И. Нестерова - А. Туревский. Человек с тремя лицам

           Ироническая сказка


            Часть первая

          Александр Туревский

                Шаман

Еду я как-то по тундре. День еду, два еду, десять дней еду. Да и не дней вовсе, а суток, - полярная ночь кругом. Темно, холодно, пурга метет, снег глаза колет. Собаки устали, рыба кончилась.

Все, дума, съедят меня тут песцы, и никакие обряды не помогут: бубны да колотушки у костра хороши, а в пургу какая от них польза?

Сам-то я шаман по образованию. Великого Оленевода должен славить. Тому учили в Большой Яранге, то же и на священном амулете написано.

Еду, я, стало быть, по тундре и дух мой в смятении: встретить человека в этих местах лучше не надеяться, повезет – большая радость будет, не повезет – меньшая печаль.

Много стойбищ повидать пришлось, хоть и молодой еще. В одних и мясо нерпичье есть, и малицы меховые носят, но суетно как-то живут. За кусок тухлого жира острогой проткнут, хотя все знают, что не в обычае чукчей руку на человека поднимать. Даже у зверя, когда его добиваешь, надо прощения просить, да разве им объяснишь?..

Другие стойбища тоже видел. Народу там поменее будет, кухлянки меховые на первых людях только. Рыбу там едят белую, но зато народ мирный. Откуда злости быть? И так сил еле хватает. Да и не за что в схватках сходиться.

Издавна на чукотской земле Ханы, Хамы и Простые Чукчи жили. Ханы щедро Хамов одаривали, а те для них дань с Простых Чукчей собирали – охотников, оленеводов, старейшин самых мудрых.

Благородны Ханы были, на всех сверху вниз смотрели: Простые Чукчи слишком много о своем пропитании думают, а Хамы ужасно грубые и дань не всю отдают.

Хамы тоже не очень довольны были – сами хотели меха да горбушу к рукам прибрать, а тут с Ханами делиться надо. Ну и Простые Чукчи, хоть и терпеливый народ, тоже возмущаться стали.

Все Ханами возмущались. Самые благородные Ханы против родов своих пошли – шибко Простых Чукчей жалели.

Думали Хамы, думали и решили себя Самыми Простыми Чукчами объявить. И хана своего выбрать, чтобы не слишком благородный был. Решили, сделали. Хана своего они Хамаханом назвали, а себя Ханахамами – для единства, значит. Ну и стали ханов сгонять: кого в тундру увезут и там бросят; кого в дальние стойбища отправят оленей пасти, а кого и голодным собакам на корм кинут – собака животное полезное. Кое-кого их Ханов Хамами объявили, однако: должен же кто-нибудь их ремеслу ханскому обучить.

Много тогда честных чукчей из старинных родов в тундре померзло, много простых и знатных чукчей в Хамы подались.

Хоть и не были Ханы такими благородными, как сами себя хвалили, они в свое время тоже из Хамов вышли, но народ худо-бедно берегли (чтобы внукам-правнукам кого обирать было). Хамаханы же иначе смотрели: сегодня ты наверху, а завтра кожу твою на ритуальный бубен натянут – нет ведь никакого благородства у соратников…

До Простых Чукчей у них только два дела было – чтобы не бунтовали и дань платили, сколько Великому Хамаханству потребуется. Ну, а ежели что, мол, мы, Ханахамы, в дальних стойбищах выросли, можем и по-свойски поговорить с какими-то оленеводами вонючими. Много по тундре таких Ханахамов расплодилось, причем каждый в душе Хамаханом был.

Зверя морского у нас еще при Первом Великом Хамахане выбили, а последний морж сам подох, когда тундру удобрять стали. Вода у берега ему, видите ли, не понравилась. Это Второй Великий Хамахан осчастливить чукчей хотел – траву сеять. Пшеница называется. Однако не выросла та трава, а ягеля меньше стало.

Видит Третий Хамахан (конечно, тоже Великий), что северный народ приуныл, и решил ему для веселья Огненной Воды подбросить. Улучшилось настроение у чукчей, только кто за олежком ходить будет, рыбу ловить, песца добывать? Так приятно от водицы той – ни о прошлом, ни о будущем не помнишь, зато настоящее узором Северного Сияния полыхает. Лежишь себе в яранге или даже в тундре и радуешься. Мало в тундре толковых чукчей осталось.

Чтобы люди уважение к последним настоящим чукчам имели, тем, кто сам себе пищу добывает и Большие Стойбища кормит, велели Хамаханы Дух Великого Оленевода славить.

