Скорострел

"Как надоели эти рамки, новые строки, перенос слов... Ненавижу переносить слова... Почему нельзя писать сплошной строкой, для чего все это?" - подумал Опакуджи, прежде чем закончить своё домашнее задание. На прошлой неделе они с одноклассником поспорили, кто получит наибольшее количество пятерок в течении шести учебных дней, а когда Опакуджи поставил абсолютный рекорд школы(тридцать семь) и рассказал об этом маме, она улыбалась. Это было важно для нее. Еще ребенком Опакуджи декламировал "Муха цокотуха" Чуковского, ту, которая денежку нашла и по полю пошла, не умея читать.
- Тормози да со своими уроками, а нас вот вчера менты хапнули, - перебил его мысли Сундук.
- Это потому что меня рядом не было. Че натворили хоть?
- Да седьмой континент кинули, нас и поймали, а там хозяин ваш оказался.(возможно, это не был хозяин. Здесь со слов.)
- В смысле ваш?
- Чородинский да, бродяга такой. "Мне только брелок нужен был" - сказал, мол подарок это, и заявление забрал. Я ему тоже говорю: "У меня друг есть чородинский."
- Понятно, а чего меня не позвали хоть?
- Да ты ж ушел, у меня срочные дела, че то че то... На понтах такой.
- Понты на лбу у тебя, - высказал Опакуджи прежде чем был застигнут воспоминаниями о вчерашнем дне, перебить которые он был не в состоянии до полного воспроизведения всех случившихся с ним событий. Чтобы никто не нарушал идиллии наконец то достигнутой его одиннадцатиклассным сознанием, он уставился в учебник, но видел что то такое, что не способны в полной мере передать слова. Что то доселе невиданное, никем не достигнутое, а потому и невозможное.
Улицы перед ним чередуются. Темные и неосвещенные сменяются светлыми и даже ослепляющими своей яркостью. То же происходит и с постройками. Старый ветхий саманный домик, одного вида которого достаточно, чтобы представить уют царящий в нем, может граничить с каким нибудь развлекательным учреждением, или с многоэтажкой, так напоминающей муравейник своим внешним видом, и не имеющей ничего общего с ним, по своим внутренним характеристикам.
Атмосфера приправленная дождем придает ему ностальгическое настроение, в котором двое чужих друг другу людей впервые встречаются в чужом для них городе, где она просит его быть ближе, чтобы не промокать под дождем, а находиться под её зонтиком, в то время как он боится опалить свои крылья, подобно Икару. Бессвязные картины памяти возникают перед ним с каждым разрывом капель соприкоснувшихся с чужеродной поверхностью, а мокрый асфальт отражает не только созвездия с неба, но и огни ночных улиц.
Казалось бы его дорога должна быть заполнена предвкушением какого то несравненного удовольствия, раз он решился выйти из дому в такую погоду поздней ночью, но каждый следующий шаг дается ему гораздо сложнее, несмотря на молодые годы, и подкупающий вкус петрикора.
Подгоняемый чьим то лаем, Опакуджи продолжает идти. Джинсовая капюшонка, надетая поверх серой футболки  с изображением старого велосипеда, позаимствованной у старшего брата, полностью промокла, к тому моменту, как он добрался до двери, из за которой послышался голос, после спешно набранного сообщения.
- Опакуджи, ты?
- Нет, не я.
Дверь открылась. Черноволосая девочка лет семнадцати с карим цветом глаз, миниатюрной фигурой, и граничащим с бледностью оттенком кожи, улыбалась, приглашая его внутрь дома.
- Чем займемся? - неожиданно спросила она у Опакуджи после того, как они поздоровались. Это была их вторая встреча, после знакомства в интернете.
- Я даже как то не думал об этом... Чай есть у тебя? - попытался он затянуть время на обдумывание того, чем же еще можно с нею заняться.
- Есть горный и есть с мелиссой, а еще есть красный какой то, вроде с лепестками роз, ты какой будешь?
- Который ты нальешь. Мне без разницы, если честно, - отстраненно произнес Опакуджи разглядывая стол накрытый сладостями и домашней выпечкой.
- Зеленый будешь? - резко добавила девочка.
- Нет, только не зеленый.
- Ха-ха, а говоришь любой.
