Мы ползаем по дну Океана

Мы ползаем по дну высохшего Океана
и пьём воду из пластиковой бутылки.
Мы водим руками, как-будто плаваем
и хватаем воздух беззубым тылом.

Мы фырчим и млеем, и строим башню
Вавилонскую, предельно натужно.
Мы вспахиваем Океана пашню
в жару и в холод, в мороз и в стужу.

Мы поливаем из пластиковой бутылки,
надеясь вырастить что-то путное,
чтобы накормить ненасытное
чрево великой вселенской утки.

чтобы снесла великолепное
в крапинку с серебристым отливом,
чтобы стрела пронзила меткою,
и опрокинулся вой приливов.

и зашипело дно Океана,
сухость превозмогая горлом,
и закипела жизнь молодая,
и пионер затрубил горном,

предвосхищая жизни томление,
страстно сияющей под солнцем.
толща воды пробудилась от лени,
и заискрил, вздымаясь подсолнух.

Рыбами гладкими, скользкими рыбами
мы бы спокойно вглубь унырнули
и превратились бы мы в амфибии,
и к единицам добавились нули.

Жизнь - не театр, живое действо,
и не актёры мы, ЕСМЬ сущности.
дрожжи вздымают вселенское тесто.
веют и вспахивают и пучат.

Преобразуемся в что-то новое,
неизведанное, удивительное.
переживает сущность бедовая
несокрушимые атавизмы.

сори, пардон, катаклизмы, то есть.
лавы вулканов сжигают помпеи.
пишется человечества повесть.
зори расцвечивают, пламенея.

Рост и движение, и восхождение
сквозь непременные фуги обмана,
мечт и иллюзий, и выход из тени,
и просветление фога-тумана.

Здравствуй, моя непутёвая жизнь,
светом дрожащая вечная рама.
сущностной страсти моей ножи
резко обстругивают панораму

царственной невесомой особы.
и сочиняет памфлет поэт.
и преподносит бокал особый
на брудершафт и тет-а тет.

Сон потерял меня в дебрях сна.
Душно. Ищу выход.
Зашелестела, чуть слышно, сосна.
Захохотала выхухоль.

И заболотился разливанный,
журом журчащий ручей.
кто-то свирепый и окаянный
грубо и резко взашей...

Тропы невиданные заросшие
манят меня и ведут.
чертополохи кривят рожи.
Кони. Пржевальский. Маршрут.