Ростовская вишня

Сборник стихотворений



Матери КРЕСТьянке

Ты простая, как цветок на воле,
Голубой невзрачный василёк.
Платье, словно выцветшее поле,
И дешёвый «Павловский» платок.

На лице усталые морщинки,
Смуглая от солнца и ветров.
На ногах – разбитые ботинки,
В аромате скошенных лугов...

Родину вовек не покидала –
Не была в столице золотой.
Видела лишь рынок у вокзала,
Да родную церковь за рекой.

Круглый год работа даровая.
Заболеешь – в поле отболит.
Вся твоя судьбина вековая:
Поле зноя и снега обид.

Свою дочь отправишь к лучшей доле
В лабиринт бетона и стекла.
А потом она, забыв о воле,
Застыдится своего села.

Стерпишь всё, смиренная КРЕСТьянка –
Ведь недаром твоё имя «Крест».
Понесёшь свой крест, как христианка,
Через поле жизни до небес.
Не печалься, женщина земная,
Без тебя живёт земля, скорбя.
И поэт, хлеб с чаем попивая,
Иногда, но вспомнит про тебя.

И моя прабабушка – КРЕСТьянка,
Все мы родом из того села.
Оттого нам сельская полянка
Ближе к сердцу, чем заря стекла.

И когда смотрю с горы на дали,
На платок полей и небеса, –
Вижу твои вечные печали,
Вижу васильковые глаза.


Заброшенная деревня

Открыты двери, словно ждут кого-то.
Одна печальной улицей иду...
Повисли руки-прясла у заплота,
Упал амбар в седую лебеду.
Душистый хмель улёгся на крылечке,
Ослепли окна в звонкой тишине.
Давно остыло сердце мёртвой печки.
Гнездо ворон чернеет на трубе.
Златое солнце в горне неба плавится.
В глазах туман. Блестит росою синь.
Моя деревня, Матушка страдалица, –
Упала в сиротливую полынь.
Вот кладбище, знакомое до боли.
Дрожат в тиши печальные листы.
Стальные звёзды – в каплях ржавой крови.
Поникли от безверия кресты.
Могилу деда спрятала смородина.
В полях шумят осока да репей.
Забытая, заброшенная родина –
Всё ждёт и ждёт заблудших сыновей.

Ева

В душе я такая же Ева,
За тысячу лет до тебя.
Как самая первая дева,
Скучаю, ничто не любя.

Дам яблочко с кожей змеиной:
Съешь, милый, и мне не перечь.
Как бабка рукой лебединой,
С небес тебя – в жаркую печь!

На нитке подвешу над адом,
Чтоб видел лишь пламя любви,
Чтоб змей под моим виноградом
Внушал тебе мысли мои.

Хочу я безумства дурного,
Хочу, чтоб пропала зима,
Хочу я чего-то такого,
Чего и не знаю сама.

Но если от бранного слова
Уйдёшь в непроглядную даль,
Найду, чтобы снова и снова
Ты ревность познал и печаль.
Зачем же такая я злая?
Ведь Бог про меня не забыл.
Но жажду, чтоб ты, пролетая,
И звал, и до смерти любил.

Чтоб я тебя в люльке качала,
Чтоб Евой до судного дня
От ада до рая гоняла,
Целуя, любя и храня.

Зачем обрекаю на муки?
Зачем убиваю, любя?
Не я это, – бабка со скуки
Сгубила меня и тебя.


* * *
Как устану от шума Ростова,
От безумности ссор и обид,
Я умчусь от машинного рёва
В тихий край, где никто не шумит.

Там донская волна безмятежна.
Там спокойно растут дерева.
Тихо, тихо, – привольно и нежно
Спорит с ветром трава-мурава.

Все свои: и ворона старушка
Тихо каркнет с вершины: «Привет!»
Прокукует сто раз мне кукушка,
Хоть и веры кукушке той нет.

Ничего от меня им не надо.
День прошёл, только свет впереди.
Майский жук – это неба награда, –
По земному прижмётся к груди.

Всё затихнет, покой необъятный.
Тихий Дон... и камыш не звенит.
Замер ветер, и сокол крылатый
Светлым облаком в небе парит.
 
И приснится – бывает такое:
Нет меня, и душа не моя.
Я – трава, я – цветущее поле,
Я – вся эта родная земля.


Ростовская вишня

Много в мире вишен: в Риме и Белграде,
Но белее этой в мире вишни нет.
Эта вишня светит в маминой ограде,
У неё небесный сокровенный свет.

Посадили вишню в памятное лето,
В свадебное лето матушки родной.
И с тех пор сияет лучезарным светом
Свадебная вишня – белою фатой.

Я под этой вишней бегала с сестрою
И устало падала в лепестковый рай.
Ела недозрелую, плакала с тоскою,
И опять встречала мой весёлый май.

Вот и я невеста, в этот день венчальный
Косточку вишневую положу в конверт.
Посажу я вишню в дом чужой и дальний,
Чтоб сиял над домом мой ростовский свет.

Расцветает вишня… Осыпает вишня…
И опять сияет лучезарный свет.
Много в мире вишен: в Пскове и Париже,
Но милее вишни матушкиной нет.


Оккупация Ростова

Горит Ростов. Взметнулось пламя.
Сереет небо, как кусок свинца.
У опаленной батареи знамя
Закрыто грудью мёртвого бойца.

Собор в руинах, в зареве больница.
Горят сады, горит душа берёз.
В гнезде лежит подстреленная птица.
Птенцы алеют в море красных слёз.

Земля дрожит, вой гусениц у сада.
Старинный город – разорённый кров.
Фельдмаршал Клейст и адская армада
Вот-вот войдут в пылающий Ростов.

Путь впереди – ростовская дорога,
Дорога жизни – из живых солдат.
Лицом к земле у русского порога
Лежат в пыли солдаты и комбат.

А по краям фашисты-конвоиры
Стоят над ними. На земле птенцы:
Лицом к земле – седые командиры,
Лицом к земле – мальчишки и отцы.

Клейст улыбнулся и взмахнул рукою.
И танки грозно двинулись вперёд.
Утюжат танки, давят под собою
Советский неизвестный сборный взвод.

Дрожит земля. Кричит земля и стонет.
Ломают крылья, душу и сердца,
Предсмертный крик, и мат родимый кроет,
И треск костей… и тишина конца...

Дорога смерти… кровь течёт рекою.
Утюжат танки: вдоль, назад, вперёд…
Солдаты с непокорной головою
Взмывают на родимый небосвод…

Прошли года… Дорог в России много…
У каждого российского порога,
У города любого, у станицы –
Вглядись в дорогу, в небо, не дыша:
Летают над дорогой наши птицы –
Святая непокорная душа.

Рождество

Зимний день распахнул мне объятья,
Манит в мир первозданно земной.
Лес надел белокрылое платье,
Ещё миг и взлетит надо мной.

