просто

ПРОСТО

книга лирики

(составлена из стихов разных лет, вошла в лонг-лист "Русской премии" 2017 года)




ПЕСЕНКИ ФАУСТА

* * *

все говорят «война» и я в солдаты
записан был и пулю в белый свет
пустил – она летит а смысла нет
но долетит куда-нибудь
когда-то

а зеркало состарилось со мной
состарилась вода что отражает
течение судьбы моей земной
а неземной судьбы-то – не бывает…
я спрашивал: никто о ней не знает

все говорят «любовь» и я любил
любил любил любил любил любил
любил любил и родину и море
у берега и небо на горе
и девушку которую люблю

теперь – остатний выдался бросок

от солнечного беспредела наискосок
лежу бездарный и без дела
и грею брошенное тело
и эта нега скороспела
и наг песок

* * *

опять зима - я кажется не рад
опять пойдут счета за отопленье
опять испорчу обувь - соль разъест
опять идти на рынок покупать
но греет осознание того
что жить осталось - несколько снегов
коль повезет - ботинок восемь пар
но может быть и пары не сносить...
тепло — несносно

* * *

мне нет числа и чисел нет во мне
беспочвенность безвременье безлюдность
наряженный в наружное - извне
тащу в себя духовную наружность
ей тут легко: она на высоте
в божественно-прекрасном окруженьи
невысказанных благостных идей
и мудрости еще не давшей тени -
кто вечно жил тот мальчиком умрет
не ведая расчетов и расплаты
так воздуху незрим его полет
и так закат своей не знает даты

* * *

жизнь - омут
а ты - мамонт
грузный и грубый
в рассоле груздь
памяти суть -
сердоточный камень
оба сотрутся когда-нибудь

но на плите
не резцом - мелом
вечность напишет:
"жил - был"
время дразнил инородным телом
а живородным - творил

* * *

развал страны происходил при мне
делилось все что видел я в окне
делились двор дрова делился дом
делились проживающие в нем
делились птицы в желтой синеве
делились рыбы в синей синеве
в семье сестер сердечных и братух
делился воздух и делился дух
сейчас живу предчувствием войны
за то что были все разделены
смотрю в окно на полевой гранит
который всех опять объединит

* * *

                "...Если только можно, Авва, Отче,
                                    Чашу эту мимо пронеси..."

                                                   Борис Пастернак

наверное я верю богу больше
чем тот кто в храме зажигает свечи
целует крест
и прочие дела...

наверное я больше доверяю
ему свое здоровье и удачу
без лишних о себе напоминаний
уверенный: увидит и спасет

наверное мой мозг не так устроен
чтоб докучать всевышнему молитвой -
набором слов в хроническом наборе
и аз к тому же ведает склероз

наверное душе моей уютно
в его нечеловеческих ладонях
тепло кружить меж линиями жизни
и льнуть причастьем к линиям любви

и оттого что бог не просто слово
я напишу его с обычной буквы
не стану рифмовать его с порогом
да и вообще не стану рифмовать

но главное - оставлю выше строчек
цитатой из любимого поэта
а бог прочтет мой стих и улыбнется
как солнце улыбается траве

* * *

                Тае

вы знаете
есть гениальные люди
слагающие гениальные верлибры
тоненькие и острые
как клинки звезд

входит такой верлибр в грудь
и ты теперь ранен
и с этим живешь

как небо
пронзенное светом

* * *

всего и делов-то проснуться подняться пойти
увидеть услышать (но в принципе можно не слышать)
забраться в трамвай пятерню над собой занести
держаться держаться за ветку сиротскою вишней

всего и делов-то не думать о жизни своей
а думать о маленькой смерти чужой и далекой
да косточку сердца не выплюнуть с возгласом "эй!"
попав под весенний каток пассажиропотока...

* * *

еще тревожен цвет сирени
и как ребенок на экзамен
еще сбегаешь спозаранок
сорвать заветную пятерку
еще в вишневое варенье
с его вишневыми глазами
влюблен и хочется признаться
в любви к вишневому варенью
еще нет умысла в обмане
расчета в неслучайных связях
еще от помысла до жеста
не надо слов - такая малость
еще по-прежнему осталось
начать одно стихотворенье
"еще тревожен цвет сирени"
и чтобы правдой показалось

* * *

кому я изолью печаль?
тому кто не умеет слушать
туда - в заоблачную даль
в бескровное пространство суши
где и железо и слюда
воды не видели с рожденья
и безответное свеченье
зовется богом иногда

* * *

какая-то засада - дом окружен листьями
ногу жалко поставить - наступишь на красоту
вот и вишу, словно солнце над шоколадом -
оба такие красивые, но одному другого жалко

у природы есть плохая погода, а ничего некрасивого нет
я как-то искал - не нашел
ужасное есть, то есть ужасно красивое
этим она отличается от бога, у которого есть все

заметили, я пишу одни и те же слова...
одни и те же скупые слова, одни и те же слова...
какая-то засада - слова окружены мною
рот открыть жалко - выпущу красоту, с чем останусь?

