Саломея
Я возлежу с моими важными гостями на банкете
Приветов и даров всё высится гора.
Но дух мой отягчён, и гложет липкий страх до смерти
Когда я слышу крик его из мрака коридора.
Молчать ему не по душе, никак спокойно не сидится,-
Он всё витийствует, кричит обидные слова,
Что я бесчестил брата моего, что я кровосмесился
Его жену забрав не по закону, но со зла.
Я музыкантам приказал чтобы играли громче, веселей,
Чтоб их цимбалы заглушили этот непрестанный вой.
И ярые певцы рвут глотки до кишок за песнею своей,
Но всуе всё, не разогнать им что навеяно тоской.
Он всё ж пророк, его пути странны и непонятны,
Пророк, он лгать не будет никогда,
В темнице он, убить не смею и страшусь невероятно.
Он божий человек, так просто не убьёшь, вот ведь беда.
Купался бы себе в водице Иордана с евреями своими взапуски.
И плёл бы басни о мечтах что воплотятся.
Что их спаситель явится, что больше им не следует грустить:
Врата небесные пред ними растворятся.
Он мой закон и власть не уважал, не так, мол, хороши.
Храм Божий посрамил и нас на смех поднял перед народом.
Он смуту бы разжёг, когда бы я его речей не заглушил.
Лишь пасть заткнуть бы кобелю, не смертью платит, но свободой.
Иродиада:
Вот, думала, и счастье привалило
Когда я братскую постель погрела всласть.
Но коротко моё довольство было,-
На всех углах меня поносит эта мразь.
Явился из пустыни с криками своими.
Я видеть его смерть мечтаю день и ночь.
Сама готова вырвать я его язык отныне
И съесть без хлеба и вина, плевать на горечь.
Мой муж лежит среди пирующих гостей и знати,
Но взгляд его рассеян и далёк, он явно не в себе.
Дрожащею рукой он кубок без вина поднял не кстати,
Услышав крик того безумного телка, сидящего в тюрьме.
Мне надобно отвлечь его от этого ужасного придурка,
И дочери моей краса так кстати подойдёт.
Он жадными глазами вожделеет её тело на прогулках.
Увидев Саломеи пляску вмиг его тоска пройдёт.
Танцует пусть она с вуалями, как я когда-то в Риме,
Где Ирод брата навещал и высмотрел меня.
В провинциальной Иудее прозябать мне вовсе не по стилю,
Я в Рим вернусь в алмазах Ирода и золотом звеня.
Пусть он глазами ест её девическую свежесть,
Созреет пусть, податлив станет и послушен для неё.
Ему захочется отведать её желанной плоти нежность,
И что б она не пожелала,- он для неё на всё пойдёт.
Саломея:
Я кралась незаметно в темень каземата его увидеть:
Спокоен был лицом в своей молитве он, и с пламенем в глазах,
в своём верблюжьем покрывале ниц кинулся чтоб Бога лицезреть.
Он пробудил во мне желаний тягу, я спать теперь не в силах.
Нубийский раб изящный меня так пламенем не нежит.
И грек философ рифму к этим чувствам не найдёт.
Мать мне велит вуальным танцем отчима потешить.
Он выполнит за это всё, что мне на ум взбредёт.
Мне танцевать не привыкать, все пляшут в том развратном Риме.
Мать головы кружила сенаторам и генералам как щенкам,
Когда они в забвении доспехи, тоги и венки бросали как шальные.
Я здесь их так развеселю, что слюни будут мазать по щекам.
Вот первая вуаль – тот дым что вьётся от сандальных факелов,
И из кальянов, где курится опиум, и где клубятся трубки гашиша.
Им не понять, не различить, где явь, а где желаний диких зов,
Послушные хлысту моих ресниц, ждут приказаний чуть дыша.
Вуаль вторая – это тела аромат, он как касанье розовой воды.
Щекочет ноздри, смешивается с дымом и режет им глаза.
Они поднимутся с подушек вдруг, отмахивая дым
И аромат, и близость тела моего приводит их в азарт.
Вот третья и четвёртая вуали – мой пот с миндаля маслом в волосах.
