двадцать третье

Пока, 4455
Ты даже не сможешь этого прочитать.
Обними меня. Но сначала детей, жену.
Я тону.
Я не помню дышать и идти не могу.
До сих пор я шагала, поскольку ты ждал на том берегу.
Помнишь, я сортирую носки, ты пасёшь пастилу.
Помнишь, мы на горе, ты седой я свежа с вечным детством в тылу.
Помнишь, в юрьевантонов день: лет двадцать спустя.
Мы придумали все. Ни сценария без тебя.
Мы надеялись, что бесконечен этот кредит.
Что желание слиться картонный кордон победит.
И любые границы.
Мы сливались в опасный момент, невзирая на лица.
И поэтому завтра добрый господь тебя оживит.

Моя парная рифма. Мое второе крыло.
Персональный свет, от которого всем светло.
Преломляющий мир, как магическое стекло.
Что мне сделать, чтоб лёгкое твоё зажило?
Чтобы грудь твою не пекло?
Чтобы сердце забилось — я раньше как-то могла.
Ничего. Уходи домой, девочка без весла.

Эпитафий обвал/салют начался уже.
Выстилает гранитный путь твоей лёгкой душе.
Твоей юной душе, шептавшей под пеной дней,
Не проснувшись толком, такой же юной моей.

Сказочной душе моего близнеца,
Белому полюсу моего инь —
Единству, что, сколько ни половинь, не разделить до конца.
Я хочу дотронуться до твоего пока ещё физически существующего лица.
Но повсюду море, куда ни кинь.
И твоя любовь, как письмо, что сбилось с дороги,
Возвратилась ко мне и стоит тяжело на пороге.
А у нас тут все для нее: покой и приём.
Заходи, родная. Нам будет горше вдвоём.

Сотворивший закат, бог не может быть так жесток.
Я срываю алый розовый лепесток
Лепесток, хотя этот образ избит и глуп,
Он похож на обрыв перед близостью твоих губ.
Я попробую кожей его, серый камень — на градус/вес.
Он немного как ты, но не весь.
Он шершавый и тёплый, как южная кожа твоя.
И как речь — тающая в шорохе гальки волна.
И как взгляд — целое море до дна.
Добрый бог даст собрать тебя из всего, что здесь
В день, когда тебя нет, ошибочно все ещё есть.
И узрев, как лобзает айфон один идиот,
искаженный урод моногамных пород,
Удивленно охнет и душу в тебя вдохнёт.

Я могла бы пойти через море тебя целовать.
Предлагала, но ты смеялся, ты говорил: "ну Кать,
Чисто физически мы не можем этого допускать".
Мне всего 36. Это значит, мне долго ждать.
Посмотри, любимый, глагольная рифма вон.
Поднимись и скажи, что это ****ь моветон.
И скажи заодно, куда мне с ношей такой?
Я хотела просто коснуться тебя рукой.
Просто сверить часы и что в памяти ты сберёг —
твой ответ опоясал меня поперёк.

Сколько нужно пройти дорог, чтоб избыть этот морок?
Я кричу тебе, твой неспящий ночной зверёк.
Посмотри, мой чужой, до чего ты мне стал дорог.
И на что, мой родной, ты сегодня меня обрёк.
Да, я помню, меж нами договорок:
Растерев два ума в творог, из аксонов навив веревок,
Обнажаться без оговорок...

Что сказать тебе кроме?
ты был стабильно тяжёл —
Этот образ, конечно, ни разу тебе не шёл:
Ты подвижен, как воздух.
Что два воробья-слетка,
Обнаруженные на веранде в девять утра.
мне и мысли не дали о том, что тебе пора,
Я же не суеверна, ну то есть была пока.
Под тревожно-нежное матери их "чив-чив"
Я читала канон за тех, кто болящ, но жив.
Что мой список вопросов к встрече, как ты просил,
Облечен, запаролен, стереть его нет сил.

Мне уже 36. Это зрелость и полпути.
Доживу и обнимемся там.
Я приду к тебе.
Подожди.