотой.
И тяжёлая грусть ожидания
У могилы по сути пустой.


ГЛАДИАТОР.

Поединок смертельный и вечный
Он с собой постоянно ведёт.
И кинжала укол быстротечный
И его в час печальный найдёт.

За уколом удар. За ударом
Два укола и новый удар.
Гладиатор рискует не даром.
Жизнь его и награда, и дар.

Кровь течёт по широкой арене,
Засыхая в горячем песке.
Напряженье на жизненной сцене,
И клинок в охладевшей руке.

Враг повержен! Победа и слава!
Но свободен лишь тот, кто сражён.
Слабых духом не терпит держава,
За которую борется он.

Не познает он радостей рая,
Плоть его одевается в тлен.
Гладиатор живёт, умирая.
Для живых продолжается плен.

     *
Мне было б бесконечно трудно
Прожить мне отведённый срок,
Предавшись чувству безрассудно,
Как крохи собирая впрок
Своих желаний излиянья,
Не будь я счастлив оттого,
Что уж подобное желанье
Застанет некогда его  -
По духу близкого мне друга,
В те отдалённые года,
Когда счастливая подруга
Ему понравится, когда
Её черты и в нём пробудят
Поток высоких чистых слов;
Когда друзья его осудят,
А он в эфире светлых снов,
Её назвав своей богиней,
В стихах высоко воспоёт.
Мне было б трудно, трудно ныне,
Но образ мне его встаёт.


ТАЙНОЕ ЖЕЛАНЬЕ.

Из древности ко мне приходит иногда
Красавица, еврейская блудница.
И снова надомной горит моя звезда.
И вижу я завистливые лица
Брадастых пастухов, покинувших овец,
Чтоб посмотреть на наши содроганья.
Что мне людской укор, когда я, наконец,
Достиг вершины тайного желанья.
Что мне их жаркий спор о том, который раз
Я в эту ночь познал блаженство рая.
О, чудный жизни миг,
О, славный счастья час,
Тебя я не забуду умирая.


СИЛА БОГАТЫРСКАЯ.

В нетопленной церквушке,
В нетопленном году
Две стреляные пушки
Освоили среду.

Стояли молча пушки,
Взведя в зенит стволы,
Туда, где нет верхушки
Церквушки. Где белы

Два облака. Там звёзды
С луною пополам.
Там торжествуют грозы
В ночи по куполам.

А окна и бойницы
Того монастыря,
Как мёртвые глазницы
Лица богатыря.

Ещё вверху над храмом
Два коршуна кружат.
И не стихает драма,
Колокола дрожат.

И вот уж грянул выстрел.
Звенят колокола.
Десница битвы быстрой
Творит свои дела.

А коршуны всё гуще
Над церковью кружат.
И уж былого пуще
Окрестности дрожат.

Ковыль в степи пылает
От падших чёрных птиц.
И пёс бездомный лает
Средь обгоревших лиц.

И степь в крови и в дыме,
Насколько видит глаз.
И в храме божье имя,
И битвы смертный час.

Но не в унынье пушки.
Им горе не беда.
Есть денег три полушки,
Сухарь есть и вода.

Не мешкай, друг-товарищ,
Тут некогда тужить.
Должны мы средь пожарищ
Хоть Богу послужить.


      СМЕРТЬ ДРУГА.

Умирала лошадь в поле
После битвы роковой.
И не знала б лошадь боли,
Если б был ездок живой.
Если б не сражён был пулей

Друг-хозяин молодой.
Если б ветры так не дули,
Не секли дожди водой;
Если б к ночи снег не выпал,
Если б не трещал мороз,
Если б глаз он не засыпал
Другу лошади. И слёз
Больше не было в скотине.
Замирала в ней душа.
В той безрадостной картине
Тихо плакала лоша…

«Ветры буйно поднялися,
Вьюги вьются над зямлёй.
Враг, не больно весялися
Ты пабедаю сваёй».

Не была та лошадь красной,
Не сражалась за царя,
А была она прекрасной,
Гривой пышною горя.

Неземной была скотиной,
Гордой, смелой, боевой.
Лучшей нашей половиной
В этой битве роковой.


ГУБИТЕЛЬНАЯ ВЛАСТЬ.

Вы когда-то были молоды.
Вы блистали на балах.
Ваш наряд расшитый золотом.
Ваши пляски на столах.

Речи жгучие и страстные,
И улыбка на устах.
И поклонники негласные,
Ожидавшие в кустах.

И дуэли бесконечные!
Бесконечно кровь лилась
За желания сердечные,
За губительную власть.

Слыли вы не очень строгою,
Нас любили подразнить,
Не считались недотрогою,
Прожигали жизни нить.

А теперь мы снова встретились
Тут, на аглицкой земле.
Но меня вы не заметили
В надвигающейся мгле.

И под Лондона туманами
Я увидел снова вас.
Торговали вы тюльпанами
В предвечерний тихий час.

Вы теперь такая скромница,
И всё так же молода…
Ну, а мне безумно помнятся
Те далёкие года.


        СИНЕМА.

Трепетно вы прижимались ко мне.
Вьюгой кружилась зима.
Свет фонаря дребезжал на стене.
С вами мы шли в синема.

Белый экран. На экране рука.
Выстрел!.. Соперник убит.
Воспоминанье  -  такая тоска!
Вечер взаимных обид.

Если бы всё повторилось сейчас,
Если б не в сердце тоска!
Вечер был синий. И синь ваших глаз.
И на экране рука.

Трепетно вы прижимались ко мне.
Вьюгой кружилась зима.
Свет фонаря дребезжал на стене.
С вами мы шли в синема.


ДРУЗЬЯМ.

Я вас люблю, друзья! Всех. Без изъяна.
Без исключения. Скажу вам без прикрас:
В душе моей не заживает рана.
Но я люблю, люблю, как прежде, вас.

Одни из вас меня уже не помнят.
Другие помнят, но при встрече не дружны.
Но ваша роль так для меня огромна!
И все вы мне до этих пор нужны.

Кто ждёт меня, кто друг мне, кто приятель,
Я вспоминаю вас светло и горячо.
Я болен. Я лежу в кровати
И думаю о тех, кто жив ещё.

Да, я завидую всем нам в те годы.
И я хочу вернуться в них опять.
О, эта жажда славы и свободы!
И страстное желанье всё понять.