и отними у бога природу - с чем останется он?

* * *

мне кажется
что в слове верлибр
больше поэтического
чем в самом верлибре

как в слове растение
больше растения
чем в самом растении

как в слове человек
больше человека
чем в самом человеке

и только в слове беда
меньше беды
чем в жизни

и в слове любовь

* * *

вот я пишу: тоска и скука
и сразу вижу двух собак
они воскресной безделухой
с утра в глаза мои глядят
то лижут мордочки друг другу
то друг у друга ищут блох
а я пишу: тоска и скука
хотя хочу писать: любовь

* * *

но лучше ничего не говорить
вязать свой теплый шарф и слушать телек
сама собою длится жизни нить
и застывает в образе петелек
когда-нибудь она тебя убьет
затянется вокруг могучей шеи
ну а покуда пусть узоры вьет:
да будет шарф! с ним умирать — теплее

* * *

вооруженный рыбьей зевотой
фильтруешь базар в акватории чувств
не то что б святая не то что б работа
но долг долгожителя сферы искусств
исчо - украшаешь среду лаконичным
возвышенной цели речным пузырём
шевелишь простор плавником безразличным
а вместе с простором - крючок с мотылём
все тлен
все бессмертная сага о смерти
все дно ото дна - и вверху и внизу
и если поверхностно - каждому светит
звездец угасания в божьем глазу
речная ты тварь или в море селедка
беглец длиннорылая рыба-пила
пылится мука шебуршит сковородка
и бабушка масло уже пролила
ты божья ль раба или рыба от бога
что с миссией смысла явилась сюда -
все плен потому что ни стен ни порога
потоп потому что вода и вода

* * *

метеозависимым
назови меня
говори: в твоем теле - нет жизни
и смертью дышит каждая клетка
от того что - облако не такое как надо
ветер сменился
птицы умолкли
любви витамин - кратковременной химии лекарь

не спорю
голова забита фрагментами тел
с отпечатками пальцев убийственной памяти 

такое вот в целом
кислородное голодание

зимой
когда воздух тягуч и тонок -
замучаешься набирать

* * *

не верь не бойся не проси не
жди свою смерть - она придет
как паучок на паутине
сидит на боге небосвод

вне времени внутри пределов
ютится смысл - найди его
как знаешь делай иль не делай
и будь что будет - ни че го

* * *
ты скверный читатель природы
листатель бульварных вестей
господь неизвестной породы
заведует кухней твоей

пока на ошметках тумана
с утра припекает желток
он тянет из трубки кальянной
деревьев дымящийся сок

холодной кокосовой крошкой
какой посыпают эклер
он скоро бульвар припорошит
а после - завалит и сквер









ВРЕМЯ МЕБИУСА


* * *

(над данией нависла тень конца) 
принц разорвал с офелией в покоях — 
лаэрт рапиру точит (кла-ца-ца) 
а клавдий варит яд и всё такое 

гертруда маску делает с лица 
суспензия свисает огурца 
а в это время позднее сырое 
над гамлетом нависла тень отца! 
но не успела тронуть за живое — 

принц умер от испуга (всё такое 
над гамлетом склонилось) “бедный принц! 
ты на кого оставил нас в покое?” 

гертруда маску делает — с ресниц 
слеза скатилась капелькой алоэ — 
принц ожил! а гертруда долго жить 

с испугу приказала (всё такое 
и ахнуть не успело и завыть — 
над гамлетом уже склонились двое) 

“скажите, принц, кого ж из вас зарыть? 
зарыть иль не зарыть? уже достала 
семейка ваша! роем — вам всё мало! 
кто будет сверхурытые платить? 
как прежде — бедный йорик??!” 
всё такое 
взбесило йорика: 
“оставьте племя злое 
меня и кошелёк мой! нет отбоя 
от гамлета и всей его родни! 
сам лучше сдохну чёрт меня возьми...” 

(и умер) и упал на чью-то груду 
ещё напоминавшую гертруду 
чья маска бледности уже почти 
прошла (внезапно королева — ожила!) 
лишившись правда огурцовой свежести 

что было дальше — и ежу известно... 

как всё неловко в датском королевстве! 

скрипка и немного жёстко

гамлет зараза покинь авансцену сынок 
дай дирижёру сойти в оркестровую яму 
вечером фауст но альт как всегда занемог 
это ль не драма? 

гамлет опомнись есть время спуститься в буфет 
быть или нет представлению — что за вопросы 
вечером фауст но альта по-прежнему нет 
это ль не проза? 

гамлет изыди как бес или пробуй смычок 
как чесноком натереть канифолевым ядом 
быть или нет представлению? третий звонок 
публика рада 

гамлет играет на ощупь и ощупь верна 
херр дирижёр без труда доведёт партитуру 
фаустпатроном подорвана и сожжена 
публика дура... 

