Заварная Баба

Определенный тип девушек (который, как бы не казалось, не является редкостью) незаметно вползает гремучей змеей в мою жизнь, оставляя на почти идеальном песке Одинокой Сахары волнообразные следы, которые кровоточат, потом приживаются под опаленным братским солнцем, а впоследствии со слегка мерзким оттенком проникают в подбитое тело, тряся и колотя его с каждой новой неожиданной встречей. Больно ли это? О да, безусловно. Но со всеми эпилептическими припадками приходит ностальгия о былом. О закатах в разных позах среди грязных простыней, о рассветах в поцелуях в очередное похмельное утро, о разбросанных словах о высоком, которые, увы, только лишь казались такими, а на самом деле склеивались из кусочков полумрачных богемных страниц в соц сетях и недохипстерскими тусовками в печальных сталинках; как ты радовался ей голой, сидячей у тебя на ногах или под ними, как она кричала в экстазе вынужденные односложные слова и звала то мать, то богов, а потом громко и бешено хваталась за душный воздух своими сладострастными губами, пока другая пара губ крепко присасывалась к ее шее, точно пиявка. Все эти детали, самые яркие и будоражащие меня (хотя и совсем банальные), свято хранятся где-то в глубине моей бренной души, и иногда, эти детали – это все, что остается от таких девушек.

Она легка и воздушна, словно тополиный пух в разгар летнего зноя, она поднимается вверх, чтобы достать носом белую пелену облаков и поиграть в догонялки с перелетными птицами, лавирует, как сумасшедшая, а потом резко опускается вниз, касаясь кончиками пальцев разбитые тротуары, потрепанных горожан, которые в недоумении (или страхе) проносятся мимо нее, не замечая ее ангельской стезы – и снова вверх! Бесконечная карусель для людей с устойчивым вестибулярным аппаратом. Она джаз, перекати-поле холодных мегаполисов. Позволишь спросить, а где твой дом? Где тепло, где двухработная мать и младшая сестра, где фотография сбежавшего отца, аккуратно спрятанная на верхней пыльной полке комода, где твой дом? Где твои многочисленные любовники, одноразовые ночи, где жар их сердец и пустые бутылки вина – теперь там ты ищешь дом? Ох, детка, ты сможешь найти там все, но не дом.

Падая в тебя, люди по началу не догадываются, что ты потеряна, что ты вычеркнута из обыденной жизни городского муравейника, что, взяв за руку, ты не потянешь в бездну будничных проблем и беспросветной тоски. Наоборот, ты показываешь, что существование – это импровизация, когда придерживаешься правил, но в то же время делаешь, что хочешь, как хочешь и в любой момент. И работа не кажется тебе тяжким крестоподобным бременем, и ты распускаешь крылья! Ты можешь летать! От зарплаты до зарплаты, от мужчины к мужчине – ты не ползешь на последнем издыхании, а порхаешь. И ничто не может взять ее. Будь то разрывающие изнутри ссоры с матерью, измены, пьяные загулы по модно-депрессивным улочкам в компании аскетичных и таинственных молодых людей, всплески агрессии и проклинания всего и вся вокруг – ничего не властно над ней, и она просто возвращается к своему безумному бопу, ломая устоявшиеся гармонии вдоль и поперек.

 Знала бы ты, как много я хотел отдать за это, получить этот невообразимый дар. Именно поэтому я старался быть всегда ближе, хотел прочувствовать тебя и познать, углубиться в тебя еще глубже, насколько это возможно.

И ты это позволяла. Эти ночи, эти утренние беседы и ласки, эти совместные фастфудные трапезы. Ты рассказывала себя, как будто книгу с гигантским количеством подробностей и эмоций, выплескивалась в выражениях, переливалась через края, выворачивалась наизнанку. Недосягаемое величие луны и ее звездной свиты заставляли тебя каждодневно вылетать в открытый воздух, оставляя позади тусклые огни полунемого и спящего города. Она впивалась мечтательными глазами в каменное лицо ночного неба, танцевала под его лучами, водила туда своих любовников и с возбуждением передавала услышанные ею древние песни далеких планет, на которые кавалеры не обращали абсолютно никакого внимания (все, что их занимало тогда – это мысли о ее жемчужных грудях и насколько глубока ее глотка). Она джазовала. А остальные лишь аплодировали.

И когда ты всматривалась в эту бездонную луну, охмуренная винными напитками и поцелуями  – что ты там видела? А что хотела видеть? Может, там и есть твой настоящий дом?

«О, дорогая, тебе не стоит пристально вглядываться в стеклянные витрины магазинов, «боковушки» машин, не стоит пронзать их своим взглядом, поправляя прическу или подкрашиваясь. Ты же и так великолепна! И ты об этом знаешь, и все об этом знают. Просто продолжай идти».

Уходя, она ничего не объясняет. Потому что так проще, так не страшно, так невозможно обнажить свои реальные переживания. Она свято-добра, никого не желает расстроить. Любые слова ранят. Поэтому она молча собирает косметику в сумочку, в глухой тишине вызывает такси, второпях, но без единого звука накидывает пальто и надевает свои коралловые босоножки. И покидает очередной дом, который не стал родным, покидает очередного мужчину, который уже не интересен. Она как вода. А ведь именно так она и живет, попадая к нам в бездуховный рот, орошая пошлые губы, вливаясь в исхудалый в поисках смысла организм, чтобы по прошествии времени либо испариться через нашу дорогую рубашку в клетку или дырявые джинсы, либо войти в канализационные анналы городского лежбища наигрустнейших душ, откуда пути назад нет.