Мне мокро в междуножье, подмышки влажные, сухого места нет.
Вот капля масла упадёт в огонь и вспыхнет как звезда на небесах.
И брызжет пот на лица им, за каплей каплю лижут как изысканный десерт.
А вот и пятая вуаль – звук драгоценностей бренчащих вразнобой.
Они ласкают тело и позвякивают так призывно, возбуждая нежность.
Ты подойти поближе и прислушайся, друг мой,
Ты ухо приложи вот здесь, ты слышишь, как волнует возбуждённость?
Вуаль шестая – узор из хны, что тело мне рисует как татуировка.
Ты пальчиком своим узор тот проследи чтобы значение осмыслить.
Мой дорогой, ты возбуждён, но не робей, и мне терпеть неловко.
Кто скажет, что взаправду это всё, или мечтаем мы об этом, может быть?
Победа за тобой, мой милый, вот моя последняя вуаль:
То девственность моя, тебе её дарю в награду.
Мужчина состоятельный, ты выиграл, как всегда, мой царь.
…
Ты лёг со мною как любовник, царём встаёшь перед гостями на виду.
Ирод Антипа:
О, Саломея! Твой танец мне принёс невиданный экстаз!
Чем одарить тебя? Ты только прикажи!
За наслаждение моё, за удовольствие, которое бывает только раз,
Я одарить готов тебя чем я б ни дорожил!
Саломея:
Я хочу того, кто заключён внизу, и я хочу его для себя.
Иродиада:
Не обращай внимания, мой царь, на этот детский лепет.
Рассвет вот-вот займётся, и ей так поздно быть не по годам.
Изнемогла глупышка, заснёт как камень, даже не заметит.
Ей голову его на серебре так хочется узреть, ну что за ерунда.
Однако одари её таким необычайным правом
и с жестом царственным в присутствии гостей
твой праздник заверши: ты всех их поразишь своим кровавым нравом.
Все гости долго будут помнить этот юбилей.
Ирод Антипа:
Он - божий инструмент, Бог нам вещал через него.
Теперь же он клянёт меня, и больше ничего.
Недолго был он инструментом Бога, его время истекло.
Не нужен больше Богу он, что было, то прошло.
Он в опьянении своём моё достоинство унизить норовит.
Не нужен Богу он совсем, постылый еримит.
И если он на веки пропадёт, Бог даже не моргнёт.
Что ж, решено. Что девочка желает, пусть берёт.
Саломея:
Мне голову его на блюде принесли для лицезрения:
Глаза мертвы, рот в недосказанной молитве искривлён.
И пробирает дрожь меня до омерзения
От бороды его, что мокрая от крови и в грязи. Как мерзок он!
Моё влечение к нему пропало без следа.
Желание владеть им больше не свербит и не бросает в жар.
И кровь во мне течёт как пресная вода.
Жива ли я сама? Ни чувств, ни мыслей - только мертвенный угар.
Всё это мать моя, её интриг игра.
Я не желала смерти этому пророку.
Она довольна,- ведь повержен враг.
А мне досталась голова, ну что от головы мне проку?
Меня влекли к нему желание и страсть,
и невдомёк мне было в ослеплении,
Что мать лелеяла желание о смерти, мне же оставалось
Для Ирода плясать, чтоб он раскис и стал податлив в исступлении.
Кровавой головы ужасен вид на блюде.
Кошмар сжимает рот и смертный страх мне тело холодит.
Едва забудусь сном в моей постели - будит
звук падающих капель крови, что в мёртвой тишине звучит.
Багровой струйкой кровь грязнит молочный мрамор
и бирюзу воды дворцового бассейна осквернит.
Как исхитрилась мать в жизнь привести ужасный приговор?
Как он желанен был, наивный еримит.
Но что поделаешь, признаюсь, оплошала.
Теперь все будут воспевать жестокого царя.
За все старания мои досталось мне так мало,
Я девственность свою проторговала, и зазря.
---------
Английская версия:
http://www.stihi.ru/2016/10/25/1829
Свидетельство о публикации №117062408120