Portraits de peintres et de musiciens MarcelProust

   
Albert Cuyp

Кейп, воздух в небе чист в последний миг заката,
Шум крыльев вяхирей волной разнесся в нем,
Береза, лоб быка – все в блеске золотом,
Угаснул день, лежат туманы за холмом,
Но даль еще светла, хоть маревом объята.

Подъехал всадник, ждет, он – с розовым пером
На серой шляпе, и с обветренным лицом,
С ним – спутники его, их кудри золотятся,
Точь-в-точь, как рожь в полях, и по ветру струятся.

Не помешав ничуть волам идти гуртом,
С мечтою отдохнуть в тумане голубом,
Они стоят, для них – возможность отдышаться.







Paulus Potter

Печален небосвод средь бесконечных туч,
Наводят грусть одну их редкие просветы;
Лежащие внизу, равнины мглой одеты,
Что прячет солнце и его случайный луч;

Отметил Поттер все уныние пейзажа,
Что тянется туда, где беспросветна даль,
Где хутор, роща, лес лежат в тени, и даже
Нет ни цветка в садах, где лишь одна печаль.

Крестьянин с ведрами идет, за ним – кобыла,
Усталой, тощей и понурой от трудов,
Ей отдых грезится, она чуть поостыла,
Порывисто дыша под резкий свист ветров.







Antoine Watteau

Грим сумерек покрыл собой деревья, лица,
Им в пору - синий плащ, под маской простачка,
Уста целуют, но лишь пудра серебрится...
Далекое - вблизи, а близость – далека.

Весь этот маскарад навеет лишь страданье,
С ним ложен жест любви, в нем только шарм и грусть.
Поэт капризен ли, иль милый верен, пусть,
Все мастерство любви он знает наизусть,
В нем лодка, запах, тишь и музыки дыханье.







Antoine Van Dyck

И горделивый нрав, без чувства превосходства,
И взор сияющий, подбор одежд, вещей,
Осанка или речь, где столько благородства, –
В натуре женской и в крови у королей!

Ван Дейк, ты - словно принц, твой жест развеет скуку!
В нем - красота живет, чей век - короче всех;
В нем - откровенья дар и вечности успех;
Пожми, ее - к тебе протянутую руку!

У всадников привал средь сосен, у реки,
Спокойны, как она, но слезы их горьки.
Здесь - дети короля, за внешним лоском - думы,
Плюмаж на шляпах их и пышные костюмы,
Жемчужных слез огонь сверкает, как волна,
Но каждая душа здесь горечью полна.

Лишь гордость не дает бежать слезам из глаз;
Достоинства твои, в тебе - не на показ,
В рубахе светлой ты, на поясе - рука,
В другой ты держишь плод и два больших листка,
Мне грезится твой жест и тайна этих глаз.

Что ж, герцог Ричмонд здесь, в тиши, нашел решенье,
О, мудрость юности! А, может, удальство?
Но твой спокойный взор я помню оттого,
Что он, как твой сапфир на шее - в утешенье.







Chopin

Шопен, морской прибой рыданий, вздохов, слёз,
Как стайки мотыльков, что стали чувств порукой,
Летящих над волной, играя пеной грёз.

Мечтай, люби, кричи, страдай иль убаюкай,
В метаньях, скорбь свою, что одолеть не смог,
Капризы, сонм страстей теперь - забвеньем стали,
Как бабочки, с цветка порхая на цветок;
Сообщники во всем и радость и печали:
В эмоциях живых ты пролил слез поток.

То лунным блеском волн, то преданностью друга,
Отчаянья синьор, покинутый король,
Ты вдохновлен опять, прекрасна эта роль,
Ведь солнца свет в окне излечит от недуга
Того, кто плачет, что ж, к чему теперь страдать?
Сквозь слезы улыбнись, надежда есть опять!







Gluck

Храм дружбы, храм любви, храм мужества и чести,
Маркиза возвела в английском парке, что ж,
Сюда Амур Ватто летал, собой хорош,
Сердца сражая тех, кто ходит в этом месте.

Немецкий скульптор, ей, мечтающей о Книде,
Влюбленных изваял, а рядом – и богов,
Его античный фриз – точь-в-точь из тех веков:
Там Геркулес, с огнем, пришел в сады, к Армиде!

Не раздается пляс танцоров вдоль аллеи,
Улыбки и глаза - теперь зола, едва ль
Услышим мы шаги сквозь вековую даль;
Раз клавесин умолк, и рощи онемели.

Но Ифигении с Адметом, без сомнений,
Немой ужасней крик: он каждого потряс,
Ведь в нем – Орфея скорбь, Альцесты славный час,
Иль Стикс без неба, где твой проявился гений.

Как и Альцеста, Глюк, преодолел в Любви
Неистовую смерть, он не дал воли мести;
Здесь устоял один храм мужества и чести,
Где прежде, небольшой, ютился храм Любви.







Schumann

Мальчишек голоса и свист птенцов слышны
В саду, что встречи ждал, чья дружба не стареет,
Влюбленный Шуман в нем душою молодеет,
Задумчивый солдат, уставший от войны.

Счастливый веет бриз, птиц увлекая вдаль,
В тени орешника – цветущий куст жасмина,
О будущем дитя прочел в огне камина,
Ветра и облака навеяли печаль.

Ты мог легко всплакнуть, заслышав карнавал,
А вкус побед в игре то горек был, то сладок,
И в памяти твоей остался лишь осадок;
Ты плачешь вновь: ее соперник твой украл.

Неспешно в Кельн текут святые воды Рейна.
Ах! Весел праздник ваш на берегах реки,
Вы пели! Что ж, в тоске, да будут сны легки…
Дождь слез в душевной тьме идет благоговейно.

В том сне, где нет ее, где веры свет угас,
Живут цветы надежд и прошлых дней сомненья…
Ужасен будет гром в начале пробужденья,
Ты молнией любви сражен, как в первый раз.

Бей в барабан, цвети, стань краше и прелестней
Душа, ведь, Шуман, с ней, вся жизнь твоя - в цветах,
Что скорбная река - в счастливых берегах,
Где милый сердцу сад, где ласточки с их песней,
Сон лилий при луне, где в грезах быть уместней
Ребенку, воинам и женщине - в слезах!







Mozart

Баварский князь мечтал быть с итальянкой нежным,
Чей грустный томный взгляд чарует все сильней,
Как устоять в тени садов пред неизбежным,
Где зрелые плоды ждут солнечных лучей!

С душой немецкой, он, вздохнуть едва ли мог!
Любимым быть теперь – одно его желанье,
Но силы нет в руках, безвольных, как листок,
Зато надежды луч блеснул в его сознанье.

Как Керубино, так и Дон Жуан - желанны!
Вдыхая аромат, как не сорвать цветок?
Ветрам не иссушить слез пролитый поток
Средь Андалусских рощ и средь могил Тосканы!

Немецкий парк прогнать желает скуку прочь,
В нем итальянки власть облагородит ночь.
Восторженной любви он выдыхает струи,
Играет флейта там, где скрыла их сирень,
Прощаясь с днем благим, пока так знойна тень,
Шербет прохладен и небесны поцелуи.
   
    
    
    
    
.