Даль полей облаками укрыло.
Под ногою – снега-облака.
Все углы и неровности смыло,
В белой истине лес и река.

Ни пятна в небесах, ни смятенья,
Не чернеют дороги в полях.
Зимний день, словно день сотворенья,
Отдыхает в небесных снегах.

Этот мир, словно соткан из света.
Спит под облаком детство земли.
Ждут творца с тёплым именем Лето.
Он соткёт лучезарные дни.

А пока целый мир без названья,
Без ошибок и чёрных шагов.
НИКОГО… НИЧЕГО… лишь дыханье
Ввысь струится из чистых снегов.


* * *
Над бескрайними полями
Белый Храм стоит.
Золотыми куполами
В небесах горит.

Журавлиный клин рыдает –
Расставанья стон.
В золотом зените тает
Колокольный звон.

Рыжий ветер подпевает
И метёт метлой.
Чёрно поле закрывает
Кружевной листвой.

Замирают, затихают
Сонные луга.
И опять в полях сверкают
Белые снега.

Всё уснуло в белом свете:
Сад и тихий Дон.
Но разбудит на рассвете
Колокольный звон.

Выйду в поле, за стогами –
Тишина звенит.
Над бескрайними снегами
Белый Храм стоит…


* * *
Ночь открыла звёздные палаты.
Я одна по городу иду.
Светят окна, жёлтые квадраты,
Словно маяки на берегу.

Что за ними? Пир шумит разгульный?
Или одинокая судьба?
Стол накрыли? Или в ссоре буйной
Двое расстаются навсегда?

Светит город, словно космос дальний:
Сотни окон – жизнь других планет.
Свет планет – то яркий, то печальный,
А быть может, там потухший свет.

Улица, как Млечный Путь огромный.
Я иду по космосу одна.
Хорошо, когда в ночи бездонной
Свет летит из моего окна.


Котёнок

Приласкал, пропал, забыл и бросил:
Может, на день, может, на века.
За окном дождливым бродит осень,
Слышен тихий плач издалека

Этот плач так тонок и так звонок,
Где-то в тёмной страшной пустоте
Плачет бедный брошенный котёнок,
Плачет о себе и обо мне.

Бросили, как хлам бросают в поле,
Как в саду замёрзшие цветы.
И с деревьев жёлтых мчатся в горе
Скорбно одинокие листы.
 
Плач терзает душу: бросил, бросил.
Я иду в пустынной темноте...
За спиной крадётся тихо осень,
Гладит дождь рукой по голове.

На забытом брошенном подворье
Плач котёнка. Вымок и продрог...
Но сияет, словно лучик в горе,
Белый и пушистый огонёк.

Плач затих, и ярче свет котёнка.
Мы вдвоём в дождливой темноте.
Брошенного бедного ребёнка
Прижимаю бережно к себе.


Посвящается неизвестному поэту

Как много в мире критики, как мало добрых слов.
И душу рвут на листики, срывают до основ.
В душе твоей копаются, листами шелестят,
Ехидно насмехаются и проливают яд.

И вот когтями сложены твоей души цветы.
Злой осенью разбросаны засохшие листы.
По мокрому листочку прошёл катком сапог,
И даже ветер северный поднять его не смог.

Зима листки оправила в ажурное стекло.
И вьюга злобно каркнула: «Тебе не повезло!»
Лежит в снегах заброшенных, бездумно, не дыша,
Когда-то белокрылая, бессмертная душа.


* * *
Сад поник от осеннего свиста.
Дон дрожит от нападок зимы.
Ветер носит пожухлые листья
И ссыпает в бездонность волны.
Грустный дождик прошёлся несмело,
Затоптал золотые поля.
Зачертил серой краской умело
Небо, город, тебя и меня.

Белый ангел спускается с неба.
Наклонился над серостью дня.
Красит белою кисточкой снега, –
Всю бездонную грязь бытия.

Долго чистил от сажи окраины,
Лишь под утро закрасил с трудом
И осенней разрухи развалины,
И наш бедный, нахмуренный дом.

А под утро, сверкнув белым инеем,
Расстелил новый мир во весь свет:
Белый сад, небо синее-синее,
И сверкающий звёздами снег.

Ещё спишь ты, не видишь рассвета,
Но я вижу улыбку во сне.
Столько в мире небесного света,
Хватит всем – нам с тобой, и земле.


Письмо сыну в армию

Милый сын, ты от меня далёко.
И другие звёзды над тобой.
Замела метель к тебе дорогу,
И не скоро свидимся, родной.
Каждый день тебя я вспоминаю.
Как живёшь? И кто твои друзья?
И слезу украдкой вытираю:
Вдруг – тернистая твоя земля.

Стол накрою, тяжело вздыхаю:
Вдруг сидишь ты за пустым столом.
За окном завоет вьюга злая.
Страшно мне, – вдруг холоден твой дом.

За тебя молитвы я читаю,
Ворожу счастливую судьбу.
Может быть, я зря переживаю,
Ты прости, иначе не могу.


* * *
Под Рождество, когда бои прервались, –
Святая ночь на берегу войны.
Два одиноких сердца повстречались
В заснеженной землянке у Двины.

Бродила вьюга. Русь, как вдовья хата,
Рыдала по израненной земле.
Накрыла шубой мёртвого солдата.
Стонала снежно: «Перерыв войне».

Что будет завтра, даже Бог не знает.
Загадывать опасно на войне.
Быть может, и не вьюга завывает,
А смерть летит на огненном крыле…
А здесь, в землянке, затаилось лето.
Пылало солнце в каменной печи.
Лились потоки солнечного света
Из гильзы – керосиновой свечи.

Сейчас и Здесь… миг переходит в вечность.
Во тьме качались хрупкие мосты.
Взлетала в небо вера в бесконечность,
И хрупкий ангел падал с высоты.

Здесь… и для нас… пылал июль жарою.
На лбу блестели капельки росы.
Благоухали травы за стеною.
Неслышно шли песочные часы…

Под утро снег прикрыл окопы с кровью.
Под Рождество… среди войны,
Склонилась тихо вьюга к изголовью,
Чтоб мирный сон досматривали мы.


* * *
Дрожит в окне осенний куст рябины,
Багряный лист кружится все смелей.
В румянце ягод грустные морщины.
Прижался к ветке хмурый воробей.

Я слышу то, что слышать невозможно,
Читаю птичьи думы воробья, –
Как крохотное сердце бьёт тревожно
На тонкой серой ветке бытия.

Он думает, чуть слышно и украдкой,
О розовом, огромном червяке.
А после ужина, – рябины кисло-сладкой, –
Уж о душе и синей высоте.

Что он один, единственный средь мира,
С неповторимой искоркой крыла.
И мысль его мудрей, чем у Шекспира,
И сердце с гордым клёкотом орла.

Меня увидев, он взметнулся с ветки
И вроде бы помчался к ВЫСОТЕ.
Но вдруг завис на крыше у соседки
И вновь задумался о суетном черве.