Вот и хожу по стойбищам, славлю Великого Оленевода. А народ разный – кто последним куском поделится, кто нарты единственные норовит отобрать. Но все Оленевода славят, зачем им еще один шаман? Да и Хамаханы не очень ценят брата нашего – ни яранги приличной не дадут, ни песка золотого. Сам, мол, прокормишься, на то и кудесник.

Шаманы не зря умом славятся, от нужды ягель научились жевать. Духовной пищей его назвали. Возьмешь в рот этого мха оленьего, пожуешь, и не надо тебе ни оленинки, ни рыбы горбуши. И уши им затыкать удобно, чтобы злых наговоров на Хамаханов не слушать.

Смекнули шаманы, что выгоден ягель-то, и вещать стали, что в ягеле – сила чукчи. А кто больше таких обрядов проведет, тому Хамаханы оленинку подбрасывают, а то и икорку красненькую. Но это больше для старших шаманов, опытных. Молодым до всего этого дожить надо. А как доживешь, если в тундре каждый второй – шаман, а остальных – раз-два и обчелся. Сам бы рыбаком или охотником стал, да учиться негде – забыли простые чукчи мудрость предков. У нас так – решил когда-то шаманом стать, только им и будь.

И чукчанки нынешние пошли – почище росомах будут. Яранга крепкая им нужна, лосось свежевыловленный. Они скорее к Старейшине в чум пойдут, чем на молодого внимание обратят. Вот ежели молодой место в Совете стойбища выбьет, тогда, конечно… Да и то, пока его оттуда не выгонят или бесплатную горбушу давать перестанут. Хотя чукчанок тоже понять можно – кому охота все время на белой рыбе сидеть, в летнем чуме зимой жить?..

Потому и стали чукчанки под мужиков-чукчей рядиться, а те их узнавать перестали. Про настоящих чукчанок сейчас только в сказках и услышишь. А если и сохранилась такая, то никогда она первой о себе чукче не скажет – мало ли чего соплеменники подумать могут. Да и кто поручится, что чукча не Хам?

Нет для сородичей благодатней темы, чем Продление Рода. С того, наверное, и остается чукчей все меньше. Шибко они об этом переживают и еще больше пятью словами о Продлении Рода говорят. Лишние слова зачем?

Хорошо, все-таки, что я в Большой Яранге учился – есть о чем в пути поразмыслить. Другой чукча заснул бы просто или Огненной водой отогреваться стал – тут и позвал бы его Дух Тьмы оленей пасти.

Чу! Огонек вроде бы мелькнул. Подъезжаю ближе - лай собачий слышен. Вижу – чум стоит, у костра чукча сидит, руки греет. Красив тот чукча, да, похоже не местного племени. Суров, глаза сверкают, и хоть почтительность в движениях есть, воинская сноровка чувствуется. Приятно на него смотреть, но и робость какую-то внушает. Страшен в гневе, должно быть.

Поздоровались мы с ним по старинному обычаю. Много распрашивать он не стал. По всему видно, шаманские трудности по себе знает. Кивнул молча, а наутро соплеменники его отнеслись ко мне с должным почтением, чего раньше почти не бывало. Объяснил он мне, где можно промысел вести, а куда и ходить не стоит – сплошные капканы понаставлены. Стойбище это шаманское было, но промышляли его жители чем придется: золото мыли, рыбу ловили.

Стал я дальше жить, в окружающую среду вписываться: обряды провожу с детишками чукотскими, в меру моих сил духов злых выгоняю, а в свободное время капканы на песцов ставлю, да песок золотой ищу. И все это время не выходит у меня из головы Новый Знакомый. Не похож он на своих сородичей.

Сам Большой Старейшина о делах с ним толкует, в своем чуме закрывшись, рядовые чукчи каждое его слово ловят, а один из них ни на шаг от Нового Знакомого не отходит и на всех, кто к нему не по шаманским делам обращается, как собака лает. Защищает, значит.

Да, непростой это чукча. Хорошее слово скажет – весь день радость, плохое молвит – целый день злой ходишь, как росомаха. Но больше молча он ходит, думает. Тогда тихо кругом становится. Сильный шаман, однако.

Нет, не видал я таких среди северных людей. Говорят, были раньше, да при всех Хамаханах их на мотонартах увозили и на айсберги высаживали: плыви, мол, куда хочешь, раз умный такой.