РАЗБОЙНИК.

Поздним вечером шла красавица
Рядом с лесом под звёздный блеск.
А из леса выходит юноша.
И зовёт он красавицу в лес.

«Поцелуй меня,  - молвил юноша,  -
И тебя я озолочу.
Друг мой  -  острый кинжал.
Брат мой  -  быстрый конь».
А она ему: «Не хочу».

Рассердился тут дерзкий юноша.
И пугает её остриём.
А она ему: «Больно грозный ты».
И как прежде стоит на своём.

«Что ж, не хочешь ты приласкать меня?!..
Так отдам я тебя дружкам.
Пусть потешатся они, поиграются.
Походи-ка ты по рукам».

«Ладно, юноша,  -  говорит она.  -
Только ножичек мне ты отдай.
Наточу его, навострю его.
И познаешь со мною ты рай.

И коль смелый ты, коль удалый ты,
Так останься при мне один.
И отдамся тебе я безропотно,
Если ты тут в лесу господин.

А потом уж, гордый юноша,
И убей меня лучше сам.
И гуляй себе, потешайся себе,
И вино пусть течёт по усам.

А вот если меня часом ты не убьёшь,
Что ж, вернусь я в свой отчий дом.
И рожу тебе там я молодца.
И пусть кровь твоя будет в нём.

И когда подрастёт сын наш, вырастет,
Отомстит он за мать свою.
И тебя старика с чёрной совестью
И в чужом он отыщет краю.

«Здравствуй,  -  скажет,  -  свет мой батюшка!
Здравствуй, батюшка мой отец.
Помолись-ка ты и простись-ка ты
С жизнью чёрною, наконец».

Призадумался тут добрый молодец
После этих суровых речей,
И красавицу, наградив серебром,
Отпустил, полюбив горячей.

И явился к властям он с повинною.
И на каторгу угодил.
И с колодой на шее, и с цепью в руках
До глубоких седин проходил.

А когда умирал, вспоминал в забытьи
Про далёкий свой отчий дом.
И в последний путь старика унесли,
И забыли о нём потом.

Не один из нас пулю звонкую
От грабителя получил.
Не один из нас кошелёк тугой
Потрошителю сам вручил.

Был разбойником дерзкий юноша.
Грабил граждан он и убивал.
Не один из нас на калёном клинке
У грабителя побывал.

            *
Ты бы меня полюбила,
Только для этого надо,
Чтобы тебя надломило
Непоправимое горе.

Непоправимое горе
Тебя бы заставило вспомнить
О том, что тебя ожидает
Твой старый хороший знакомый.

Но никакое несчастье
Тебя не способно унизить.
И вот, между прочим, за это
Тебя я люблю больше жизни.

27 июня 1966 г.
гор. Минск.


   ……ЛИРИКА.

Девушка лежит на гальке
Голубой реки.
«Девушка!
Мне ваш бюстгальтер,
Линия руки,
И овал девичьих бёдер,
Каждого бедра,
Дорог,
Как рюкзак в походе,
Как зимой жара!»

Юность нежится на гальке.
Галька у реки.
«Девушка!
Поправь бюстгальтер
Лирикой руки!»

*
Я знаю, ты гораздо лучше
Той безответственной любви,
Что для тебя с парнасской кручи
Я рифмованием извил.

Но я поэтом стать придумал.
И вот в угоду суете
Я в душу прихоть сердца вдунул
Назло пленительной мечте.

Ты человек прямой и сильный.
И чужд тебе души каприз.
А я, быть может, замогильный
В ближайшем будущем сюрприз.


О КНИГЕ.

Вы никогда не целовали
Губами бархатными книгу
В её достойный уваженья
И подражанья переплёт?

Как, вы ещё не полюбили
Её поступок благородный:
Таить в себе живое сердце
Всего живого в человеке?

Возможно, вы и незнакомы
С её прекрасною душою,
Зажатой в трепетные строки,
Что ждут вас с гордым нетерпеньем?

Так знайте, это сердце ваше,
И вашу душу в мудрой книге
Хранит достойный уваженья
И подражанья переплёт.

      *
Вот упал листочек
На траву сухую.
Я его в конверте
Перешлю тебе.

Я всегда тоскую,
Если ветры дуют.
Ветру вы не верьте,
Верьте вы себе.

Я возьму листочек
И запомню профиль.
Он совсем спокойно
На земле лежит.

Только, мне сдаётся,
Он о чём-то просит.
А ещё о чём-то
Мелко он дрожит.


ВОСПОМИНАНЬЕ.

Он был во фраке чёрном
Стройнее камыша.
И на балу придворном
Стоял. И, чуть дыша,

Спокойную Татьяну
Он взглядом провожал.
И зал в восторге грянул
И в люстре задрожал.

И понеслось на сцену
Сплошное «браво», «бис».
И возгласам на смену
Улыбки полились.

И всё вставало с места,
И ближе подошло;
И в лицах так уместно
В улыбке расцвело.

И пожилые дамы,
И несколько девиц,
Даря его цветами,
Порхали легче птиц.

А я сидела в ложе,
И тоже, чуть дыша,
В него влюбилась тоже
Навек и не спеша.

Потом я каждый вечер
Ходила в этот зал.
Однажды он при встрече
Мне «Здравствуйте!» сказал.

Однажды безделушку
Смешную подарил.
И, наклонившись к ушку,
Он что-то говорил.

Но я уже не помню,
Что он тогда сказал.
Я помню лишь огромный
С огромной люстрой зал.

И я в него влюбилась
Навек и чуть дыша.
А он был, божьяожья милость,
Стройнее камыша.


ПИСЬМО ИЗ АЛУШТЫ.

«Милый друг!
Хочу быть рядом.
Тут мы с климатом сжились.
Мы живём в домишке с садом.
Здесь чудесно разрослись

Груша, персик и черешня,
Слива, вишня и хурма.
А прибой  -  красавец здешний!
И цветов тут уйма! Тьма.

Вся Алушта в нежных розах.
Я их горы нарвала.
И одну, роняя слёзы,
В заточенье заперла.

И тебе её, мой милый,
В голубом конверте шлю.
И скучаю. Нету силы.
Ах, как я тебя люблю!

