Зов тальянки. Поэма

Когда закат, созрев, скатился,
И спрятал нас в лощине мрак,
Костёр наш ярче заискрился,
Разгоняя сон и страх.

И ярче звёзды в небе стали,
Как будто с нашего костра
Поднялись вверх и замерцали –
Там играть им до утра.

А я мальчишка (лет тринадцать)
Сижу и слушаю рассказ,
А искры весело кружатся,
Осыпая пеплом нас.

Костёр наш тётя, оживляя,
Неспешный свой рассказ ведёт
О были, небыли, случае -
Что в устах людских живёт.

                1.
   "В каком, не знаю я селенье,
Но где-то в здешних деревнях,
Случилась всем на удивленье,
Одна история на днях.

Жила, как многие судачат,
Одна солдатская вдова.
Жила надеждой и удачей,
Не веря в страшные слова.

Всего-то счастья и видала –
Как дивный сон, как краткий миг!
Его на свадьбе пляс удалый,
Да в тёмной ночи совий крик.

Да голосистый звон тальянки,
Такой задорный, заливной…
Ведь без неё в селе гулянки
Не обходилось ни одной.

Быть может кто-то и вспомянет
О гармонисте молодом,
А в ней живёт он, согревает
Его любовь родным теплом.

Не буду сказывать причины,
Что вновь толкает замуж вдов,
Но сам подумай – без мужчины
Какой в деревне будет кров?

Кто поднаколет дров умело?
Кто подлатает в стайке хлев?
Да в одиночестве и белый
Чернее дёгтя станет хлеб!

Иль взять, к примеру, сенокосы.
Работай, силы не жалей,
Да без мужского лада косы
Ленивей вдвое, тяжелей.

   Война на званья не скупится,
Цела была бы голова.
А как увидишь женщин лица,
Так дашь ей звание – вдова!

Судьба, как грешным в наказанье,
Всю боль страданий и надежд
Им ниспослала в испытанье,
И этот шрам на сердце свеж.

Немало нас по всей России:
Жён, матерей, сестёр скорбят,
Да только всей любовной силой
Нам не поднять своих ребят!

Но сколь не мучайся сознаньем,
Ведь жизнь идёт своим путём,
И нет такого состоянья,
Чтоб всё живое – нипочём.

Где лист не сох бы по росинке,
Где б печь топилась без угля,
Где и по маковой зернинке
Не тосковала бы земля.
   
                2
   Когда кончаются отжинки –
Тут время свадьбам настаёт.
И на такую вечеринку
Всем селом идёт народ.

К столу несут: кто из кадушки
Те ж огурцы, кто сала шмат,
А кто капустки, медовушки –
Стол вниманием богат.

Обычай этот самый древней:
Коль поле чисто – пой, гуляя,
На свадьбе будет – вся деревня,
Как родня, семья большая.

Там тосты, здравицы и шутки,
И под частушки – пляс шальной!
Ну, а какие бабы штуки
Вытворяют в час хмельной!

Уж коль в гулянке разойдутся, –
Тут не устал бы лишь игрок.
А чуть в сторонку отвернутся –
Слёзы брызнули в платок…

   Зазвали в хату незнакомца –
Не оскудеет мир добром.
Чем за калиткою на солнце –
Не лучше ль с нами за столом!

Незнакомец с неохотой
(Видно было по всему)
Сел за стол и хмур пошто-то –
Свадьба что ль не по нему?

Взгляд потуплен, иль стыдится,
Что ноздреватой оспой рыт.
Как в народе говорится:
Он, однако, - шилом брит!

И не стар ещё как будто,
Но седой, как белый лунь.
Да гуляй! В таку минуту
Ты на мрачность сверху плюнь!

   Вот народ, в пылу дурмана,
В голос все: "Невесту в круг!
Что сидишь, душа Татьяна?
Что на свадьбе за недуг?"

А невесту держит память:
Вдаль уносит от стола,
Где гармонь была, как пламень,
Жгла сквозь туфли и несла;

Там, где сердце в сладкой пытке,
Словно птица, словно стриж,
Где от взгляда, от улыбки
К звёздам, кажется, летишь.

Зов подруг застал невесту
В том полёте, – в сон иль в рай…
Поднялась невеста с места:
"Что ж, Ванюшка, подыграй!"

Гармонист, пришмыгнув носом,
Спрятав пятки под стулом,
Распахнул тальянку косо,
Как учили, с огоньком.

Вот пошёл на переборы,
Вот аккордами берёт, –
Словно ветер на просторе!
Гром по улице идёт!

Ах, старается мальчишка, –
Для него такая честь!
Он по свадьбам-то не слишком,
Этот первый раз и есть.

И играл, как мог стараясь,
Тут запела б и душа!
Только в такт не получалось,
И смущало малыша.

Гармонистов нет поныне,
Голос их в войну угас.
Слава их живёт в помине,
В час веселья, грусти час.

"Извини меня, Ванюша, –
Таня молвит, – я одна…
Я спляшу под ту, что в душу
Мне запала навсегда!"

В туфли новые обута –
Дар ей в честь такого дня!
Не вдова уже как будто,
И как будто не жена.

Пляшет гордо, одиноко…
Но тут, слышит, кто-то ей
Будто стелет что под ногу,
Иль избавил от цепей.

Будто волнами качает
И уносит в забытьё…
К сердцу руки прижимает –
Тане грезится своё.

Много ль надо ей для счастья,
Истомившейся душе?
Вот случайное участье –
Сердце вздрогнуло уже.

Вот тальянка стихла снова,
Незнакомец к ней приник.
Где найти такое слово,
Описать печали миг?

Вот вздохнул пришелец глухо,
Будто раненого стон.
Отодвинул стул без стука,
Ставит стихшую гармонь.

Не спеша, вот стороною
Обошёл с гостями стол,
И побрёл дорогой тою,
По которой к ним пришёл.

    Вдруг, смахнув слезинку с века,
Вслед за ним она бежит, –
За чужим-то человеком!
Чем он мог обворожить?

Привела его обратно,
Усадила на крыльцо:
"Ну, играй, играешь ладно…" –
И глядит ему в лицо.

Вновь тальянка заиграла,
Гармонист глаза прикрыл.
Но сквозь прищур видит Таня
Блеск знакомый в них ожил.

И слеза как будто рдеет,
В уголках искрится глаз.
Всё в груди Татьяны млеет,
И душа оборвалась,

Как услышала любимый
Перебор на голосах, –
Зазвенело и забилось
Что-то звонкое в ушах…

   И, припав тут к незнакомцу,
Говорит, от счастья плача:
"Дождалась я ясна солнца,
Свет ты мой, моя удача!

Ты пришёл на свадьбу, Яша.
Для тебя она сейчас!"
"Я на зов тальянки нашей
Шёл, и брёл, и полз подчас...

Сквозь гестаповские муки,
Сквозь болезни и страданья,
Без тебя вдали разлука
Стала тяжким испытаньем.

Но ни это убивает.
Больно то, что я таким…"

Таня губы прикрывает:
"Я ждала тебя любым!.."

             ***
   Вот и всё, что я услышал
На покосе у костра.
За такою сказкой-былью
Просидел бы до утра.

Но рассказчица, похоже,
Притомилась, мнёт платок.
И ни слова… Тётя тоже
Ждёт семнадцатый годок.