гамлет ты хамлет омлет ты и прочий памфлет 
завтра учи барабан завтра жанна да жарко 
будет поскольку ударника в оперном нет 
сдох от инфаркта

* * *

“мне скушно без... что делать? фауст”
(из телеграммы)

всё в рифму да в рифму не ряжен не сужен
подайте мне спелую нимфу на ужин

продайте мне дом из наждачной бумаги 
заставьте любить препинания знаки

назначьте редактором жёлтой вечёрки
набейте лицо мне и гильзу махоркой

я буду хлебать как болотную слякоть
стихи и смеяться смеяться и плакать

я буду беспечным бревном образцовым
готовым и в вечность и в печку готовым

о господи чем ты нанёс эту рану?
болит но не больно легко иностранно

вон там между этим ребром и вот этим
а впрочем я всё перепутал на свете

подайте на ужин мне спелую грушу
продайте шалаш с колоннадой наружу

заставьте беситься с погоды и с жиру
назначьте редактором нового мира

торпедный снаряд начините тортилой
мальвину намыльте малиновым мылом

а небо в небраске неброско лишь форс один
так чем ты нанёс эту рану мне господи?

вон здесь между этим виском и вот этим
ты всё как всегда перепутал на свете

всё в рифму да в римфу живу и живу же
а смерти не нужен а жизни не нужен

платок камень ножницы всё стало камень
когда ушла мама

* * *

вынь из сердца нож да положь
клюком соквенным истеки
чем-то на пьерошку похож
посвящал мальвинке стихи
знал что не растопишь фарфор
но дышал дышал на стекло
выл козлом что греческий хор
и тупил о кожу перо
жизнь прожил как поле прошёл
оказалась ноша легка —
вынь из сердца нож да на стол
положи его… и пока

* * *

она юна и у неё есть дар 
божественный и грация актрисья 
но будущее словно шаткий шар 
под начинающей эквилибристкой 

всего один неосторожный шаг 
а край картины так опасно близок 
я отвернулся чтобы не дышать 
в смешные паруса эквилибристок 

ей скоро покорится этот жанр 
и полным ходом солнце море трубы 
она юна под ней послушный шар... 
что ж я — на кубе? 

что же мне на кубе...

* * *

в вашем питере все смотрят поттера
из партера доносится портером
я узрел в туристическом постере
как весна облизала Тучков

о как хочется броситься с острова
петропавловки каменным остовом
в невозможную синь ваших господи!
небожительствующих зрачков

в вашем питере смотрят неласково
словно пушкин на оды Хераскова
мол откуда так много натаскано
неприлично возвышенных слов

допустите пиита до питера!
на литейном дома будто литеры
а вдоль мойки расставлены зрители
это ж рай-то какой для стихов!
...так думал пожилой повеса
летя в пыли на холке беса...

* * *

ты очень женщина а я на облучке: 
армяк да вожжи да сапог английский
сударыня поедемте пить виски
коль нет любви и нет её — вообще! 

вы видите насколько я — ничей? 
никем не занят никому не в радость
поедемте! поедемте пить гадость! 
я буду — мот слуга и казначей 

я вам куплю лимонное драже — 
сто кислых солнышек за каждою щекою! 
о — не просите бросить Вас в покое — 
какой покой на этом вираже?! 

сударыня... я ж лучший из вещей! 
окладист бородой и ворон оком 
а то что жизнь прошла и вышла боком — 
так всё же ж — вышла! и... ушла уже 

ты очень женщина! и это так жестоко


из остаточных явлений

1.

ах ты господи
да что ж я у тебя-то в горсти
да еще в горести!
дело ж не в пути
да не в гордости
а в том что крест нести
нет возможности!
отпусти
грехи не орехи – химера грех
разве ж грехом насытишьси?
если прощенья хватает на всех
что ж мы как мыси-то в колесе
горемыкаемси?
а еще – спаси
не паси – спаси
вне горсти спаси!
ибо нехристи
и на небеси –
тоже лю
ди...

2.

ой-ты гой-ты-гей-ты-гай-ты дай
ой илья-ты-ль я-ли он-ли все-ли вместе-ли
ой помять-на-память лапу-логос-лай
не-видал-подобных рода-песьего!

на-спине-шерсть ой да-на-спине-по-шесть
на-шестом-седьмой да-спиногрызы-все
вырастить-итить с-учить с-кормить с-огреть
ой да-в-леди в-ляди в-люди ой-да-вывести!

ой-ты-бой-ты-бай-ты-бул-ты-бил-ты-бог
ой-ты гой-ты гей-ты гай-ты добрый молодец
ой отрой-открой-отдай ключ-в-рай-в-барак-в-чертог
можно я погреюсь? очень холодно








РОДИНА

вавилон

                « О, Сад, Сад! »
                Велимир Хлебников, «Зверинец».