Наш домишко у подножья
Двухкилометровых гор.
А над ним, творенье божье!
Кипарисовый ковёр.

Но гораздо было б лучше,
Если б тут был с нами ты.
Вот такой печальный случай.
Вот каковские мечты.

Обошли мы с мамой город.
А поклонников тут тьма!
К нам мужчины липнут хором.
Можно тут сойдёшь с ума.

Нам же это безразлично.
Ну их к Господу совсем!
Всё у нас, мой друг, отлично.
Я гораздо лучше ем.

Только вот чуть-чуть нарушен
У меня обмен веществ.
Мне покой душевный нужен.
Мама тоже много ест.

Мы купили две панамы.
К ним наносники, очки.
Только жаль вот что у мамы
Руки сводит от тоски.

Шляпы белые, с полями.
Над полями бахрома.
Если б ты поехал с нами,
Ты бы тут сошёл с ума.

Нету здесь моей сосёнки.
Нету наших тут берёз.
Отсняла я обе плёнки.
Возле волн и возле роз.

Трудно мне, теряю силы.
Мне нужна любовь твоя!
Приезжай скорее, милый!
Жду,
люблю,
целую,
я…»

*
Разве есть другая, лучше той планеты,
На которой родились мы и живём?
Разве плохо быть шахтёром? Быть поэтом?
Лесорубом? Или просто быть вдвоём?

Разве мир не заплатил такую цену,
Что не стоило б такую и платить?
Разве те, кто нам пришли на смену,
Не умеют лучше нас любить?

Разве муки не выносят горы шлака
Из горящего в людской душе костра?..
Ну, а если это так, то жизнь атака
На цинизмом подкреплённое вчера.


   ОПАСЕНИЕ.

(из Лермонтова)

Не спорю, старость нас разлучит.
Не может смерть не разлучить.
Но это лучше, много лучше,
Чем одиночество влачить.

И в час кончины неизбежной,
Когда тоской сжимает грудь,
Ты вспомни прежние надежды
И улыбнись чему-нибудь.


УСНУВШИЙ ГРУЗЧИК.

Он спит и дышит тяжело.
Во сне он видит трудный груз.
И вот он сердится не зло.
И прикусил свой длинный ус.

Улыбка тает на устах.
Расслабился. Глубокий вдох.
Устал… Но совесть в нём чиста.
Другой бы уж давно подох.

А он и царь себе, и Бог.
И кровь с босых сочится ног.


РОДИНА НАМ ДОВЕРЯЛА.

Утро меня поднимало
Раньше, чем птицы встают.
Плакала мать, провожала
Из дому в труб перегуд.

Помню, вбежишь, как на праздник,
В длинный конвейерный цех.
В ящик жетончиком лязнешь,
Встанешь  -  и новый разбег.

Спишь на ходу. Просыпаясь,
Свой совершаешь процесс.
Мастер, незлобно ругаясь,
Этот отметит эксцесс.

Выйдешь в ночную  -  и спится
Стоя. А сон твой  -  река.
Стоя пустое не снится.
Лодка светла и легка.

Мастер Шахрай, балагуря,
В кружку воды зачерпнёт.
За ворот  -  вздыбится шкура.
Сон как рукой отведёт.

«Остров сокровищ» посмотришь,
Месяц играешь в кино.
Чёрная метка, чечётка,
Жени, пираты, вино!..

В песнях от слова до слова
В цехе танцует Орлова.
Хрипло бушует Бывалов
В шуме моторов и валов.

Дети мы были, фабзайцы.
Родина нам доверяла
В нежные детские пальцы
Точность турбинного вала.

Были мы худы и босы
И не решали вопросы:
Гамлету быть ли, не быть.
Знали, что Родине быть.

В шуме моторов и валов
Хрипло бушует Бывалов.
В цехе танцует Орлова.
Слышится отзвук былого.


Я ГОВОРЮ НЕ О СЕБЕ.

Как хорошо, тепло в квартире.
Вот дети, выучив стихи,
Сидят, беспечные задиры,
И своенравны, и тихи.

Сидят у телеальманаха.
Блистательно увлечены.
Один  -  с печальностью монаха.
Другой  -  с улыбкою вины

Перед вторым, большим, который
Стерпел его удар в плечо.
Вошла жена, спустила штору
И улыбнулась горячо.

Вот так бы нам
Светло и дружно,
Без удручающих затей,
Сказать судьбе:
«Не бей, не нужно!»
С улыбкой светлою детей.

Как часто мы друг перед другом,
Как волки, ходим мрачным кругом.
Не потому ли, что для нас
Экран доверия погас.

Как хорошо, тепло в квартире.
И полумрак в окне угас.
Мы все с рождения задиры.
Но жизнь чему-то учит нас.

*
И снова пульс волнением взбешён.
И я уже иду за ней.
Она  -  одна из тысяч жён.
А рядом тот, кто дорог ей.

А завтра я уже другую,
Едва заметив юный стан,
Боготворю и интригую.
И вот уж льну к её устам.

Так поступая каждый вечер,
Не жду я радости конца,
Дыша волненьем первой встречи
Едва влюблённого юнца.

23 июня 1966 г.
гор. Минск.


      РОССИЯ.

Всюду воры ходят и чинуши.
Мерзкое отрепье подлых дел.
Отравляют молодые души,
Оскверняют чистый твой предел.

Но над степью звёзды золотые.
В реках всё ещё течёт вода.
Много бед ты вынесла, Россия.
Но не предавала никогда.

25 июня 1966 г.
гор. Минск.

         ХУДОЖНИК.

Художник он художник.
Не быть ему иным.
Порою он безбожник
И равен остальным.

Ну, а порой он выше
Высоких горных крыш.
Порой он мыши тише,
Порой он просто мышь.

Порою он на гору
Влезает высоко.
И вот в такую пору
Ему совсем легко.

Рождается он только
Тогда, когда творит.
И опыт нам поскольку
Об этом говорит.

Художник он художник.
Не быть ему иным.
Порою он безбожник
И равен остальным.


         В ПАРКЕ.

В старом парке, при входе в аллею
Наклонённых раскидистых лип,
Я тоску на душе одолею,
Встретив милый мне памятный тип

Независимой трепетной дамы
Из далёких забытых годов,
Выходящей как-будто из рамы,
Пережившей мечты городов.