Другой воробышек на ветке сел пророком.
Поужинал рябиной, и во сне…
Задумался о главном и высоком:
О мире, о добре… и о СЕБЕ.
 
И он один неповторимо-верный.
Сердечко бьётся всё сильней, сильней.
Закапал дождь, и съёжился душевный…
Такой ранимый, хрупкий воробей.


* * *
В небе тёмно-синем
Кружатся стрижи.
Мчатся тучи с ливнем
К полю спелой ржи.

Дождик вяжет пряди
На моём окне.
О лесной прохладе
Сад поёт во сне.
Нет, не зря метались
Шумные стрижи.
В ливне затерялись
Тихие шаги.

До утра не спится,
Чудится во тьме:
То ли дождь стучится,
То ли ты – ко мне.


День Победы

В День Победы, девятого Мая
В храм войду под синие звоны,
Чтобы свечка моя золотая
Ожила возле каждой иконы.

Я замру у иконы старинной.
«Матерь Божья у Гроба Сына».
И услышу, как стон журавлиный, –
Плач души о погибшем безвинно.

Её слезы с моими застыли,
С ней стою у Христа Распятого.
И в моей необъятной России
Распинали каждого пятого.
 
Я прочту все святые молитвы,
Помяну всех воинов павших,
Вспомню все великие битвы,
Вспомню наших и всех не наших.

Свет Победы, храни нас от горя,
Пусть сияют вовеки в храме
Свечи – слёзы солдату герою,
Свечи – слёзы солдатской маме.


* * *
Я стою у смертельного края,
На крутом, на чужом берегу.
Окружает жестокая стая.
Не молю! Не прошу! Не бегу!

В спину смотрят горящие очи.
Вой вонзается в спину ножом.
Под покровом чернеющей ночи
Я железным кольцом окружён.

Дай мне силы несметные, Боже!
Разорвать заколдованный круг.
Понял я: нет на свете дороже,
Чем единственный, преданный друг.

Если б рядом стоял он у края –
Дал бы крылья и тысячу рук.
Но смыкается чёрная стая –
Не пришёл мой единственный друг…


Ожидание. Конец 19 века

Я стою на причале в смирении,
На краю просолённой земли.
Сколько ЛЕТ, а как будто мгновение,
Жду тебя, как маяк корабли.
Бригантина уходит из гавани,
Белый парус растаял вдали.
И опять из далёкого плаванья,
Словно чайки, летят корабли.

Догорает закат в ожидании,
Слышен чаек рыдающий плач,
Ветер треплет в холодном отчаянии
Мой потёртый чернеющий плащ.

Убран трап, шум толпы в отдалении,
Я опять на причале одна.
Только бьётся в причал в нетерпении
Черноморская в звёздах волна.

Верю я: ты вернёшься с путины,
Пролетишь через бури и шквал.
Даже волны, восстав из пучины,
Возвращаясь, целуют причал…

Если я не приду в ослеплении,
Если ангел на небо позвал:
Будет ждать тебя в вечном смирении
Черноморский солёный причал.


Ожидание. Конец 20 века

Я стою на холодном причале,
Ветер треплет андреевский стяг.
Сколько ДНЕЙ, а как будто вначале.
Жду тебя, как старинный маяк.
СМС получила – прощание.
Знаю, ты позабыл про меня.
Все равно, прихожу на свидание,
Чтоб хоть издали видеть тебя.

К сухогрузу причалила фура.
С теплохода толпа сквозь меня…
Я стою, как последняя дура,
Сорок дней ожидаю тебя…

Месяц жду, а потом: «С меня хватит!
Больше я на причал не приду…»
Почему же опять на закате-
Прихожу и опять тебя жду…

Черноморский причал замирает,
Слышен чаек рыдающий плач.
Звёздный ветер, как стяг развевает
Мой старинный чернеющий плащ…

Все проходит: закаты – печали,
Парус тлеет и новая рать.
Но всегда на солёном причале
Будет кто-то кого-нибудь ждать.


Возвращение домой

Мчится ветер в холодную просинь,
Как табун вороных лошадей,
Скачет рыжая всадница Осень
Через кружево черных ветвей.
Я иду по осенней дороге, –
Никого за усталой спиной.
Хмурят брови Кавказа отроги –
Нарушаю дремучий покой.

Раскричался журавль одинокий
С перебитым небесным крылом.
Косит глаз на меня волоокий,
Прячет крылья за красным кустом.

Не кричи, журавлёнок несчастный,
Я такой же забытый, как ты.
Впереди, только вечер ненастный,
Позади – сожжены все мосты.

Успокойся, мой друг журавлиный,
Не трави ты мне душу, мой брат.
Не кричи сквозь молчанье долины,
Не поймёт тебя каменный сад.

Крик затих, только ветер и воет,
Под копытами взрыты поля.
Ну а кто же меня успокоит?
Только мать, да родная земля.

Любят, ждут – эти души святые:
Ждут зимой и в ночи с огоньком.
Любят всякого: в годы седые,
Без наград, с перебитым крылом.

Значит, будем надеяться, верить,
Что крыло заживёт до зимы.
Может, будем над родиной реять,
Может быть, доживём до весны…

Мчится рыжая всадница Осень,
Гривой машет за красным кустом.
Шепчут сосны в холодную просинь:
«Доживём, милый брат, доживём!»


Журавлёнок

Осень впрягает рассвет златорогий,
Сжатую ниву сохой бороздит.
Бродит журавлик, птенец одинокий,
Зёрнышко съест и на небо летит.

Сделает круг над тоскливой равниной...
Хмурится поле, озябли леса.
Лишь притаилась за рыжей осиной,
В ранах от пуль, молодая лиса.

Где-то за лесом, у алой зарницы,
Старый журавль полетел в небосвод.
Крылья болят, но у этой станицы
Много на поле забытых сирот.

Мчится по небу крылатый учитель,
Громко курлычет, зовёт за собой:
«Братья и сёстры, покиньте обитель,
В жаркие страны летите со мной».

Слышит журавлик, несётся по полю,
Мамина песня зовет за собой.
Крылья взмахнули, – в лазурную волю
Мчится дрожащий птенец молодой.

Меньше и меньше мамино поле,
Скоро закроет туманом окно.
Юный журавлик в ребяческом горе
Вниз опустил ледяное крыло.

Страшно покинуть своё поднебесье,
Страшно без мамы лететь далеко.
Тянет учитель, зовёт своей песней –
С маминой песней в тумане легко.

«Милый малыш, мы в Россию вернёмся:
В тихое поле, в глухие леса.
В радугу неба с тобою ворвёмся,
Встретит нас дома родная весна…»

Скрылся в тумане поток журавлиный.
Старый журавль не вернётся весной.
Но прочертил он крылами – незримый,
Путь вековой – возвращенье домой.


