Зачем бороться?

Я с тобой на волне своего молчания,
Беспокойная, неприметная и чужая.
Если воздух запах бесправием и отчаяньем,
Значит, я тебя впредь не чувствую и не знаю.
Вечер патокой растекается по окраине,
Обволакивает дороги и магазины…
Всё, что было испорчено в прошлом, короче, ранее,
В данный миг пахнет плавленым оловом и бензином,
Даже я теперь приобретаю черты невротика,
Параноика, истерички и сумасбродки.

Я тебя больше не ощущаю, не знаю вроде как,
Но молчание обретает иные нотки.
И становится как-то холодно и немыслимо,
Будто всё заморожено, выпотрошено, забыто…
Боже, Боже, вовеки… как же там… ныне, присно, и
Защити меня от настойчивой гари быта.

Я с тобой, моя боль, отныне не буду ласкова.
Я тебе не отдам ни сердце своё, ни душу.
Если впредь ты задумаешь портить мне мысли сказками,
Если будешь стараться чувства мои нарушить,
Я клянусь, что вспорю себе брюхо ножами острыми,
Я убью тебя вместе с собой, если будет нужно!

Пустота моя обрастает сейчас наростами
И она уже не безопасна, не безоружна.
Но внутри меня так темно, моя боль, так холодно,
Так тоскливо теперь, что сердце устало биться…

Я с тобой ощущаю зверский безумный голод и
Становлюсь, если не предателем, то убийцей.
И крепчают мои слова, превращаясь в строчки,
Извиваются, завиваются чёрной вязью.
На волнах тишины разбивается позвоночник,
Становлюсь беспризорной, поломанной, безобразной.

Я с тобой на волне тишины своей и скучания.
Так безвольна, что нет ни силы уже, ни духа…
Если воздух по-прежнему пахнет скупым отчаяньем,
А внутри меня всё ещё корнем сидит разруха,
Значит, я позову тебя, боль, разрываясь и мучаясь.
И в тебе обрету и вкус, и окрепший голос.

Моя боль до того прекрасная и летучая,
Что уже не понять, для чего же я с ней боролась?