о! вавилон
где улицы заканчиваются не успев начаться а окна светятся огнями внутрь и потому напоминают китайцев...
о! вавилон
где лики бабушек печальны а святейшие без окладов и ездят на шестисотых...
о! вавилон
где русский подобен грузинскому вину голландского разлива - не тот вкус не тот запах и цена зато - упаковка...
а философы не получают пособие...
о! вавилон
где газеты подают на жидкое и ими не подтереться...
где море и сосны принадлежат народу их не видящему а немцы закупают дрова...
где стрелки часов смотрят на запад и потому солнце постоянно заходит...
а русские пьют пиво...
где сдвоенное С в слове ИСКУССТВО напоминает не мирное  прошлое а военное настоящее и повсюду запах жареных сосисок...
где голуби утратили прежний смысл и больше двух не собираются...
а бурый цвет флага тяжеловат...
о! вавилон
где скорость помноженная на массу равна нулю и это касается мысли...
где дорожная полиция цветет зеленью и дорожает...
а русские учат иероглифы...
где бизнес является народу с полотна Иванова и это есть обман зрения...
где президент как пионер хранит государственную тайну...
где главное качество гороха - серость...
где нет цензуры оттого что нет веры и писателей...
где улыбки продавцов действительно напоминают cheese но какой-то с тмином...
где журналистами не становятся а называются и это тоже свобода слова...
где у норвежцев длинные руки и волосатая лапа...
а русские играют в новус...
где с криком «саэйма» избиратели делают себе харакири – долго медленно верно...
где от Великого соседа ждут Великого потопа и ноют лодки...
где банкиры ближе Швейцарии и потому скучнее немца а русские - особенно...
где в уникальном эпосе автор разрывает пасть медведю с легкостью народа не ведающего что творит и это продолжается...
где дураки и дороги выступают клоунами в шапито а русские смеются и платят...
где дети героически колют наркотики и даже лечатся...
а старость проиграна как Ватерлоо...
где насильники любят младенцев и потому невинны...
где министр благосостояния хорошо знает свой язык и оттого держит его за зубами...
где поэты просят подаяния но как-то неубедительно...
где латыш это профессия а русский - древнейшая...
где понятие Родина необязательно как брюки у шотландцев...
а норвежцы торгуют водкой...
где в каждом из нас есть частица себя и она элементарна...
о! вавилон
где деньги подобны доспехам отчего все рыцари - псы или немцы...
где любовь линяет в теплые страны осенью и безвозвратно...
а сердце каменеет под ступней особенно русское...
где в легком акценте узнаешь москвича и слушаешь слушаешь...
о! вавилон
где все напоминает все и на том заканчивается

*

тут у меня каменный
узок узор оград
тут и живу - тамовый
западный шелкопряд

шьется ль деталь шороха
варится ль сталь в нить
тут у меня - плохо мне
узко мне тут жить...

дышишь со сна ль соснами
или назло - в зной -
в этой стране плоско мне
вот и узор - злой...

вот и пряду тутовой
русской души пядь...
алес зэр гут мутно мне
узок узор, ... .

*

где река расширяется и тормозит
упирается бедрами в местный гранит
удивляясь тому что тонка и легка
а теперь вот никак не проходят бока
а теперь тяжела и воды не поднять
и мутит и к соленому тянет опять
я живу... вижу море и вижу собор
выше крыши - простор ниже пирса - простор
я состарился в этом смешном городке
где есть место собору простору реке
где однажды забившись в свою конуру
я умру







УРОКИ РИСОВАНИЯ

1.

Художник Карло Маратти, "Портрет папы Климента IX"

о чём блистательный маратти
хотел поведать мне когда
климента в пышном белом платье
сажал на маркий трон холста?
ну жил – подумаешь! – в италии
сопровождал свой скушный век
не был замешан в вакханалиях
девятый божий человек
не жег костры не гнал в изгнания
как все жевал и пел псалмы
построил оперное здание
на месте городской тюрьмы
за христианский крит ответствовал
но тот последний бастион
профукал перед самой смертью он -
под турками ираклион...
о чём блистательный маратти ты
задумывал свое кино?
в его разомкнутых объятиях
вневременье заключено:
глядит лицо пустыноокое
в тюрьме обед – в театре сон
готовят турки жесть жестокую
поет псалмы ираклион...

2.

Художник Иван Никитин, "Портрет Елизаветы Петровны ребенком"

(он знал: она его спасет
о ангел! ангел краснокрылый!)

еще всевидящий синод
не трафит иноземной силе...
еще не в свите у петра
еще не признанный гофмалер...
венецианского двора
не заработан первый талер...
еще далеко до тюрьмы
но от сумы как прежде близко...
еще российские умы
питают соль земли российской...
иконописец и гравер -
отсюда лик оттуда тени...

