Дюреровское

Я болен, и у моей болезни не будет названия,
Не будет лекарств, тех, что плавят, сжигают вены.
Мысли–термиты жрут здание мироздания,
Выстланы чувством–плесенью пол и стены.

В небе квадратном пляшут четыре месяца
Разного цвета, сны превращая в пятна.
Хочется кончить в женщину и повеситься.
С литром абсента думаю, (странно!) внятно…

Так себе зелье. Вечер полынной скорби
Вертится, словно крылья блудливой мельницы,
Я выхожу из комнаты, сильно горбясь,
С Верой к Надежде, зная, что всё изменится.

В небе трясётся брошенный ржавый месяц,
Чёрное пароксизмальное сердце бесится,
Спутница… сука! Меньше (стократно!) – бесит
Грязная, чёрная, (пусть даже к звёздам), лестница.

Всё зашибись, нет повода не напиться,
верх по рогам… и броситься рыбкой в улицу.
Любу не звали… Люба явилась с пиццей…
Жирная и болтливая, злая курица…

Явка провалена, улица Красных Маков,
Дом номер сорок, рядом с Весёлой площадью.
Мир без меня и со мною неодинаков.
В небе гранёном сдохли четыре лошади.