Не зря я, однако, шаманству учился – многое невидимое мне открыто. Стал замечать, что несколько лиц у моего Знакомого: вроде одно оно, а цвет и блеск разный. Золотое Лицо – и все смеются, Железное Лицо – и все молчат, Черное Лицо – и всех трепет пробирает.

О черном лице особо сказать надо. Захожу как-то в чум, а там Новый Знакомый сидит, трубку курит, за дымом самого не видно. На что я бывалый чукча, а тут закашлялся. Говорю: «Что ж ты куришь-то так, будто тайга горит?» А он мне: «Уходи отсюда, задохнешься, а мне ни к чему здоровье беречь!» И смотрит лихо так, глазами как каленым железом прожигает. То вдруг придет ему в голову про Духа Тьмы шутки шутить, дескать, не пора ли к нему в пастухи наниматься. И все насчет себя шутит, других бережет.

Что же такое, думаю, не может у одного чукчи столько разных лиц быть. Наверняка за ним одно Лицо прячется. А какое оно?..

Э-э, понял я, неспроста все это. Хоть и Великий Шаман мой Новый Знакомый, да по почерку работу Древних Шаманов видать.

Славили они в свое время Духа Северного Сияния, много мудрости за века накопили. Такой мудрости, что и Великих Ханов околдовали. А Знакомый мой, по амулетам судя, как раз из рода Северного Сияния. Моему шаманскому роду лет сто всего, но и я тяжесть этих чар узнал.

Умны любимцы Духов, оттого и одиноки. Кто в старости поддержит, от соплеменников защитит? Дитя – гордость родичей. Нравиться всем юный шаман должен, но и от рода своего отпускать нельзя. Уйдет еще к Простым Чукчам или, того хуже, во Враждебный Род перекинется…

Потому должен молодой шаман знать, что самый он умный и самый глупый, самый хороший и самый плохой. Словом, ни чета и не ровня другим чукчам. Ниже он простых чукчей, потому что оленя сам не пасет, выше он простых чукчей, ибо те, кроме своих оленей знать ничего не желают. А о нормальной жизни пусть не мечтает – недостойно это, да и несбыточно…

Слабым, одиноким чувствует себя молодой шаман. Вот и вооружается чем попало, чтобы от всех отбиваться. Хоть и самое дружное у нас Хамаханство, а на поверку каждый каждого опасаться должен.

Таким сильным становится Молодой Шаман, что бояться его начинают люди Севера. Преклоняются перед ним или извести хотят, хотя одно и тоже это.

И чукчанкам у молодого шамана особый подход быть должен. Нужна ему или богатая, чтобы достаток обеспечить, или бедная, чтобы слушалась, или любая, так как все они одинаковые, или единственная, чтобы всю жизнь искать и не найти. Главное, чтобы он в своей яранге себя довольным не чувствовал и к Старейшинам за советом почаще обращался – как счастье найти. А надоест он Старейшинам, так и сказать можно – своей головой думать пора. То же и к шаманским дочкам относится.

Среди обычных Хамов свои шаманы есть. Самодеятельные. Два-три обряда знают, но пользоваться ими хорошо умеют. Еще у них пять слов-заклинаний на все случаи жизни есть. Ими по голове бьют, если во взглядах не сошлись. Для восхищения или удивления они же годятся. Тут уж поневоле захочешь Самым Сильным стать и Самым Мудрым стать.

Встанет Молодой Шаман над людьми и понравится ему властвовать. Никуда уже не уйдет он от Предназначения Рода. Сами не знают Старые Шаманы, что творят. Рано или поздно и над ними Молодой власть возьмет, так как никому верить не станет, а силы много соберет.

И в семье станет править, хоть тяжело это бремя одному нести. А как детей и внуков к традициям шаманства приобщить, сам поймет – кому охота одному в тундре жить, - не любит ведь никто, только боятся. Даже если поссорится Молодой Шаман со Старейшинами, все равно Внутреннее Знание в нем останется, как гарпун в раненой нерпе.

Нельзя только, чтобы юный шаман сам это Знание понял и спеть о нем смог. Если пропоет он в Внутреннем Знании, Внешним оно станет. Тогда и сбросить его можно, как кухлянку дырявую и грязную.

Потому и нельзя, чтобы дети шаманские вольно о Духах и Старейшинах рассуждали. Мало ли до чего докопаются, еще хором о Тайном Знании петь начнут. Пусть уж лучше друг друга боятся, да сами пугают, ежели к ним кто-нибудь ближе, чем на два шага, подойти решится.