(о ангел! но – глядит в упор
на мир сгибающий колени
пред нею...
ангел во плоти!)

– вернуть художника и амен!

ей предстоит произнести
уже не детскими губами

3.

Художник Фердинанд Боль, "Эгина"

да что тебе эгина хлопчик!
ну розов жемчуг во плоти
ну муравей упрямо топчет
в паху и трудно отойти
ну нежен взгляд да знал нежнее
но тень особенно легла
и тетивой коснулась шеи
животрепещущая мгла
да что тебе за наважденье
в ее воздушных телесах?
округлых облаков свеченье?
рукообразных крыл размах?

Импрессионизм чистой воды

и вот в конце дурного года
случилась странная беда
я как бессмертный дул на воду
но сдулся... выграла вода
и навалилась оголтелой
горячей массою своей
как накалившийся от гнева
рассадник ртутных пузырей
как мощный маятник торнадо
горящий штопор ашдвао
в еще живое сердце сада
вошла и - вышибла его!
эдем мой нем... в беде нет брода
в воде скворешен беглый ряд
и - наслаждение свободой:
пускай плывут - куда хотят!









СКВОЗНАЯ ТЕМА

1.

дворовый снег в каштановых листах
серебряная зелень на кустах
и воробей приклеился к карнизу

и это все чем я теперь богат
и рад тому что этому я рад

и чту за дар октябрьские капризы

2.

настурция! настурция! какое слово терпкое!
в нем приглашенье в турцию и унция сурепки в нем
как будто принял порцию и шляюсь по всем улицам:
настурцию! настурцию! кричу – а бог волнуется
за мой рассудок смешанный с осенней желтой пеною
того гляди – насупится и даст под зад вселенной мне
и выгонит и выкинет туда где все пакуется...
«Ну вот – твоя настурция... Цветок невзрачный... Куцый...»

3.

я только пару слов!
о том что зол
на золото украденное всуе
наверно ветром под шумок покуда
я десять дней болел – он крал и крал
по листику детальке самородку
он не гнушался поднимать с земли
и обдирать срывать...

еще одна сворованная осень

как после пьесы – номерок в руке
но сыро и пустынно в гардеробе

4.

с утра на улице сквозит
прощанием – трамвай плащами
демисезонными набит
как шкаф с прозрачными дверями...
вон и твое пальто висит

не возвращайся! гераклит
уже пролил на рельсы воду
но знай что будешь несвободна –
за тему взял тебя пиит...
все остальное – с кем угодно!

с утра на улице сквозит
как будто ты закрыть забыла
дверь за собой и тянет стылой
весной – от самых антарктид












ЧЕТВЕРТАЯ СТЕНА

* * *

в эту осень тяжело дышалось
медленно болезненно спалось
и казалось жить осталось – малость
много меньше той что довелось

и казалось окнам открываться –
незачем и переставить стул –
незачем и слуху напрягаться
и зрачком буравить темноту –

незачем...
когда бы ни примета –
предрассветный цокот каблучков
девушки божественной как лето
еле различимой без очков

* * *
то звезды на ночь нанизывал
то высыпал соль на скатерть
тоски городской провизор был
точен и каждой каплей
казалось чаша наполнится
того и гляди – зайдешь за край
прольешься такой бессонницей
что всех святых на слет созывай
казалось таким до утра дожить
труднее и путь короче чем
в окно – только вену отворить
ключом загодя заточенным

* * *

до свидания птица кoлибри
крибле крабле естественно бумс!
от меня уплывают карибы
и срывается в небо эльбрус

скарб волшебника: скатерть да шапка
сапоги да четыре стены...
до свидания рыбка и рябка
наши сказки уже сочтены

до свидания пик альтруистов
до свидания жизнь - ананас
судным днем дожидается пристав
крибле крабле естественно нас

смерть волшебника проще простого
загадал - и исчез в облаках
но сначала - волшебное слово
и ресницами взмах...

сказание о хрустальном башмачке

катилось лето медленно-медленно
шершавой тыквой - большой каретною
дежурный кучер с крысиной шеей
был плоть от плоти - улыбка феи

на диво странный набор подарочный
тебе придумал практичный сказочник -
когда под утро пробьют прощальную
уйдешь обута - шнурки хрустальные!