- Ну любой да, но не зеленый. - подтвердил самого себя Опакуджи, пытаясь найти место куда поставить промокшую ветровку.
- Классная куртка у тебя, дашь поносить? - продолжила диалог девочка.
- Так тебе ж это милое лиловое платье снять придется, а то она не будет на нем смотреться, отвечаю.
- Дурак, а у меня сестренка там спит, а больше никого дома нет. - указывая на дверь одной из комнат, испуганно и немного потупив взгляд проговорила девочка.
- Давай разбудим её. - предложил Опакуджи, не зная радоваться ему данному факту, или опечалиться.
- Не надо, ты что, она потом все родителям расскажет.
- Печалька. - допивая чай заметил он.
Со словами: "А пойдем в мою комнату?" - она взяла его за руку и повела в неизвестном направлении.
Кровать в этой комнате была настолько тесно прижата к стене, что уставший путник при первом же соприкосновении мог почувствовать исходящее от нее тепло. Окно, прикрытое антимоскитной сеткой, от которой у него на носу осталось пятно после их первой встречи, находилось прямо над нею. Ковры покрывали и пол и одну из стен комнаты, довершая своими узорами прелюдию знакомства с пространством...
- Перестань, - встрепенулась она вырывая у него из рук книжку, и пытаясь тем самым привлечь внимание к себе.
- Зачем перестань, я ж не начал еще?
- А я шотландку себе купила, тебе же нравятся шотландки.
- Ну, да, красивые юбки, но мне больше нравится, когда из них чтот выпир...
- Отвернись, я переоденусь.
Выпирающий шкаф своим убранством вводил наблюдателя в эпоху средневековья, а может и того, еще более раннего периода, где между мужчиной и женщиной не было шкафов. Именно на нем сконцентрировал свой взгляд Опакуджи, прежде чем она восторженно сказала: "А теперь смотри!".
- Класс! - подхватил он, глядя на то, как она кружится, демонстрируя себя со всех ракурсов.
- Правда красивая, тебе нравится? - пытаясь скрыть естественные румяна проступившие на щеках, она опустила свой взгляд.
- Правда, правда, а теперь ко мне идем.
- Не иду, - съязвила она, показав свой язык...
А обои, спустя длительный период времени, продолжали обнимать стены.
Их клеили с такой нежностью, и аккуратностью, что казалось будто бы они были единым, цельным полотном украшающим стены, в тех местах, где не было ковров. Если же наблюдатель решил бы приподнять ковры, то и там все было замечательно, а качеством работы оставалось лишь восхищаться.
- Да сними ты это сверху, - посоветовал он указывая на настолько узкий зазор в приставленных друг к другу обоях, что без вооруженного взгляда можно было вынести вердикт об его отсутствии.
- Нельзя, - ответила она, снимая.
- А зачем так дергаться? - возмутился он.
Девушка знала, что иначе он бы не старался так неистово разглядеть все достопримечательности комнаты, демонстрируя свою увлеченность, и ей это доставляло исключительное удовольствие. Само осознание того, что кто то способен оценить по достоинству все её старания в уходе за комнатой, заставило её улыбнуться.
- Чего с тобой? - поинтересовался Опакуджи.
- Я всё, - пояснила она продолжая улыбаться.
- Что ты всё? Дурная да ты? Я ж ниче не... - не понял он.
- Прости. Давай теперь просто поспим, - ответила она, и обняла его, как старого друга.
Воспалившемуся ему хотелось послать её на кухню за сладостями, но, заключив, что некоторым и пить не надо, чтобы быть е...тыми, он уснул, ощущая её теплое дыхание на своей груди. А через пару часов их разбудили. Чуть было не заставшие парочку врасплох своим внезапным приходом родственники девушки вынудили его бежать из дома через внутренний дворик. Перелезая по крышам соседних домов Опакуджи пытался понять, может ли смерть человека изменить уже совершенную им ошибку, но понял только, что не зря он смотрел фильм "Ямакаси".
Лишь собака в каком то из дворов изумленно посмотрела на него, как бы упрекая в том, что он так и не узнал была ли та, с которой он провел это время, зрелой девушкой, или все же неопытной девочкой.

P.S. Снова без редакции, извиняйте.