Да, о чем это я олонхо пел? О Трех Лицах и Новом Знакомом. Вообще- то каждый чукча по нескольку Лиц иметь должен. Иначе не проживешь в тундре. А шаману, каким бы он не был, сам Великий Дух велел.

У меня тоже не одно Лицо. Могу Маленьким Человеком быть, Своим Парнем, Воином… Мало ли Лиц можно придумать, только трудно мне Сплошное Лицо делать. То сквозь Маленького Человека Воин проглядывает, то сквозь Своего Парня Маленький Человек. Свое Собственное Лицо даже и не знаю.

Наверное, как у Простого Чукчи, мечта на нем написана – была бы яранга теплая, малица меховая, да нерпичьего мяса вдоволь. Еще хотел бы я свободно по тундре ходить, капканов не боясь, и Северным Сиянием любоваться. Хотя, вряд ли чукча, даже и шаман, о себе всю правду знать может…

Ну, а у Знакомого моего все три Лица Сплошные. Когда одно из них видишь, о других забываешь. Только Истинное Лицо скрыто. Попробую разгадать, однако. Чем еще полярной ночью заниматься?..

ЗОЛОТОМУ ЛИЦУ, видно, учили терпеливо, лаской и силой. Надо ведь уметь и почет воздать гостю, и Старейшине понравиться, и Славу Добрую среди простых чукчей обрести, чтобы не боялись они шамана, когда не надо. Нужно Золотое Лицо, чтобы бедным чукчам веру в себя придать, Духов Уныния и Страха выгнать, Воинов на Защиту Рода вдохновить. А от хорошего настроения Золотое Лицо само появляется.

С ЖЕЛЕЗНЫМ ЛИЦОМ тоже все понятно. Тянутся люди тундры к Золотому Лицу. Некоторые хотя бы кусочек отколупнуть хотят. Ведь в свое время Первый Хамахан запретил всем, кроме себя, эти Лица носить. А когда позвал его Дух Тьмы оленей пасти, увидели чукчи, что совсем у них Золотых лиц не осталось. Вот и смотрят на уцелевших, как на диковинку. Хотели бы снова эти лица возродить, да секрет утерян.

Что остается последним Хранителям? Железные Лица надевать, дабы от слишком жадных спастись и от глупых тоже. Дышать только трудно через эти лица, и прирасти они могут так, что не оторвешь потом. А обычно их носят те молодые шаманы, которые в Старейшины метят. В тундре целое племя Молодых Старейшин живет. Лица Железные у них оцинкованные, слегка позолоченные, и кухлянки без вышивок.

Вот ЧЕРНОЕ ЛИЦО для меня загадка. Хотя и тут, если подумать, особой тайны нет. Видит мой Знакомый, что во многих чукчах духи Лисы, Зайца, Росомахи появились. Ни на охоте, ни в стойбище от таких проку нет, зато опасность большая. В беде могут бросить, добычу отобрать, а то и живьем скушать. То от них Золотым Лицом закроешься, то Железным, не всегда это помогает, порой приходится и Духа Тьмы вспомнить. Посмотришь на них взглядом Черного Шамана, глядишь, и присмирели. А от плохого настроения Черное Лицо само появляется.

Все три Лица в тундре нужны. Всеми ими Новый Знакомый владеет. И все же гнетет его что-то. Шаманские одежды с Аляски не радуют, свое же могущество раздражает, родом древним не слишком гордится. Простым чукчам чуть ли не завидует. Нет, не может он истинным Черным Шаманом быть, хоть и умеет многое.

Взял я бубен свой старый, надел амулет из Лунного Камня, клок шерсти Большой Белой Медведицы в костер кинул и стал камлание проводить. По обряду Млечного Пути. Такие Шаманы тоже были, еще до Шаманов Северного Сияния. Их Первые Ханы на Полюс сослали, а из Изваяний Предков лодок себе понаделали. Кое-кто уцелел, однако.

Обошел я, ударяя в бубен, девять раз вокруг костра. Извивался, как раненая нерпа, олонхо Полярных Волков пел, ко многим Духам обращался, заклинания старинные кричал и шептал. Упал без сил. И вижу в языках пламени:

Туман над тундрой густой, белый. В том тумане мой Новый Знакомый едва вырисовывается. То в образе Воина, то Ханского Советника, то Гостеприимного Хозяина, то Шаловливого Ребенка. И нет в этих образах лжи.