И живу я в тревожной надежде,
Что рассеется времени дым,
И под некогда модной одеждой
Я опять окажусь молодым.

И вот в это мне хочется верить.
И любовь оживает в крови.
Ах, порою нам трудно измерить
Радость жизни мечтой о любви!


     ДУША И ТЕЛО.

Что-то стало холодать.
Надо что-нибудь продать.
Душу или тело?..
Тело запотело.

Шепчет тело: «Быть не быть?»
А душа ликует.
Тело просит есть и пить.
А душа тоскует.

Тело грузно и старо,
Тело угловато.
И оно едва перо
Держит. Старовато.

А душа поёт себе
И стремится к Богу,
Видя в собственной судьбе
Светлую дорогу.

Хорошо себя продать
За желанье встретить
Ту, с которой оправдать
Всё, что и наметить.


          СВОБОДА.

Меч свободы впереди.
И она с размаху
Разрывает на груди
У тебя рубаху.

Не ходите воевать
За свободу скопом.
Лучше грядки поливать
С луком и укропом.

Не схватить бы три гвоздя,
Как Христос от друга,
За свободою идя
С пойменного луга.

Меч свободы впереди.
И она с размаху
Разрывает на груди
У тебя рубаху.


       *
Если ты из дому юношей вышел,
В дом не вернёшься моложе.
Сроки всему назначаются свыше.
Перемещения тоже.

Но не резон пребывать нам в бездействии
Лишь потому, что кончина
В прах превращает и думы, и действия.
Действуй, ведь ты же мужчина.

Жизнь проживая на кончике слуха
Радостной в сердце симфонии,
Мы обретаем восторженность духа
Созданной миром гармонии.

Если ты из дому юношей вышел,
В дом не вернёшься моложе.
Сроки всему назначаются свыше.
Перемещения тоже.


ПОРТРЕТ.

Ей тонкий профиль Богом дан.
Рисунок губ прелестных.
Прошла по улице мадам
Из опусов телесных.

Во взгляде ум и торжество.
Такое состоянье,
Что с ним поспорит божество
В вопросе обаянья.

И веришь чувству. У него
Ошибок не бывает.
И всё, что я ценю, того
Во мне не убывает.

Растут цветы для красоты.
А рядом, и без ног,
На костылях идут мечты.
О, дай им силы Бог!


     У РЕКИ.

А если жизнь не переменится,
Останусь жить ещё сто лет.
Куда оно всё это денется!
И вот того, что было, нет.

Природа без меня, как дерево
Без листьев, веток и корней.
Как ночь без утра, пруд без берега
Среди недвижимых камней.

В природе всё, что есть, останется,
Когда уйду в былое я.
Кому-то жизнь моя достанется.
Со мной уйдут мои друзья.

Но не забыть того мне берега,
И аромата сочных трав.
И я увижу луг и дерево,
Былое в будущем поправ.

И пусть совсем иные особи
Расположатся у реки.
В природе есть такие способы  -
Не подавать тебе руки.

      *
Тяжело мне и радостно вспомнить
Эту боль, эту муку любви,
От которой и грустно, и томно,
И волнленье пылает в крови.

И живу я в тревожной надежде,
Что когда-то в далёком потом
Предо мною в воздушной одежде
Пролетишь ты с воздетым перстом.

И тебя перед входом в аллею
У шумящих раскатистых лип
Встречу я. И о том пожалею,
Что исчез этот трепетный тип

Изваянный мечтой филигранной
Из забытых далёких годов
Девы юной, богини экранной
Возрождённой из тьмы городов.

Тяжело мне и радостно вспомнить
Эту боль, эту муку любви,
От которой и грустно, и томно,
И желанье бушует в крови.



   ДЕТСТВО.

В ребёнке видим мы богатство,
Которым обладали мы,
Когда ещё души пиратство
В нас не тревожило умы.

И наших знаний пополненье,
По сути, возвращенье тех
Богатств, что в нас родят волненье
И таинство былых утех.

И в безрассудстве неподдельном,
И в безразличии к труду,
В характере по сути цельном
Мы знали радость и нужду.

И скорбный труд, и просвещенье
Не убивали вкус и цвет
Живой любви и ощущенья
Того, чего уж больше нет.

Как счастливы тогда мы были!
И не с чем нам теперь сравнить
Того, как мы себя любили
И как терзали жизни нить.

И радость в образе привычном
Сердечной дружбы и любви
Нам не казалась необычной.
И скуки не было в крови.

Мы были просто молодыми.
И, более того, мечта
В нас растворялась, будто дыме,
И не томила суета.


РОЗА.

В стихах, переходящих в прозу,
Тебе вручаю я, мой друг,
Себя. Вот так вздыхатель розу
Одной вручает из подруг.

Наступит срок, она завянет
И нужной никому не станет.
Но в миг дарения она
Желанной нежности полна.


ВЕСНА.

И грустить, и тужить бесполезно.
Не вернуть нам былую метель.
Звуков мирных исполнена бездна.
Торжествует весёлый апрель.

Есть в весне и момент расставанья.
Но совсем не пугающий он.
Радость жизни! Мечты ликованье!
Ожиданья торжественный сон.

И, звеня в колоколы бокалов,
С откровенной и чистой душой,
Мы встречаем метель карнавалов,
Где закружатся радость с весной.

И потом златоглавое лето
Отогреет на сердце мечты.
И вот любим мы землю за это,
Что она с человеком на «ты».


       ВОЛЯ.

На волю рвётся кровь моя.
Но суждено ей течь по жилам.
Её горячая струя
В мой хладный ум мечту вложила.

И я опять грущу о ней,
О вольной волюшке, о воле.
А в жилах кровь моя сильней
Стучит и не страшится боли.

И если выпустить её,
Она теряет цвет и силу.
Предназначение своё
Она уносит и в могилу.

А воля, что душе нужна,
Так сладостна, так недоступна!
И смерть свободна и вольна.
И жизнь пленённая преступна.


      ИЗМЕНА.