* * *
Новый год, но тихо в моём доме,
Пусто на заснеженном дворе.
Посреди двора стоит в короне
Ёлка в первозданной мишуре.

Фейерверк звенит. С испугу птица
Приютилась на моём дворе.
Сказочная русская синица
Затаилась в хвойном серебре.
Звон – салют, и перья птицы алы,
На крылах – сапфиры с бирюзой;
То блистают южные кораллы:
Розовый, лазурный, золотой.

Кажется мне это или снится:
Нет, не зря в новейшем январе
Сказочная русская Жар-птица
Притаилась на моём дворе.

Посетила – затаится в доме,
Осенит меня своим крылом
И на новом временном изломе
Озарит мой одинокий дом.


Дочери

      (Генетики доказали, что ВСЕ люди на земле произошли
                от одной женщины).

Это счастье без конца и края –
В этот мир пришла моя любовь.
Доченька воздушная, земная,
Девочка из самых райских снов.

Словно Ева, ты пришла из рая,
Чистотой похожа на зарю.
Доченька любимая, родная –
За тебя я жизнь отдам свою.

Ты ещё лежишь, забот не зная,
И не знаешь, что такое «зло».
Смотришь на меня улыбкой мая
В розовое чистое стекло.

Хрупкая былинка, искра света.
Всё твоё величие вдали:
Жительница маленькой планеты,
Будущее ветреной Земли.

Сыновья твои засеют дали,
Проведут по морю корабли.
И придут к тебе, когда в печали
Больше будет не к кому прийти.

А пока сияешь юной Евой:
В ясных глазках – свет издалека.
Отсвет – той, доверчивой и первой,
Что прошла сквозь грозные века.
Доченька любимая моя...


Письмо другу

Ты уехал. Поздно, через вёрсты,
Повторять напрасные слова.
Синий вечер зажигает звёзды
На Руси, друг милый, без тебя.

Помню я, ты говорил упрямо:
«Русь больна, у смертного одра...
Жизнь твоя – как долговая яма,
На свободу выходить пора.

В той стране, куда лечу, как ветер, –
Только радость, солнце и покой.
На Руси оставлю только вечер –
Светлый час прощания со мной»...

Скоро год как письма получаю.
Где же радость? Та же грусть в словах.
Как птенец, отбившийся от стаи, –
Скорбно плачешь в знойных облаках.

Милый друг, прогноз твой неудачен –
Русь жива и нас переживёт.
Ночь ушла, и горизонт прозрачен,
И опять домой летит восход.

На Руси всё так же веселятся,
Тихо плачут и поют с тоской.
И всё так же любят потрепаться
О душе загадочно-простой.

Дни идут: то буднично-счастливый,..
То лицо намокнет от дождя.
Ничего не изменилось, милый,
На Руси священной без тебя.

На окне письмо твоё пылится.
Как ты счастлив на чужой земле!
Почему же часто сон мне снится –
Жаворонок плачет о тебе.


* * *
Всё прошло, и вишни отзвенели
Под моим нерадостным окном.
Гонит ветер белые метели
По дороге меховым клубком.
Замело мой сумрачный домишко,
Из трубы – ни дыма, ни огня.
На столе потрёпанная книжка...
Что-то все забыли про меня.

Замело тропинку и дорогу,
Вишня в снежном облаке мертва.
Позабыли… ну и Слава Богу –
Не услышу лишние слова.

Спит в снегах сирень и конопляник,
Мост уснул на ледяной реке.
Но пришёл Сайгё – японский странник,
С веткой вишни в ивовой руке.

Рядом сел, и шелестит страница,
Светлячки покрыли тени стен.
В зарослях тоскует тихо птица.
Пью вино из белых хризантем…


* * *
Под ногами река листопада.
Даль небес высока и чиста.
Слов любви говорить нам не надо,
Шепчет их золотая листва.

Тёплый луч пробежал по аллее,
Позолотой кропит облака.
С каждым годом твой взгляд всё теплее,
Всё нежнее в морщинках рука.
Кто сказал: нет любви и не надо.
Посмеёмся с тобой над глупцом.
Сорок лет нас пора листопада
Золотым осыпает дождём.


Новогодняя сказка для любимой

Я одену тебя не в шелка золотые.
Что шелка? Лишь банальность стихов.
Я накину на плечи твои дорогие
Лунный свет бесконечных снегов.

Увезу я тебя не в круиз на восходе,
Увезу в новогодний Домбай.
Полетим мы с тобой на ковре-самолёте
В наш весёлый и сказочный край.

В том краю подарю тебе дали орлиные.
Царь Кавказ – купола до небес.
Постелю под ногами снега соболиные
И алмазный заснеженный лес.

Никогда не скажу тебе глупости эти,
Никогда не узнаешь про них.
Только знай, что тебе, САМОЙ ЛУЧШЕЙ на свете, –
Мой горячий и любящий стих.


* * *
Воздух весенний, прозрачный и пряный.
В терем вернулось тепло.
Мчит по тропе муравьишко упрямый,
Тащит в хоромы бревно.
Тропка заросшая росно искрится,
Встала над Доном дугой.
В заводи солнечной молодь резвится...
Мир на душе и покой.

Там, за рекой, в белой пене певучей
Храм монастырский поник.
Купол разрушен, из чащи дремучей
Смотрит безрадостный лик.

Спят за рекой мои предки забытые,
Спит достославная Русь.
Тропки уснули, цветами увитые.
Горе на сердце и грусть.

Есть чудеса – и сейчас предо мною
Звон полетел над рекой.
К Дону спустился монах за водою –
Радость в душе и покой.


Снежный бунт

Снег летит на родные просторы;
Снег такой, что ни края, ни дна.
Заметает овраги и горы...
Стала белой, пушистой тюрьма.

Смотрит узник в окно за ворота, –
За решёткой от снега светло.
Снег-бунтарь бьёт в окошко с отлёта,
Словно выбить желает стекло.
Но не смог, и, морозно-колючий,
Всё замёл на притихшей земле.
И, наверно, один, невезучий,
Потерялся в лихой кутерьме.

Проклинал он все русские вьюги,
Край морозов и диких снегов.
Снег сковал ему сердце. И муки,..
Душу вынес на свет облаков.

И опять закружил в диком поле,
Ад замёл и все девять кругов.
Заметал и друзей – поневоле,
И следы ненавистных врагов.

На рассвете опомнился – чистый,
Тихо лёг на разбитый порог.
Спать улёгся на землю – пушистый,
Заревой оренбургский платок.

И опять до поры потрясений
Протянулся до неба тропой.
Просветлённый, искристый, весенний –
Снег бунтарский, и всё же – родной.


Почему люди идут в горы

Я ползу на крутую вершину,
Тяжеленный рюкзак за спиной.
Ах, как страшно смотреть на долину,
Жутко видеть тропу за стеной.
 
Рядом слышится рёв водопада.
На скалу налетел белый мрак.
Надо мной нависает громада;
Я ползу, как ничтожный червяк.