след не успеет остыть прелестницы -
лакей до блеска очистит лестницу
принц облюбует твою ровесницу
у феи много таких же крестниц

но ты не знаешь об этом девочка
здесь столько пыли что в тыкве семечек
ах осторожно помнется платьице!
а кучер щерится а лето катится

просто стих с эпиграфом в конце

в то время как лирический герой
(а буратино - ключик золотой)
искал в себе ответы на вопросы

на землю опустилась просто осень:

да – просто лист покинул пьедестал
и просто ветер дуть не перестал
и вот по льду естественных зеркал
его уносит

простительна любовь на склоне лет
особенно когда издалека
как будто нет

как будто просто черная река
а за рекою просто белый свет
и грусть легка

(в то время как лирический герой
несет в себе трагический настрой)

пронзительна банальная строка
и рифма не тревожит новизной
ни мостика ни зги ни челнока

и ритм хромой

вот так придут однажды за тобой
с огромным огоньком для мотылька

"На, Буратино, ключик золотой!"
(A.H. Толстой)


охота на бабочек

сачок ты ботаник прошляпил такую под самым...
и что там красоты иных на клею да на спицах
она пролете пронесла прогремела такими глазами
живыми глазами - не крылья - хлопушки в ресницах

закрой свою сумку повесь на забор свою сетку
разбей свою банку усохни сядь на кол и тресни
ты лабух ботаник и ладно бы кепочка в клетку
так клетка под кепкой а в клетке – причинное место

поехали вместе поехали что ли на эту
венеру ли? что там у них за семью небесами?
я тоже ботаник и тоже хочу на планету
где бабочки – сами...

* * *

и ван был гог да и тебе пора
отвлечься от пологого двора
а что там кроме птиц кротов и кошек
да черных прямо угольных окошек
и отражений в оных серебра
застывшего в безветрии с утра?

иное дело полный штиль — смотри:
под солнухом растущим из земли
такая зыбь что местный почтальон
как капитан идущий кораблем
таит волны и молний морзе ключ
а взгляд упруг и нежен как сургуч

вот женщина... мне кажется она
не дождалась заветного письма
и что? и зрели семечки в полях
и сохло масло на ее бровях
и вычернела глаз орлиных медь
ну а письму желтеть еще желтеть

вот комната дарующая свет
в ней никого тоскующего нет
уже давно придвинут стул к окну
и зеркало глядится в тишину
той вечности когда от нас удрав
здесь ван был бог... да и тебе пора б

* * *

кафе-каштан картавый азнавур
винилов ворон с норовом гасконца
горяч пером на оголтелом солнце
червлен золой от птичьего кутюр

мой двор с утра похож на авантюр
пристанище – придворные интрижки
еще юна но метит в помпадур
натурой не налившаяся вишня

еще в маркизы летние де сад
не распустился но уже шалят
шмели-шалавы под садовой крышей

и дикий виноград уже в крови
и вяжет рот предвкусие любви

никто не бог наедине с парижем!









ОСТРОВ СТРОК

* * *

уже летит не в глаз а в бровь
не пуля - божия корова
с далеких райских островов
по умозрительной прямой...

я вырос в лучшем из миров
за неимением другого
и выбрал лучшую любовь
за неимением другой

* * *

был день как подоспевший постовой
строптив – он шел в атаку: мол не с той
ноги я встал не в тот дурацкий возраст
вошел и штрафовать еще не поздно
и лучше б я вину свою признал...

я помню милая и знаю как любим
был черный твой котенок как над ним
твои кружили щеки терлись плечи
о мордочку – я сравниваю есть с чем
я стал ревнив к котам и стал раним

как та мишень ты помнишь в тесном тире
круги дышали порохом одним
но дырочки (как будто их сверлили
специально для тебя) мы находили
в одной – твоей... давно ли стал чужим

мой выходной – в лесу ли на диване
ли в дюнах ли хоть где ли наугад
ты смотришь – мимо в рощу ли в скрижали
твой взгляд то ловит мух моей печали
то зол то в кровь исхлестан как закат...

нет – день был тот и год был тот но ад –
совсем не тот а что-то больше ада
какая-то вселенская утрата
внимания – размером в полкивка
как нелюбовь последнего звонка
к учителю и гибель винограда
в вине – на радость местным босякам...

* * *

начитаюсь Ремарка пойду и куплю кальвадос
подмигну профурсетке (пусть верит что жизнь не напрасна)
и наверно влюблюсь и конечно немного всерьез
до немого такого смешного но все же – несчастья...

воздух дерзок и свеж да и мне-то всего сорок два
да и хвост пистолетом а значит и вечность на мушке
я еще расстреляю свой прикосновенный запас
как обычно пустив в молоко поцелуем воздушным...

я еще подберу к тебе свежую рифму, любовь!
но увы не теперь - потому что до одури падок
на чудесный напиток кальвАдос – зеленую кровь
из немного подгнивших прошедшею осенью яблок

говори акварелью...

1.

говори акварелью – мне нравятся полутона
и размытость отдельных фрагментов – когда-то любовью...
на хрусталике памяти – трещинка знаешь она
очень мило тебя искажает на фоне зимовья –
о еще бы! немного дефекта а столько тепла
излучает твой взгляд ненароком дровишки – с подтреском...

я тебя убивал в стародавних мучительных снах
я тебя забывал в каждом облаке облике жесте
я каленым железом тебя выжигал из листа
и на площади жег с колдунами и ересью вместе...
вот такой вот пейзаж... такова подоплека холста...
говори акварелью – мне нравятся губы с подтекстом!