Любовной мукою томимый
Я ехал к ней. Тогда
Стояла ночь. А где-то мимо
Чертила мглу звезда.
Я торопился. Полночь било.
Я опоздал на час.
А ведь она меня просила,
Желанием лучась,
Быть вовремя. Любила точность
Прелестница моя.
И думал я: «Любовь не прочна».
И тут в меня змея
Продажной ревности вползала.
«Ах, где-то, видно, там
Она с другим под тенью зала
Уж предалась мечтам!»
От звёзд зловещий холод лился
Сквозь трепет темноты.
А я и нервничал, и злился,
И в пальцах мял цветы.
Прогнать стараясь подозренье,
Шептал я: «Будь умней».
И вот я вижу обе тени.
Она, и вместе с ней
Соперник мой. Он гладко бритый.
Он что-то шепчет ей.
Черты её фатой сокрыты.
И с ревностью своей
Я подхожу к наружной двери.
Звоню… Она в двери!
Смотрю. Глазам своим не верю.

И говорю: «Смотри!
В окне не ты ль с каким-то бритым?
Он там с тобой, с тобой!
Смотри, глаза твои не скрыты
Под шалью голубой».

Пробило полночь. Ты в восторге.
«Она сестра моя!
А с нею друг её. Георгий.
Они вполне друзья».

Я поражён подобным сходством!
«Вы близнецы?! Ах, да!»

А в небе дребезжит и льётся
Полночная звезда.


ЗОЛОТАЯ КЛЕТКА.

Не состоялся наш роман.
Мы были так нужны друг другу!
Но разлучил нас океан.
И ты теперь верна супругу.

Меня ты помнишь, знаю я.
В часы уединений редких
Из золотой бежишь ты клетки,
Как разъезжается семья.

Не состоялся наш роман.
Да и не мог он состояться.
Ведь нам лишь те широты снятся,
Что нас ведут за океан.

И помню я твой образ милый.
О, нежность юности моей!
И дай тебе Бог прежней силы:
Быть другу ближнему нужней.


         КАЗНАЧЕЙША.

Тёмны глазки, нежны плечи,
Пышность щёчек, жар грудей.
Кто её от сна излечит,
Кто вернёт восторги ей?
Кто ей, пальчики целуя,
И бессовестен, и пьян,
Повторяя аллилуйя,
В тела пышный океан
Упадёт, и уж встревожит
Страсть недетскую на час.
И, воспрянув, снова сможет,
Обвивая пышный таз,
Дать ей радости минуты,
Вожделения часы;
И потом, прохладным утром,
Обмочив в вине усы,
Загоревшись, снова, снова
С нею жар любви делить
Будет радостней былого,
Деву будет веселить.

Вот того она оценит.
И отдаст ему себя
И друзей, и кучу денег,
Жизнь таковскую любя!



       РОМАНС.

Приди ко мне. Я буду сдержан ныне.
Я не нарушу грусть твоих очей.
Я буду ждать пока на небе синем
Сгорает веер солнечных лучей.

Пусть много дней ещё ты не покинешь
Мечты своей теплящихся лучей.
Я всё стерплю. Я буду сдержан ныне.
Я не нарушу грусть твоих очей.


СМЕРТЬ.

Не голодною старухой
Вижу смерть, не в белизне
На меня идущей глухо,
А в ликующей весне

Лёгкой птичкою на ветке
Вдруг вспорхнувшей в небеса;
Или в ветреной соседке,
Чья невинная краса

Так волнительна рассудку,
Так томительно мила!..
Вижу смерть как незабудку,
Что нежна и весела.

Вижу в чьём-то тайном взоре,
В лести, в подлости, во лжи,
В непонятном разговоре,
В на корню гниющей ржи.


ВРЕМЯ.

Время, время! Таинственность злая!
Отняла у меня ты судьбу!
Ах, красавица жизнь удалая,
Ты меня пригласила в борьбу.

Каждый миг, как былинку-травинку
Обрывая на поле судьбы,
Я удачи искал камышинку,
А нашёл лишь дубину борьбы.

Заслужил ли терпением, нет ли,
На свиданье с тобою права,
Прожитого незримые петли
Заплетая в любви кружева?..

Ах, красавица жизнь удалая,
Ты меня пригласила в борьбу.
Время, время! Таинственность злая!
Отняла у меня ты судьбу!

*
С возрастом гаснут былые желания.
Сердце стареет. И с завистью ум
Смотрит туда, вглубь старинного здания
Светлых, весёлых и радостных дум.

Помнишь, туда, вглубь старинного здания,
Слыша задорные шутки и шум,
Мы убегали с тобой на свидание
Полные нежных и ласковых дум.

Как это всё безвозвратно уплыло!..
Будто и не было вовсе любви.
Годы прошли до унынья постыло.
И не ликует желанье в крови.


БРЕСТ.

Несколько равнинных мест
Занимает город Брест.

В этой крепости
Как-то враг постиг,
Что по крепости
Он не так велик.

Человек не может
Умереть без боли.
А за Брест
Тем более.

В Бресте
Погибли
Защитники
Бреста.

Брест
Для них
Подходящее
Место.

В Бресте
В их память
Поставлен
Не крест.

В Бресте
Их памятью
Брест.

17 сентября 1965 г.
гор. Брест.


*
Во все века
Любили дурака
За ум практичный
И за трезвость взгляда.

Во все века
Любили дурака.
А дурака любить не надо.

20 сентября 1965 г.
Брестская обл.

*
Нет, не сблизит
Нас подушка
И пуховая
Постель.

Холодна ты
Как лягушка.
И красива
Как газель.

Губ твоих
Не потревожу.
Не люблю
Стеклянных глаз.

Я б тобой
Навеки ожил,
Если б ты хоть раз
Зажглась.

Но не загорится
Камень.
Ни к чему ему
Гореть.

Равнодушными
Руками
Жажды сердца
Не согреть.

И не сблизит нас
Подушка
И пуховая
Постель.

Холодна ты
Как лягушка.
И красива
Как газель.

27 сентября 1965 г.
гор. Минск.

     *
Городская речка
Цвета серых камней.
Всё стоишь на месте,
Шевелишь руками.

Ни тебе травинки,
Ни куста живого.
В цемента слезинки
Серый дождь закован.

Берега гранитом
Обступили воды.
И гранит хранит там
Штиль от непогоды.

Лишь крылом отважным
Чайка городская
Медленно и важно
Тишину ласкает.

А у парапета
Девушка в зелёном
Полыхает цветом
Молодого клёна.

И стоит на месте,
Будто серый камень,
Городская речка,
Разведя руками.

23 сентября 1965 г.
гор. Минск.