Но ползу, хоть страдаю и трушу,
Мимо шаг – и слетишь с высоты.
И тогда свою хрупкую душу
Раскидаю на все три версты.
 
Я дошла! Я одна на вершине.
Где-то в пропасти нитка – река.
На границе – кавказской хребтине –
Попираю ногой облака.

Белый дым под ногами струится,
Видно, здесь начинается рай.
Я – царица. Я – синяя птица.
Это мой – свет Божественный край.

Благодать в небесах. Всё спокойно.
И ледник, словно лунный пейзаж.
Я парю над землёю привольно,
Ловят крылья лазурный кураж.
 
А внизу три «жука» – альпиниста.
Лезут вверх, умываясь слезой.
Их желанье так просто и чисто –
Хоть на миг воспарить над землёй.

Но пока пьедестал – мой по праву.
Я парю среди рая одна.
Нет границ и не видно заставу –
Только небо, свобода и я!


Теплится Любовь

Дождик закрасил листву золочёным,
Ветер завыл, в окна тычется слепо.
А ведь когда-то под ливнем весёлым
Прыгала в луже я, празднуя лето.

Плачут и тают багряные розы.
В сердце, на небе дождливо и мглисто.
Боже, как быстро примчались морозы –
Падают, падают мокрые листья.

Инеем сотканы пряди седые,
Солнце морозит – горит, не пылая.
А ведь когда-то в морозы лихие –
Строила замок до самого рая.

Где эти замки и где эта радость?
Нет ни желаний, ни радости света.
Значит, пришла неминучая старость –
Только ЛЮБОВЬ ещё теплится где-то.


* * *
О, эти буквы и строчки,
Кто вас придумал и как?
Как через чёрные точки
Мысль остаётся в веках?
Как эти странные знаки
Злобу несут и покой?
То нас закинут в ГУЛАГи,
То пронесут над толпой.

Старости нет им и тленья:
Через пожары и кровь,
Через века и мгновенья –
Чувства несут и любовь.

Кто их придумал сначала?
Кто он: злодей иль пророк?
Снова «Любовь» написала…
Значит, вас выдумал Бог!


* * *
Слева весёлые дали,
Справа сияет река.
Нет в этом мире печали,
Спит с лебедою тоска.

Ясно спокойно и просто
Трудится шмель над цветком.
Бродит табун у погоста
И не грустит «ни о ком».

Всё здесь покоем укрыто,
Светом, добром, тишиной.
Всё, что пропало – забыто,
Скрыто небесной рукой.

Где-то рождается слово,
Где-то рождается стих.
И написала я снова:
«Друг мой, Ветрило затих...»

Где-то рождается ночка.
Злится раскат грозовой...
Но навсегда в этих строчках –
Светлый небесный покой.


Брошенная собака

По улице грязно-болотной,
Под тучами пасмурных слёз –
Побитый, убогий, голодный –
Слоняется брошенный пёс.

А город холодный до дрожи.
Дрожит, облетая, листва.
И дождь проникает до кожи,
Стекая ручьями с хвоста.

Стекает былая отвага.
Из глаз – две слезинки с дождём...
Бредёт, озираясь, бедняга
С поджатым осенним хвостом.

Жилище дождями сокрыто,
В тумане хозяин и сад.
Всё в прошлом – и имя забыто,
Лишь помнится ласковый взгляд.

Сияют огнями витрины,
За окнами – солнечный свет.
Выходит мадам из машины
С болонкой на лунный проспект.

На даме пальто из барана,
Собачка в манто из руна.
Льёт жар из дверей ресторана,
И пахнет котлетой луна…

Всё бродит средь света и мрака
Бесшумно, как тень, чуть дыша,
Возможно, совсем не собака,
А чья-то людская душа.

Всё дальше, чернее… О, Боже!
Растаяла в призрачной мгле.
Взлетела на небо… А, может,
Всё бродит по грешной земле.

Малиновый звон

Вместе с дождиком – две сироты,
Мы бредём вдоль разбитой дороги,
Обрываем тоскливо листы
И бросаем под мокрые ноги.

Осень хмурая. Нет широты
Ни на небе, ни в сером пространстве,
Словно мир здесь – всего две версты.
Мы – вдвоём в очарованном царстве.

Всё застыло в предзимней тоске:
Люди, птицы, движенье и звуки.
Хрупкий город стоит на песке,
Ждёт устало тоскливые вьюги.
Вдруг в тумане – малиновый звон,
Храм зовёт под покровы рассвета.
Там тепло, и под сводом хором
Солнце спряталось в купол до лета.

Лёгким золотом, как на заре,
Золотится июль над хорами,
Блещет ясной росой в алтаре
И на свечках играет лучами.

Много солнца на нимбах святых
И лазурного неба под сводом.
Блеск росистых цветов луговых
Кружит в люстре цветным хороводом.

Вышла в мир. Та же серая мгла.
И дорога всё так же разбита.
Только осень с улыбкой прошла.
И дорога, как златом, прошита.

Дождь бредёт, но уже не со мной.
Видно в небе окошко просвета...
Обещает мне звон золотой:
После вьюг, – соловьиное лето.


Родная картина
 
Деревня без света. К любимой бреду.
И волк одинокий завыл на луну,
Как чёрт завывает в морозном бреду,
Привычно пронзая ножом тишину.

И снова всё тихо. Морозит слегка.
И бездна божественно сердцу близка.
Тут звёзды без края, без края снега –
Родная картина, родная тоска.

Такая тоска, что замёрзла сосна,
И крылья в печали сложили леса.
Покой необъятный небесного сна –
Застынет здесь даже горюча слеза.

Но есть в этом мире избушка одна,
Там печка пылает и кот у огня.
Живёт там царевна, тоскует без сна,
Со свечкой в окне ожидает меня…

Чуть слышно вздохнула калитка-Яга.
Мелькнула в окошке царевна Весна.
Родная картина: снега и снега,
Домишко в сугробах и свет из окна.


Украина. 1941 г. – 2014 г.

В розовом небе вечерний покой.
Стадо лениво плетётся домой.
Ива заснула, подсолнух поник –
Где-то неслышно летит штурмовик.

Юная девочка с рыжей косой
Грезит о свадьбе под ясной звездой.
В клубе гулянье, веселье и крик –
Где-то за лесом летит штурмовик.
В храме старинном покой, тишина,
В узкие окна забралась луна.
Хмур и печален божественный лик –
Видит лишь он, что летит штурмовик.

Вспыхнуло небо над спящим селом,
Поле пылает и каменный дом.
В саже чернеет божественный лик...
Снова и снова летит штурмовик.

Будет лететь он года и года –
Страны сметёт, запалит города.
Нет на Земле ни единого дня,
Чтобы хоть где-то не выла война.

И оттого моё сердце болит:
Вновь Украина, как факел, горит.
Семьдесят лет пролетело, как миг, –
Снова летит над селом штурмовик.