2.

родная
в дымке розовой
над озером
возможны паруса
и даже – алые
(даль – тоник в юном плаваньи
а в этом – боль мой парусник
но ветер – стих
и парус – сник
я не пристану к гавани...)
ты жди меня
зови меня
гавайскими гитарами
пусть провода тебе звенят
о том что чувствам – нет преград!
(прощай
мы были парою...)

ты – молодость
твой мол на ось
земли нанизан
значит – врозь
отныне я с магнитными
потоками в твоей душе
и губ –
губительна уже
береговая линия
суденышку
чей хрип и храп
и крен и капитана сап
на суше – вычурны и пошлы!

прощай
я выучил устав
всех расставаний –
Беринг прав!

вернуться – невозможно!

* * *

долечу ли пухом дотянусь ли прахом –
где-то есть то деревце с фиговым листком
с бронзовою кожицей маслянистым запахом
на прелестном острове – знать бы на каком

нет его на глобусе нет в литературе и
кажется во времени нет координат
но цветут на деревце маленькие дули две
остренькие дули две в стороны глядят

и недосягаемый а не взор черешневый
манит птицу певчую бронзовый искус –
долететь хоть пухом! дотянуть хоть перьями!
эх тоска фиговая – фиговая грусть...

* * *

любовь моя – не пишутся стихи
хотя их автор жив и даже слишком
безрадостно живет листает книжки
о вечности и много водки пьет

любовь моя уже который год
он замечает что пустеют строки
как гнезда – видно выдохлись сороки
и некому подбросить новый ход
судьбы ему в ладонь
а смерть – не в счет

любовь моя наверно не живет
нигде теперь – ни здесь ни в аргентинах
ни на луне и оттого вдвойне
тоскливо автору

как лодкам на картине
Моне

* * *

все кричал анаэль! анаэль!
на лиане качался качал
то ли право на боль то ли хмель
но смотрел и смотрел на причал
то ли парусник ждал то ли бот
и кричал анаэль! анаэль!
год за годом годами за год

это я провожу параллель

это я говорю: острова
словно звезды господь разбросал
заготовил огонь и дрова
и зачем-то построил причал
и качай на лиане печаль
и качайся но знай наперед
что никто никогда в эту даль
не на чем уже не доплывет

потому что нарвется на штиль
или килем зацепит за мель
ну и что что на тысячи миль
я кричу и зову анаэль?
потому что господь острова
разбросал словно звезды в пруду
никогда никогда никогда...

это я подсказал долготу


* * *

все меньше зависти к целующимся парам
рассыпанным по парку как драже
я врал что никогда не стану старым...

уже











ПИСЬМА С СЕВЕРНОГО ФРОНТА

* * *
под старость страсть как хочется любить
не столько быть любимым сколько быть
тем донором что отдает избыток
но кровь уже тверда а разум жидок
янтарная но все-таки смола
страдаешь как шпион - из-за угла
и смотришься как страшный пережиток
как перечень ненужного добра

* * *

но быть французским коммунистом
носить замасленный берет
и по утрам ходить на пристань
встречая рыбу и рассвет

припоминать из заратустры
заглядывая в створки устриц:
еще открыт к свободе путь!

перебирая медь и никель
смотреть как опускает ника
в корзину замшевой клубники
свободно дышашую грудь
и сторговаться как-нибудь...

не в этой жизни? ну и пусть

* * *

вот – кот
желудок одетый в серебряный пух
глаза азиата чей дух
бессмертен

cидит в коридоре и метит
не в будды – следы траекторий
сожженных калорий
ведут в ресторан на буфете

соседи -
старушки (которая слева глуха
которую справа не видел пока
но из-за стены гремит музыка
она и сейчас на концерте -
трясутся вокалы в буфете)

хозяин
заходит раз в месяц когда меня нет
подходит к буфету и там под тарелкой
находит квартплату и плату за свет

вот – таблер и нэлька
мы с ними не виделись тысячу лет
зато – интернет

а Та Кто на фотке...

вот соль и щепотка
рассыпана на пол – оставила дочка
когда навещала любимого папу

вот телеведущий малахов и нуегонаху

вот томик прелестных стихов пастернака – кумир
и место пустое в буфете на полке где некогда высился кушнер...

интересно

кто первым из них догадается о том что я умер?

* * *

даже если наизнанку вывернусь я
не заметишь и подумаешь:
- дерево...

все медведи у тебя - ливерные
все сиянье у тебя - северное

...написал и - ручку отбросил
надо ль еще каких-нибудь слов?
дальше не я пишу

пишет про осень
мой борзописец и сторож орлов

"этот ноябрь пережить невозможно
будет поскольку и холод и злой
гном суицида забрался в сторожку
и не покинет пока я живой
мылит веревки мои бельевые
без одной ножки принес табурет
снял с крюка люстру и шарит на вые
маленький шар вырубающий свет
в общем - нет выхода!" пишет орлов

все что хотела ты знать про любовь?