   *
Ты где-то рядом,
Я чувствую это.
Тебя нельзя не узнать
По закату.

Ты где-то близко,
Я чувствую это.
Тебя нельзя не узнать
По рассвету.

Ты где-то,
Я чувствую это.
Ты рядом,
Я вижу по взглядам.

23 сентября 1965 г.
гор. Минск.


     *
На могиле Флакса
Положили флоксы.
Иванкову на могиле
Георгины положили.

За оградой дети.
Осень у ограды.
Как-то на рассвете
Конницы отряды.
Может, не с рассветом,
Может, на закате.
Дело тут не в этом,
Дело не в ограде.
Даже не в граните.

Были вы в отряде,
А теперь лежите.

На могиле Флакса
Положили флоксы.
Иванкову на могиле
Георгины положили.
Положили флоксы.
И ожили флоксы
На граните сером
За оградой бурой.

Вы боролись с верой
И погибли с бурей.

Как-то на рассвете
Конницы отряды.
За оградой дети.
Осень у ограды.

23 сентября 1965 г.
гор. Минск.

     *
Меня покинула невеста,
Тем подтвердив пустое место.

20 октября 1965 г.
гор. Минск.


    *
Когда я засыпал,
Я слышал шелест листьев.
А утром первый снег
Убил осенний шум.

А ночью был кошмар:
Таинственные мысли,
Безумные мечты,
Сплетенье трудных дум.

Холодная пора,
Природы рукоделье.
Застыли берега,
Лёд реки застеклил.

Ну, а затем весна.
Её грядёт похмелье.
И, смотришь, первый луч
Луга засеребрил.

5 ноября 1967 г.
гор. Минск.

*
Если ты закружился в метели,
Или просто в нелёгком пути,
Очень нужно, чтоб где-то хотели,
И умели, об этом грустить.

Пусть над каждым идущим в дорогу
Упадёт расставанья слеза.
Пусть улыбку твою у порога
Омрачит ожиданье в глазах.

Если рана в душе и на теле,
И уже невозможно шутить,
Очень нужно, чтоб где-то хотели
И умели об этом грустить.

7 ноября 1967 г.
гор. Минск.




ДОБРЫЙ МИР.

Добрый мир! Сохрани безмятежность
Адыгейца, эвенка, мою.
В этом мире хранится нежность,
Но не знаю я в чьём краю.

В этом мире живут японцы,
Мексиканцы, китайцы, мы.
Все мы люди, над нами солнце.
Любим свет и не любим тьмы.

Любим песни свои, чужие,
Скорбь о ближних в душе храним.
Жизни жаждем пока живые.
А умершие мирно спим.

В этом мире стучится сердце
Португальца, корейца, твоё.
А влюблённые носят до смерти
Чувство верности в сердце своём.

Над землёй нависает надежда
На счастливую долю твою.
Добрый мир! Сохрани безмятежность
Угандийца, эвенка, мою.

10 ноября 1966 г.
гор. Минск.


   АННЕ АХМАТОВОЙ.

Вы превосходный человек!
И женщина, каких немного.
А за окном ноябрьский снег.
И в белом мраморе дорога.

И я вас искренно люблю.
И уважаю вас глубоко.
И третью ночь уж я не сплю.
И третью ночь мне одиноко.

Я вижу вас сквозь бездну лет
В нетопленой сырой квартире.
Да, вы лирический поэт.
И, значит, всё в порядке в мире.

15 ноября 1966 г.
гор. Минск.


     КАЧЕЛИ.

Мы расставаться не хотели,
Но ты сказала вдруг: «Прости...»
И, как качели, дни летели.
Попробуй дух перевести!

Ушла весна. Очарованье
Слегка померкло. Через год
Разлука грянула. Желанья
Свершился новый поворот.

И мы, конечно же, устали
Любить и просто, и легко.
И любоваться перестали
На облака. Но высоко

То непомерное желанье,
Когда качели налету…
И новой встречи ожиданье.
И погружёние в мечту!

10 октября 1966 г.
гор. Минск.

         *
Среди лучей сверкающего парка
Запела скрипка ласково о том,
Что некогда стареющий Петрарка
Любил Лауру... Но раздался гром.

И скрежет проезжающей машины,
Кичащейся капотом и стеклом,
Ворвался в мир. И грохнулся с вершины
Цивилизации металлолом.

О, думал я, живительная сила
Любви! Не ты ли вечности полна?
И тление тебя не искусило.
И злом твоя душа не сожжена.

Пой, скрипка! И пленительно, и тонко
Плыви, плыви, желаний плоскодонка!

4 мая 1967 г.
гор. Минск.

*
Ах, как смех твой сладкозвучен!
Как он манит в ясный день!
Я не верю в злую учесть
Прозябанья деревень.

Я уже пленён очами
Неподдельной красоты.
Грежу, грежу я плечами
Дивной сельской чистоты.

Вот тянусь к тебе руками,
Вот уж я обвил твой стан!..
Ах, как смех твой привлекает!
Как зовут твои уста!

4 июня 1966 г.
гор. Брест.


          ГОРЕ НЕ БЕДА.

Не помню уж в каком году,
Да только, дело прошлое,
Бывало, в горы как уйду
Нехоженой дорожкою.

Проходит день, проходит два,
А я по ним карабкаюсь.
И не кружится голова
Под меховою шапкою.

Мне дождь и сырость нипочём!
И вот уж над вершиною
Под первым утренним лучом
Любуюсь всей картиною.

Я жизнь люблю. Мне жить не лень.
И я живу и радуюсь.
И каждый прожитый мной день
Мне кажется наградою.

Я как-то встретился в лесу
С коварной серой стаею.
И думал: муки не снесу.
И сердце в страхе таяло.

И подлость помыслов тая,
Следя за нашей дракою,
Стояла рядом Смерть моя
Голодною собакою.

А я в той схватке изнемог.
И вот совсем израненный,
Не чувствуя ни рук, ни ног,
Я, как кусок баранины,

Голодной стае на зубок
Достался бы измученный.
Но здесь припомнил я урок
От матери полученный.

«Не унывай, сынок. Будь горд.
Не проявляй бессилие.
А нужно, стань, как кремень, твёрд».
И здесь, свершив усилие,

Я вдруг на дерево залез.
И ждал, на нём устроившись.
А стая убежала в лес,
Под утро успокоившись.