Рассеялся туман. Стоит посреди тундры яранга крепкая. Сидит в ней чукчанка молодая, красивая, лицом тонкому Месяцу подобная. Слышно в яранге – снаружи не то ветер гудит, не то волки воют. Забилась чукчанка в угол – сама не знает, чего боится.

Досталась ей яранга от предков. Тем Великий Тайфун пережить пришлось. Сильно качалась тогда яранга. Чуть в Ледовитый океан не унесло. С тех пор укрепляли ярангу, чем могли: листом железным, от экспедиции оставшимся; плитой черной, чугунной, у буровиков за пушнину купленной; самородками золотыми, в кирпичи перекованными. Только мало отдушин в яранге, а в тундре воздуха сейчас не хватает – горят кругом костры газовые.

Укрепляли предки ярангу, то же и чукчанке велели. И то верно – шаг наружу сделаешь – в грязи утонешь – нарушили почву вездеходы-то. Вот и бывает нынче, видит чукча чукчанку, а подойти не может – грязи боится.

Наверное, самое правильное нынче – Дороги через Грязь мостить, Стены надежные от всяких Тайфунов, великих и невеликих, возводить. Сам я, например, много дорог построил, зато Стен не возвел. Тоже плохо – любой песец норовит укусить, ежели зазеваешься.

Когда-то и мне предки ярангу построили. Жесть железом называли, пластик черный – чугуном, фольгу – золотом. Им так Хамаханы сказали.

Дунул ветер покрепче – и осталась от моей Яранги куча мусора. В грязь перед собой этот мусор хорошо бросать, но не от Северного Ветра защищаться. В свое время предки мои тоже Великий Тайфун пережили. Так его испугались, что и за бедствие не считали. Благодетельным ветром называли. Какой смысл крепкую ярангу ставить? Не ровен час, обидится еще за это Великий тайфун и снова налетит.

Так и забыли про нормальное житье. А когда я про крепкие яранги спрашивал, шибко Злыми Духами с Аляски стращали.

Сидит чукчанка в своей Яранге, лишний раз взглянуть боится. И правильно это, только воздухом дышать надо и тундру хорошо видеть. Для этого окна делают. Через стекло свет проходит, а ежели душно станет, и форточку открыть можно.

Много мимо окна жителей тундры идет – зверья и чукчей. Порой даже в глазах рябит. Только как бы не рябило, никогда настоящая росомаха оленем не станет, даже если росомах много будет, а оленей совсем не останется. И цвет шкуры тут не при чем. А вообще в этих делах нюху своему больше доверять надо. Это каждый чукча с рождения знает.

Кончилось мое камлание. Костер потух почти. Утро полярное едва-едва проступает. Снова уходить надо. В другое стойбище зовут. Оленину за обряды обещают. В этом стойбище отощал я что-то. Настоящий шаман толстый должен быть, красивый. Как и любой чукча.

Жаль только с Чукчанкой расставаться. Хорошо, если наши нарты где-нибудь в тундре встретятся. Будем тогда Старые Знакомые. Но если нужно что ей будет, пусть легонько по стенке яранги своей постучит. Такой стук, он издалека слышен. Тому, кто ягель из ушей вынул.

Ну вот, теперь пора. Э-хей! Веселей, безродные!


1990 г




                Часть вторая

                Ирина Нестерова

              Дела шаманские много лун спустя, или Не спи, шаман, замерзнешь.

Осмелюсь предположить, что в предсказаниях шаман нуждается не меньше, чем простой смертный. Именно это предположение заставило меня, простую чукчанку, рискуя многим, отправиться в будущее. Впрочем, от тех событий прошло уже довольно лун. Мы в будущем относительно тех шаманских текстов, выбитых на бивнях старых моржей и их же шкурах.

Ханахамскому царству хана! Во как. Никто не ожидал такого поворота. А все Шаман! Его это рук дело (и только ли рук?), хотя доказать это сложно. Не разберешь шаманов этих: в бубен бьют, глаза закатывая, воют, на одном месте кружат-кружат. А дела потом идут как по тюленьему жиру: нерпа ловится, олень жиры нагоняет, чукчанки родят ребят в положенный срок. Хвала шаману!

Но нет такого конца, который не стал бы началом чего-нибудь, а чего – кто его разберет. Бардак теперь, однако. Нарушился баланс – моржи повымерли, нерпы повырождались от кровосмешения с тюленями. Очумело зверье совсем: своих не признает, за чужими гоняется, будто в них, чужих, спасение.