Шутка

Муза с Парнаса ко мне прилетела,
Долго на лист поэтично смотрела.
В рифму вздыхала, без рифмы ревела.
Только напрасно сидела без дела.

Борщ я сварила, мы вместе поели,
Вместе мы телик бездумно смотрели.
Вместе скучали. Вместе страдали.
Вместе смотрели в туманные дали.

Мне надоело, и Муза запела:
Бросил бездарный поэт её смело.
Он с Терпсихорой, и Муза ревела.
Что ж ты, зараза, напрасно летела!


* * *
Мне лет пятнадцать – чудо краса.
В двадцать – мила и тиха, как снега.
В тридцать – одна, и кружусь, как оса.
В сорок – отличная Баба-Яга.


Знакомство по объявлению

Кафе и жених из газеты:
Дошла до какого я дна!
Смотрели стыдливо в котлеты,
Расстались – опять я одна.

А рядом за столиком, с края,
Была бы я с ним так нежна.
Но с ним – дорогая, другая –
И я ему век не нужна.


* * *
Безрадостно – ждать часами.
Устала я жить, не любя.
Печально ругаться годами,
Годами болеть за тебя.

Ужасна – улыбка в ссоре.
Печально не ждать ничего.
Но самое страшное горе –
Одна… и нет никого.


* * *
Влюбилась в женатого – горюшко мне:
Не жду, не надеюсь, не верую.
Так хочется к небу, да тянет к земле.
Ну что же я, грешная, делаю.

Не надо свиданий, ни встреч на крови –
Вдвоём на ночной остановке.
Хочу лишь крупицы великой любви…
Позволь мне прижаться к ветровке.


* * *
Ты ушёл и всё пропало –
Даже кот ушёл к другой.
Гаснет пламя карнавала –
Целый мир забрал с собой.

Всё забрал: зубную щётку,
Крылья, песни и луну,
Прихватил костёр и лодку,
Но оставил тишину.

Прихватил с собой и душу.
Как же я тебя люблю!!!
Бросил рыбоньку на сушу,
Так и хочется в петлю.
Плачет сын наш семикрылый –
Нет, не всё успел забрать.
Ты навек со мною, милый, –
Расхотелось умирать.


Сумасшедший поэт

Не знаю я чисел, не знаю я дат,
Сегодня зима или лето?
А просто шуршит под ногой листопад,
Листок вдохновенья поэта.

Не знаю семьи я, не знаю родни,
На что мне заботы и цели?
Порхают, как бабочки, белые дни:
Цветенье, дожди и метели.

Читаю стихи и пою невпопад.
Обходит народ стороною.
Ну, разве поймут, что с ветвей стихопад
Срываю лучистой рукою.

Здесь рифмы златые слетают с ольхи,
Багряные рифмы у клёна.
Порхают по небу цветные стихи,
От дома до синего Дона.

Я выложу их на песке у реки –
Стихи предзакатного неба –
О том, как бывают обеды горьки
Без маленькой корочки хлеба.

Пусть небо заплачет, заплачу и я.
Пусть Дон унесёт мои песни.
Пусть рыбы читают, лягушки-друзья
И шар, что летит в поднебесье.

Мальчишки пришли, затоптали стихи,
И вдаль унеслись, словно ветер.
Но новые рифмы, легки и тихи,
Мне дарит оранжевый вечер.

Зачем я поэт? За какие грехи?
Зачем в этом мире убогом?
Наверно, мне эти цветные стихи
На радость подарены Богом.


* * *
Я вижу рощу золотую:
Какая тишь, какая глушь!
Лишь белый конь, накинув сбрую,
Пьёт солнце из прозрачных луж.

На взгорье слева у дороги
Уснул старинный монастырь –
Приют всем сирым и убогим.
За ним речушка и пустырь.

Здесь так светло и благодатно,
Звенит такая тишина,
Что мне не хочется обратно –
Сидеть у дымного окна.
И всё мне кажется, что вечность
Такой и выглядеть должна:
Берёзы в золоте и леность,
Приют, река и тишина.

И чтобы конь, как белый парус,
Белел во сне и наяву.
Хочу я – в вечности останусь,
Хочу я – поутру уйду.


* * *
Жизнь на любовь скупа.
Боже, какая новость!
Звон стрекозы – Судьба,
Что позабыла совесть.

В тучах сияет Дверь –
Там за любовь отвечу.
Вечно лечу, поверь,
Только к тебе навстречу.

Вечно лечу, но зря.
Ты пролетаешь мимо.
Жизнь стрекозы – заря,
Вечер и сон жасмина.

Звёзды. Закрыта дверь.
Крылья сложу у Бога.
Тысячу лет теперь
Жду тебя у порога.
Крым

Помнишь, милый, прошлым летом
Жили мы с тобой в раю:
Дикий пляж, залитый светом,
У планеты на краю.

Никого в пустынном море,
Только чайки и волна.
Дикий плющ на косогоре –
Наша райская стена.

Солнце лишь для нас светило,
Звёзды падали для нас.
Об утёс волною било
С поцелуем сотни раз.

Приплывали к нам дельфины,
Приходили корабли;
Проплывали тихо мимо –
Были счастливы одни.

Рай в Крыму прошедшим летом –
Свет у края темноты.
Но не знали мы об этом,
Что Рай – лето, я и ты.


* * *
Некого встречать, нечего беречь,
Чаю не нальёшь в битую посуду.
Эхо нежных слов, пепел жарких встреч
Выброшу за дверь. Вылечусь – забуду.
Выбросила зря. Чай солёный пью.
Дождь загоревал. Всё на свете худо.
Из пустых речей шаль себе сошью.
Если ты придёшь – это будет чудо.

Время не летит, вьётся, как змея.
В кухню заползла, мёрзнет у порога.
Буду жить, как все. Всё на свете зря.
Как всегда в тоске – вспоминаю Бога.

День за днём дожди. Дни, как сны, просты.
Звон от тишины. Жжёт любовь-простуда.
Дождь стучит в окно. В дверь стучишься ты.
Капли на лице... Видно – тоже худо.


* * *
О, Боже, какая огромная,
Безбрежная наша земля,
О, Боже, какая стозвонная...
Я – тихая капля дождя.

О, Русь, ты талантом великая –
Сияешь сквозь тучи и тьму.
А я – невидимка безликая,
Я просто по речке плыву.

А может, стоишь ты, рассветная,
И горе тебе не беда,
Что есть на земле беззаветная,
Я – капля, живая вода.
Сливаются капельки нежные
В могучие волны реки.
О, РОДина, силы безбрежные, –
Мы капли – твои РОДники.


* * *
Опять пишу тебе стихи
О том, как улицы тихи,
Как бодро шёл к тебе закат,
Срывая листья у оград.

Пишу в сугробе января...
Напрасно вспыхнула заря.
А я смотрю в твоё окно,
Как в заколдованное дно.