Но Смерть осталась под сосной
С улыбкой коварною.
И била мне поклон земной.
И речью благодарною

Просила: «Умирай! Прошу.
И я могилу вырою!..»
А я подохнуть не спешу,
Я жизнь свою планирую!

Я жизнь люблю! Мне жить не лень!
И я живу и радуюсь.
И каждый прожитый мной день
Мне кажется наградою.

И вот, состарившись совсем,
Худой и обессилевший,
Не унываю, между тем,
Что нету прежней силищи.

На волоске уже вишу,
Едва жестикулирую.
А всё дышу, А всё дышу.
И жизнь свою планирую.

Я жизнь люблю!
Мне жить не лень.
И я живу и радуюсь.
И каждый прожитый мной день
Мне кажется наградою.

18 июля 1976 г.
гор. Минск.


   *
Солнышко светит,
Ветер дует,
Небо голубое,
Трава зелёная.

Немой не ответит,
Художник рисует,
Море бушует,
Вода солёная.

Краски растворяют,
Песни поют,
Стихи сочиняют
Поэты разные.

Деньги швыряют
И деньги выдают


Руки бухгалтера.
А жизнь несуразная.

3 июля 1964 г.
гор. Минск.

*
Я с тобою на месяц прощаюсь.
Я не буду с тобою спать.
С юной осенью я венчаюсь.
Я встречаю осеннюю падь.

Я тебя не прижму до боли.
И твой стан я не буду гнуть.
Может, думаешь, я алкоголик?
Нет, я просто не в силах уснуть.

Просто осень тебя милее,
Просто роща тебя нужней.
Хоть люблю я и в сердце лелею
Этих несколько наших дней.

Я с тобою на месяц прощаюсь.
Я не буду с тобою спать.
С юной осенью я венчаюсь.
Я встречаю осеннюю падь.

24 августа 1964 г.
гор. Минск.


      СМЕРТЬ ХУЛИГАНА.

Парнишка был плохо воспитан.
Парнишка в картишки играл.
Один из маститых бандитов
К рукам шпингалета прибрал.

Он вымыл у юноши рожу.
Одел его в новый жилет.
Потом перед другом положил
Пять штук натуральных котлет.

Сожрал беспризорник шамовку,
И жирный кулак облизал.
«Эх, скусно! Сготовлено ловко.
Ишшо б!..»  -  с огорченьем сказал.

«Ну, вот что. Пожрал и за дело.
Задарма шпану не кормлю.
Вон, видишь, гражданочка в белом.
Так я её чёй-то люблю.

Обделаем всё до скандала.
А шубку снесём на толчок.
Ты первым потопаешь, малый,
И вызовешь в дамочке шок.

Чуть што, я спяктаклю устрою.
Как будто бы это жана.
Да ты убягёшь. Не накроют.
Покуу-уудова встанет она.

Что, что? Не согласен? Не будешь?!
А хто мне шамовку вернёт?
Ах, так! Благородные люди!
Так вот тебе, вот тебе, вот».

«Убили!
Убили!!
Убили!!!
Парнишку в одиннадцать лет.

«А мы тут с жаной проходили.

А тот?..
А таво уже нет».

21 октября 1966 г.
гор. Бобруйск.


ДВАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ.

Иду по Немиге-улице.
И, вижу: висит доска.
А рядом  -  стиляга сутулится.
Съедает его тоска.

Стиляга утюжит улицу.
Куда ему деть тоску?
Ах, вот!.. И уже не сутулится.
И тупо глядит в доску.
Читает:
«В 1941 – 1942 г.г.
в этом доме № 25 (во дворе)
находилась конспиративная квартира
Минского партийного подполья.
Содержал квартиру
коммунист Н. Е. Герасименко.
В конце 1942 г.
Н. Е. Герасименко, его жена
Т. Д. Герасименко, и их дочь
пионерка Люся
были казнены фашистами».

Гор. Минск, ул. Немига.
31 октября 1966 г.


         МУЗЫКАНТЫ.

Это было под Берлином.
Где-то в замке или в кирхе.
Молодой солдат советский
Задержался у органа.

Был он раньше музыкантом,
Листа исполнял и Баха,
И не смог не задержаться
У старинного органа,

Что стоял, прижавшись к стенке,
Направляя к небу трубы.
И солдат невольно вспомнил
И прелюдии, и фуги.

И присел он у органа
С автоматом на коленях.
И проснулись фуги Баха
В отвоёванной молельне.

А на хорах, на балконе,
За колонной, возле двери,
Офицер, нацист, полковник
Притаился с револьвером.

Был он тоже музыкантом.
И любил он эту фугу,
Что играл солдат советский
На простреленном органе.

Офицер хотел дослушать
Восемь тактов, пять аккордов.
Но уже рука послушно
Наводила дуло твёрдо

Прямо в голову солдату
Исполняющему Баха!..
И когда раздался выстрел,
Кровь пролилась на рубаху

Исполнителя прелюдий,
Не окончившего фугу.
Умирая, исполнитель
Протянул худую руку,

И ещё четыре такта,
Затихая, холодея,

Прозвучали для фашиста
Погубившего идею.

Было это под Берлином.
Где-то в замке или в кирхе.
Молодой солдат советский
Заигрался фугой Баха.

А потом звенел и падал
Потолок стеклянный замка.
То гремела канонада
По Рейхстагу бьющих танков.

14 ноября 1966 г.
гор. Минск.


КОЧЕВОЕ.

Осень, осень. Мокрый ком,
Холодящий зудом.
Кто ты, что ты, ты о ком,
Ты куда, откуда?..

А цыганские костры
Аж дрожат от смеха!..
И сомнительность поры
Счастью не помеха.

И по случаю до слёз
Пьяного цыгана
Забавляются всерьёз
Крутизною стана

Молдаванки молодой
(Что верна ли мужу!)
Опьянённые мечтой
И вином, и стужей,

Подгулявшие вконец
Бравые гусары.
«Ну, целуй, целуй, юнец,
И пошли в амбары.

Пусть никто не слышит нас
На шуршащем сене».
Ах, любовь! В осенний час!
В час любви осенней.

А цыганские костры
Аж дрожат от смеха.
И сомнительность поры
Счастью не помеха.