Но в урочный час (добрый-недобрый, поди разбери без пол-литры ягельной самогонки!) призвал Главный Хамахан к себе Шамана: колись, мол, выворачивай свои закрома-тайники, объясняй: что-к-чему у вас, брата-шамана. Не видишь – беда вплотную подошла, за горло взяла: айсберги тают, тайга горит, чукчи с ума сходят непонятно с чего, чукчанки не родят, а то родят ребят шестипалых или о двух головах. А не поможешь – прости-прощай! Закопаю в тундре без свидетелей. Даю тебе один день. Завтра ответ будешь держать мне, Главному Хамахану, Свою Силу передавать начнешь.

Понял Шаман, что Главный не шутки шутит. Решимость у него крайняя, не отступит от своего.

Но и Шаман Своего не отдаст. Во Внутреннем Знании вся Сила. Мудрое оно, тысячами лет собираемое. Обретший его бессмертен и неуязвим. А мелкие неурядицы вроде домогательств Главного Хамахана, что тюленю старому веслом по башке – хоть бы хны. Дурак Главный Хамахан, не догадывается, что мало-мальски приличный шаман не во Времени живет и даже не в Пространстве – в Великом Духе.

Бывало у Шамана, что в самые лихие минуты пробирал его Большой Смех. Затрясся Шаман: смехом страх отогнал. Утекло Время, истаяло Пространство. Великий Дух проявился сначала в переливчатом Северном Сиянии, заполнившем изнутри Шамана, а потом в Невидимых Никому спиралях Млечного Пути. Не думал Шаман, что Млечный путь изнутри на двойную спираль похож.

Сколько длилось видение, какая разница! Наутро за шаманом пришли Железные Лица. Видят, сидит перед ними простой чукча, смеется, тихо так, незлобно, будто приветливо приглашает друзей обогреться у костра в ночной тундре. Попадали Железные Лица с мальчишек, думающих, что они Воины Силы Главного Хамахана. Рожицы растерянные, потерянные даже… Позвонил тот, кто Главный промеж них хамаханскому начальству, а там непонятное что-то. Великий Тайфун, Которых Еще Не Было, поднял Хамаханство на воздух и крутит. В диком круговороте летят нарты, чукчи, оленьи рога, ягель с землей. Воет все, как умирающая Большая Медведица. Ханахамы, кто не в воздухе, тот на земле раскорячился, держится за нее, лица не разберешь, в грязь оно влипло.

Долго крутило. Даже некому объявить, что Ханахамскому государству окончательная хана. Но покрутило-помутило, да и улеглось, стихло. Пошел Шаман посмотреть величину Большого Разрушения. День идет, два идет – мертвая тундра – ни ягеля, ни песца, ни росомахи, будто языком их кто слизал. Только Полная Луна, будто Лицо на Небе. Подошел Шаман к Большой Воде – черная, чистая, в ней Небесное Лицо бликует. А на воде - лодка, в лодке чукчанка сидит, молча на него смотрит. Ступил Шаман в черную воду, холода не почувствовал – чукчанка лицом тонкому Месяцу подобная заворожила. Сел Шаман в лодку напротив чукчанки, глядят друг на друга – ни Времени, ни Пространства, только Млечный Путь кружит голову легонько. А чукчанка все смотрит-смотрит, будто понять хочет: кто перед ней, простой чукча, шаман или еще кто?

Родилось Время снова. Племя Полярной Звезды сохранило легенду о Лодке, Шамане и Луноликой Чукчанке. Шаманская чуйка подсказывала родителям племени, что любой ребенок, уже шаман. Хорошее это было племя, преумножало оно Внутреннее Знание. Чукчи мосты мостили Внутренние от одного к другому. Тем и держались. А в остальном, все как раньше. Если в ком дух песца, вдруг проявится, на тявкающую морду намордник надевали. Наказание это было пострашнее Великого Тайфуна. Потому и не тявкал никто. И с грязью вопрос решали мигом, перелетали, будто крылья у них за спиной. Но время от времени кто-то все-таки оказывался в грязи, добровольно или нет, другое дело. Не на долго, быстро поднимался, одному-то в грязи что делать?

О продлении Рода не переживали, само все ладилось. Не было ничего тайного, что не становилось явным. Шаманское племя, что с них возьмешь? Разве что магическую одухотворенность шаманоханскую. Хорошо, однако.

2016 г