Пишу зимой, пишу весной,
Рифмую с музыкой лесной,
Кладу в крещенскую купель,
Пишу, качая колыбель.

Зачем пишу златым пером,
Слова сшивая серебром,
Ведь знаю все твои грехи –
Не любишь ты читать стихи.


* * *
Ясный день, и душа нараспашку,
За душой ни кола, ни гроша.
Я люблю даже малую пташку,
Боже мой! Ах, как жизнь хороша.
Я качаюсь. Я пьяный от счастья:
Сколько в мире весенних девиц,
Сколько в небе лазурном участья,
Сколько добрых и праведных лиц.

Все поют – и трамваи, и птицы.
Не влюблён я. Иду, чуть дыша.
Был у смерти. Иду из больницы.
Ах, как жизнь, милый мой, хороша.


Цветные очки

Где-то на небе, на дальней планете,
Жизнь протекает: то счастье, то горе.
Люди-медузы живут, словно дети.
Дарит очки им священное море.

Море очки выдаёт, как попало,
Стёкла цветные бери по приказу.
Хочешь, не хочешь, – вставай у штурвала,
Дальше плыви, не снимая ни разу.

Выдадут жёлтые: жёлтое море,
Рыбки златые и звёзды на счастье.
Шторм, ураганы – им горе не горе.
Так до конца не увидят ненастье.

Чёрные стёклышки – чёрные воды,
Пятна на солнце и дни сероваты.
Плавают рядом лишь рыбы-уроды,
Даже кораллы – враги-супостаты.

Всё есть у моря: божественно-синий,
Стёкла из розово-благостной дали,
Зелень ленивая с топкой трясины,
Стёкла победы из кованой стали.

Если же я попаду ненароком
В море, где стёкла не сменишь ни разу,
Боженька, дай мне хотя бы немного –
Стёкла, как воздух, прозрачней алмаза.

Чтобы я видела рыбку златую,
Злую акулу и хитрость чертёнка.
Всё замечала, всю правду морскую.
Только услышит ли море ребёнка?


* * *
Жил человек, строил планы и схемы,
Бодро и весело в гору шагал,
Но, несмотря на защиту системы,
Шёл человек и нежданно упал.

Был человек и сгорел, словно спичка,
А ведь когда-то сияла душа.
Умер… Всё так же звенела синичка,
Дети смеялись – весна хороша.

Всё здесь не вечно, и реки беспечно
В небо взлетают, смотря свысока.
Рушатся горы, и в городе вечном –
Мрак запустенья и горы песка.

Был человек и как будто бы не был.
Время всё мелет, армады круша.
Что же здесь вечно? Одно только небо.
Небо и чья-то святая душа.


Мамина шаль

Шаль протёрта, видно полотно.
Нет защиты от лихого снега.
Надеваю, как же в ней тепло!
Свет души родного оберега.

Наступили в доме холода:
Шаль надену, – снова вижу маму.
Вижу позабытые года,
Яркую живую панораму.

В этом мире солнечно зимой.
Печь дымит от нежности и ласки.
Шелестят страницы надо мной...
Мама – это Машенька из сказки.

Всё хранит потрёпанная шаль:
Мамин голос, радостные звуки.
Обнимает плечи не вуаль –
Мамины заботливые руки.

Положу в пакет святой платок,
Сохраню на сердце лучик света.
Как настанет горестный денёк,
Вновь достану детство из пакета.

Чудотворец Николай

Древняя икона, русский край.
Семь веков стенаний и молений.
Сколько ж ты услышал, Николай,
Просьб и покаяний поколений.

Чудотворный лик твой закопчён.
Ну и я, грешна, добавлю чада.
Чудится иль правда слышу стон
Всех ушедших из земного града.

Николай, творишь ты чудеса,
Голос твой к Христу летит быстрее.
...Видел ты прабабкины глаза –
Я, наверно, бабки красивее.

Господи, зачем же я грешу?
Мне б узнать, о чём молилась бабка.
Да скорей, всё то же я прошу:
Бабушкина тайна – не загадка.

Вновь прошу я мира и добра.
Николай как будто мне кивает...
Кто-то рядом с самого утра
Злата-денег просит, умоляет.

Просим, просим, и не грянул гром.
Всё простит, в глазах добро искрится...
Господи, когда же мы придём
Не просить, а просто помолиться!


* * *
Когда все беды в форме бреда
Накроют лавой без следа,
Я вспоминаю фразу деда:
«Ну, это, внучка, не беда.
Беда, когда один в траншее,
Один с гранатой вековой,
А танки мчатся всё быстрее,
Вот-вот пройдут над головой».
Как вспомню, славлю гороскопы:
Живу с победною звездой.
Всё хорошо, пока окопы
Покрыты вольною травой.


* * *
В прошлой жизни, уверена, милый,
Ты был чёрным бродячим котом.
И, как водится, в сумрак постылый
Покидал чей-то ласковый дом.

И теперь покидаешь внезапно –
Только был и пропал без следа:
То ли завтра вернёшься обратно,
То ли вышел в окно навсегда.

А придёшь, на лице ни морщинки,
Всё мурлычешь, довольный собой.
Не заметишь мои две слезинки,
Да закрашенный волос седой.
Вновь пропал. Что-то грохнуло свыше,
Струны ливня сверкнули огнём.
Если с кем-то гуляешь по крыше,
Ох, простынешь под синим дождём.

Всё прощу, улыбаюсь смиренно,
Зря ругается батюшка-гром.
Знаю я, что коты непременно
Возвращаются в любящий дом.


* * *
Дождь со снегом постоянно.
На работе всё ужасно,
Но твержу я неустанно:
«Скоро будет всё прекрасно».

Вниз лечу я неуклонно:
Муж ушёл, и нет работы.
Но твержу я непреклонно:
«Скоро сгинут все заботы».

Может, будет мне небесно
Там, где рай и терем красный.
Впрочем, горюшку известно, –
Ждёт меня лишь ад прекрасный.

Стоп! Забуду зло и горе –
Я уже дошла до края.
Вижу солнце, вижу море, –
Всё прекрасно: Я живая!

* * *
Снова с тобою в ссоре,
Снова, как два врага.
Тридцать уж лет на горе:
Мы – Кощей и Яга.

Голос твой – дуб завянет,
Любишь лишь сам себя.
Если же враг нагрянет –
Буду спасать тебя.
 
Лягу на амбразуру,
Брошусь к тебе с высоты.
«Милый, прости меня, дуру,
Кинусь спасать – а Ты?»


* * *
В зимний вечер больно сердцу,
В тихий храм открою дверцу,
Тяжкий крест в котомке серой –
Груз отмерен тяжкой мерой.

Я прильну к Кресту в печали,
Словно вместе пострадали.
Три свечи займу у неба,
Три искры и крошку хлеба.

Свет залил мой храм печальный.
В тихом сердце – отсвет дальний.

