Городу моего детства, Севастополю!

Я врос в сегодня из других времен –
не то чтобы во всем потусторонних –
но я был там зачат и в них рожден,
и не был в них, как будто, посторонним.

Какие это были времена?
Могу ли я теперь судить об этом?
За год до этого закончилась война,
но что-то не закончилось при этом.

И, как бы, в продолжение того,
что было жизнью, радостью и горем,
не из потери, не из ничего
мой город воскресал на кромке моря.

Он забирался снова на холмы,
неторопливо обживая склоны,
дышал и слушал звуки тишины
под жарким южным солнцем обнаженный.

Он стал мне близок горечью травы,
воды морской и глубиной утраты,
в которую тогда навек легли
войной невозвращенные солдаты.

Я видел сгустки маковых полей,
и ковылей, и камни скорбной славы,
но я не видел стаи журавлей и кораблей,
что шли на дно державы.

Я помню игры детства на камнях,
на парапетах, брустверах бетонных.
Я жил когда-то в прошлых временах,
в моих стихах теперь произнесенных.