20 ноября 1966 г.
гор. Минск.

*
В пустыне Гоби до потопа,
Среди вулканящих горнил,
У стойбища питекантропов
Мой дальний древний предок жил.

Он ел бизонов, кашалотов,
Порой глотал гремучих змей.
Он не сводил с природой счётов,
Он просто не считался с ней.

Он наслаждался жизнью зверской,
Не сознавая, что ему,
Наступит час, и станет мерзко
Глотать бизонов. Почему?

Да потому что гражданином,
Творцом, создателем, борцом,
Влюблённым нежным семьянином
И верным другом и отцом

Обязан быть ты. Стать обязан.
И изменить обязан ты
Свои звериные соблазны
На вдохновенье и мечты.

В пустыне Гоби до потопа,
Среди вулканящих горнил,
У стойбища питекантропов
Мой дальний древний предок жил.

23 декабря 1966 г.
гор. Минск.


ВЕСНА.

Я не курю, не пью вина,
И не встречаюсь с дамами.
И для меня пришла весна
Совсем другими данными.

Пришла и требует: «Поверь
В необходимость зрения».
И даже, не захлопнув дверь,
Вошла в стихотворение.

Чуть поторчала в голове,
Наполнив мысли силами.
И расписалась на траве
Зелёными чернилами.

28 апреля 1966 г.
гор. Минск.

      *
Из капелек чувств,
Из кусочков поступков,
Из этих совсем
Незаметных существ

В душе человеческой
Нежной и хрупкой
Куются любовь,
Благородство и честь.

30 апреля 1966 г.
гор. Минск.

         *
Ты не любишь дождь?
А разве это можно?
Разве можно не любить грозу?

Посмотри, с какой волшебной дрожью
Землю прожигает ливня зуд?
Посмотри, как зеленеет берег
На глазах у голубой реки?

Ты не любишь дождь? А я не верю
В теплоту не любящей руки.

30 мая 1966 г.
гор. Минск.


РАССКАЗ ОХОТНИКА.

Был у меня товарищ.
Преданный, верный щенок.
Помню, и слова не скажешь,
Он уж у ваших ног.

Сутки бредёшь, бывало,
Грустью тоской томим.
Валит обоих усталость.
«Ладно. Ложись. Отдохни».

Раз на походе волки
Ночью пристали к нам.
Нёс я с собой двустволку.
Думаю: «Нет, не отдам».

«Ну,  -  говорю,  -  дружище,
Будь молодцом, держись».
Делаю первый выстрел
В наглую волчью жизнь.

Тут же свалил второго,
Выпустив новый заряд.
Сдох, окаянный, не дрогнув,
Старый матёрый пират.

Прочие стали смирны.
Медленно строятся в круг.
Друг мой, до этого мирный,
Плена не выдержал вдруг.

Верное сердце собачье
Взяло над разумом верх.
Бросился он наудачу,
В стаю, на верную смерть.

Был у меня товарищ.
Преданный, верный щенок.
Помню, и слова не скажешь,
Он уж у ваших ног.

Сутки бредёшь, бывало,
Грустью тоской томим.
Валит обоих усталость.
«Ладно. Ложись. Отдохни».

3 мая 1966 г.
гор. Минск.

*
Видел я, как уводят жён,
Применяя лесные повадки.
Да и кто из нас не был сражён
Хоть однажды в неравной схватке.

Я и сам уводил, не скрою,
Торжествуя победную удаль.
Мне казалось, я счастлив, порою.
А порою я чувствовал убыль.

4 мая 1966 г.
гор. Минск.

*
Отошли в пережитое годы,
Милый сон отлетел от постели.
Ароматы былой непогоды,
Силуэты забытой метели.

И стоит у сознания стражем
Беззащитно несбыточный образ.
И клюёт мою душу, куражась,
Не взирая на верность и возраст.

14 мая 1966 г.
гор. Орша.

          *
Земля моя, люби меня!
И я отвечу с торицей.
В твоих лучах, в твоих огнях
Работа лучше спорится.

Тебе виски посеребрил
Твой труд самоотверженный.
И никогда я не любил
Тебя настолько сдержанно.

Ведёшь ты постоянный спор
За процветанье вечное,
За честный с жизнью разговор,
За мужество сердечное.

Земля моя, люби меня!
И я отвечу с торицей.
В твоих лучах, в твоих огнях
Работа лучше спорится.

15 мая 1966 г.
гор. Орша.


КОБЫЛА.

Ах, бедолага! Несчастная!
Что ж ты уставилась в стог?
Чья это воля злосчастная
Твой загубила восторг?

Кто тебя, бедную, путами
Вздумал к столбу пристегать?
Степи вон дымкой окутаны,
Манит высокая гать.

Нежность какая загублена!
Сколько ты пролила слёз!
Где же твой Орлик возлюбленный?
Уж не вступил ли в колхоз?

Как же ты раньше, беспечная?
Что ж ты не машешь хвостом?
Ах, ты любовь быстротечная!
И огорченья потом.

27 мая 1966 г.
гор. Минск.


*
«Ну что, старичок?»  -  «Ничего, старина».
«Ну, как там твоя поживает жена?»
«Да так себе. Как-то на днях умерла.
Уж больно убогой старушка была».

29 мая 1966 г.
гор Минск.


ДИПЛОМ.

На выпускном вечере
Тебе должны вручить диплом.
Диплом! Вечен ли?
Смотря с каким вручён теплом.

Ты ждёшь вечера.
Ты шерстяное платье шьёшь.
А завтра вечером...
Но как ты на него пойдёшь!

Нужны туфельки.
А у тебя их просто нет.
Твой бюст худенький
Сжимает платья белый цвет.

Твои девочки
Придут шикарные совсем.
На них лодочки
За 35, за 37!

Белей ландышей,
С колючей шпилькой и носком.
А ты. Надо же!
Стоишь, как Ева, босиком.

Диплом! Вечен ли?
Смотря, с каким вручён теплом.
Ты ждёшь вечера.
И трудно думаешь о нём.

У ног бронзовых
Стоят простые, цвета бёж.
А я розовый.
Ты от меня ответа ждёшь.

А что ж поделаешь!..
С трудом и эти одолжил…
Надень белое,
И тот жакетик цвета ржи.

27 июня 1966 г.
гор. Минск.