...реют алея младенцы нагие
словно амуры
на реях

* * *

              Тае

на реке рассвет веет ранней весной холодом
да и летом та же вода не желает хранить тепло рук
я не друг тебе правда если долго морить врага голодом
может враг оказаться намного вернее чем преданный друг
разбежались враз разошлись как баржа и сволочи
неподъемный для сердца груз по реке пошел беглым мертвецом
ты могла бы быть мне ну очень плохой но безумно любимой дочерью
я бы мог тебе стать очень дряхлым но очень твоим отцом

* * *

ах мой милый августин
что же ты опять один
все прошло – все?

твой вулкан Эйяфьятлайокудль
отстрелялся и заснул -
спекся

вновь растить исландский мох
блох ловить в своем паху
лав иссяк

эх мой милый августин
все пустяк лишь наверху
пепел в облак

ах

* * *

когда освободишься от любви
поэзия окажется ненужной
вот банка с одиночеством внутри
вот бабочка с усердием натужным
в нее переместится и умрет
заполнив пустоту своею массой
и так легко что слов не достает
из некогда словарного запаса













ЮЛОВАЙ

* * *

как преступника тянет на место пре
красну девицу в терем на красный свет
пешехода к зебре дитя на свет
божий тянет меня к тебе

* * *

и хочется жить и колется смерть
и в окна с околицы пялятся раки –
им скоро краснеть и у каждого злака
в глазах очевидная тяга созреть...
безлюбье мое! не грызи не кори
за то что дряхлеешь со мной год от года –
я сам бы тебя придушил до зари!
но я и лягушку не в силах убить
а ты к сожалению тоже – природа

* * *

у вас наверное весна?
ликуют стекла
от их восторга белизна
уже оглохла
а полюбивший вас ручей
такой наивный
и он проводит до дверей -
не спросит имя
и вы не скажете ему
что у подъезда
не время в нежностях тонуть
да и не место
вы дверь откроете и - шмыг!
видали стольких!
а он туда
куда привык -
по водостоку...

* * *

это все ля-рошель дорогая моя это все ля-рошель
нам не надо спешить дорогая моя нам нельзя торопиться
это все алягер дорогая моя это все ж алягер
а на ком алягер есть всегда отпечаток убийства!

это все до зари дорогая моя до кровавой зари
и еще оттого что немного зарядов в мушкетах
это все за любовь дорогая моя это все от любви
и еще оттого что жестокие нынче поэты

это все от тоски дорогая моя от железной тоски
и еще оттого что ножи незаметно длинеют
доживи до утра дорогая моя достони дотерпи
эту жуткую ночь бесподобного! варфоломея...

* * *

белым наливом снега свежайшего хруст –
вот и поди докажи что зима лишь в начале!
ты не заметила? воздух разросся как куст
и снегири по нему как цветы разметались

тянет жасмином из проруби и садовод
тонкую нить отпускает в подлунную чашу –
чай не сорвется (того и гляди!) в небосвод
легким серебряным змеем подлещик блестящий?

вот и поди докажи что не к месту январь
это сухое прощание: цифры... итоги…
что-то такое хотел я сказать по дороге
теплое-теплое... ты не заметила?  жаль...

* * *

вновь карандашик волшебною палкой ползет по бумажке
буковка к буковке льнет как букашка к букашке
и запятую поставить не может не хочет рука
леность такая чудесная леность такая
что продолжалась бы и продолжалась
но

краем
глаза заметил, что вот и закрался за край,
и возвращаться пора из того заповедного рая,
где каждый звук сам себя под сурдинку играет
и затихает, как

ю
или лов
или ай...

* * *

я не люблю эпистолярный жанр
его витиеватые мотивы
письмо должно быть жутко торопливым
прямолинейным как бильярдный шар
как молоко бежавшее дышать
а не томиться жижицей бессрочно
отточено копье карандаша -
люблю тебя! и точка точка точка

* * *

я не помню до еды иль после
или вместо – но на материк
мне природой выписана осень
золотой таблеткой под язык

чтобы я бродил по сей натуре
и переворачивал листву
чтобы в пожелтевшей рецептуре
раскопал ответ – зачем живут

вне любви
вне знания итога
вне на то каких-нибудь причин

я лечусь тобою время бога
снадобьем просроченным твоим


я кажется чувствую (кажется)...

я кажется чувствую (кажется)
как ты дрожишь
когда эти строки читаешь
как каждою клеткой
исследуешь (кажется) древнее
право на жизнь
какой-нибудь птицы
вне
воздуха корма и ветки

я чувствую (кажется) то же что
чувствуешь ты
и кажется тоже дрожу
как над каждою строчкой
над темой (нет кажется телом)
твоей пустоты
которая каждою клеткой
заполнится хочет

...исследуя древнее право
(наверно) любить