Вышла в ночь – в котомке пусто,
Зимний вечер чист до хруста.

В чёрном небе паутинки,
На ладонь летят снежинки.
Покрывает мрак окрестный
Свет надежды, свет небесный.


Разговор с вороной

Чернеет ворона на ветке зелёной,
Глядит на меня свысока.
Над нею лазурь с золотою короной,
И к солнцу летят облака.

Какая же глупая, вздорная птица, –
Подумала я свысока.
Ворона решила, что я зверь-девица,
И ноша моя нелегка.

Ведь я для вороны – никчёмное тело,
Без крыльев, прибита землёй.
В огромное небо ворона взлетела
И смело парит надо мной.

Парит в небесах окрылённая точка
И смотрит на всех свысока.
А я, на земле приземлённая кочка,
И так от небес далека.

Второй разговор с вороной

Гордыня заела – надела корону,
Но снова я вижу на ветке ворону.
Я гордо сказала: «Я – царь всех зверей!»
Ворона сказала: « Большой муравей!

Ты тихо бежишь, ты добыча для волка.
Для лося живёшь безо всякого толка...
Летать не умеешь и плаваешь плохо,
В ногах у слона – муравьиная кроха.

Ты враг всех зверей – муравьиный затейник.
На небо дымит твой большой муравейник.
Ты в мире прекрасном никем не любима,
Ты к цели бежишь, но всё мимо и мимо».

Корону снимаю, и руки повисли.
Летят в небеса раскалённые мысли...
Я лишь муравей и совсем не летаю.
Скажи мне, ворона: «Зачем я пылаю?

Зачем же такую меня сотворили:
Из хаоса, воздуха, пламенной пыли, –
Надели на белые крылья одежду,
Вложили мне в сердце любовь и надежду».

Парит тишина, раскалилась до звона.
Скажи мне, подруга, скажи мне, ворона:
«Не любит никто, не люблю, не летаю –
Зачем же душа моя светит живая»?

* * *
В небесах не летаю.
Ни стихов, ни идей.
Облака я листаю
Среди диких полей.

Но белеют страницы,
Мчатся в дом неземной.
В небе синие птицы
Говорят не со мной.

Но сегодня иль завтра
Набежит стая туч,
И божественный автор
Бросит пламенный луч.

Вспыхнет искорка в сердце,
Душу вытряхнет гром.
Приоткроется дверца,
И начну третий том...
 
Небо солнечно снова
И без ссор тихий дом.
На странице – ни слова.
Буду ждать новый гром.


* * *
Мчится с севера ветер могучий,
Рвёт златую листву, лиходей.
Всё светлее мой терем дремучий.
Ворон спит в паутине ветвей...

Длинный клин журавлей надо мною.
Скоро грянет метельный шабаш.
На поляне с янтарной листвою
Притаился забытый шалаш.

Рядом с ним две забытые кружки,
Где сердечко – любовь и Амур.
В паутине заснули две мушки
И паук, что вязал здесь ажур.

Видно счастливы были здесь двое.
Это место – их рай в шалаше.
Вижу рай в золотистом покое,
И – теплей в одинокой душе.

Где те двое? Расстались навечно
На осеннем крутом вираже.
Или любят и ныне беспечно
На бетонном седьмом этаже.

Как влюблённым их каменный кокон?
Солнце – люстра, что тлеет впотьмах...
Или видно им лето из окон,
Рай – шалаш и поляна в цветах.


* * *
Я – твоя песенка, ты – соловей,
Я – твоя звёздочка, ты – чародей.
Платье пошила для свадьбы с тобой,
Белое платье для жизни иной.
Будем мы жить в изумрудном дворце.
Вижу печаль у тебя на лице...
Тучи на небе, пронёсся буран.
Я – твоё деревце, ты – ураган.
Мимо промчался, деревья круша.
Где-то в завалах застыла душа...
Теплится еле, но слышит в крови
Новую песню о вечной любви.
Песню поёт заводной чародей:
Я – его песенка, он – соловей.
Снова поверю в лазурный обман,
Вдруг он – скала, а не новый буран.


* * *
Не смотри ты на небо унылое,
Я не там проживаю, там Бог.
За тобою лечу, семикрылая, –
Охраняю тебя, мой сынок.


* * *
Два крыла моих –
Над тобой покров.
Оглянись назад
И не надо слов.

За тобой – любовь,
Я иду, любя.
Но маршрутка вновь
Увезёт тебя.

Обернись ко мне,
Подними со дна:
Видишь снегопад,
Видишь я одна.
Леденеет кровь,
Крылья в лёд крошу.
Оглянись, любовь!
Оглянись, прошу!


* * *
Мы с тобой, как две разные книги,
Что случайно на полке вдвоём.
Твоя книга – печаль и вериги,
Мой роман – это ливни и гром.

Может, вырвем страницы печали,
Текст напишем на чистых листах.
Как два раненых шторм миновали
И нашли тихий домик в лесах.
 
Ты согласен. Тогда – «Алилуйя».
Сочиняем. Пиши, не балуй...
Они начали путь с поцелуя.
Не забудь и в конце поцелуй.


* * *
Читаем с тобою своё Житиё –
Любовь, Свет, Надежда и Вера.
Когда до конца мы прочтём бытиё –
Разрушится дом-литосфера.

Вот первой исчезла из дома Любовь.
Так тихо сбежала с порога.
Не ищем её, молча садим морковь...
Исчезла она – ради Бога.
Надежда так долго подругу ждала,
Всё больше и больше худела.
Соседка Любаша её позвала,
И к ней она в дом улетела.

Но мы продолжаем читать Житиё,
Хоть – тучи, жива литосфера...
Какое простое идёт бытиё!
Но с нами есть доченька Вера.


* * *
Почему ты ушёл к другой?
Я же нежная, как цветы.
Почему ты ушёл к другой?
Я же добрая, как мечты.
Ну, ответь же мне, дорогой?
Почему ты ушёл к другой?

Почему ты к другому ушла?
Я же смелый и умный был.
Почему ты к другому ушла?
Я же годы тебя любил.
Почему ты молчишь – душа?
Почему ты к нему ушла?

Сотни глаз просят дать ответ,
Но ответа и в небе нет.
В этом мире законно стократ:
Мы бросаем – он сам виноват,
Нас бросают – какой же он гад!

* * *
Своё чудо на руки возьму
И слезами тот миг не нарушу.
Слава богу, теперь есть кому
Подарить стихотворную душу.

Она будет прекрасней меня
И нежней, и умней всех на свете.
Только жаль – родилась, как и я,
На тоскливом ненастном рассвете.

Мы с тобою, как две сироты,
Нас не встретит никто у порога.
Но теперь мы вдвоём – я и ты.
Может, есть где-то наша берлога...

Боже мой, как люблю я тебя.
Я не плачу, – всё дождь невезучий...
Почему ж родилось ты, дитя,
Когда солнце в печали за тучей?


* * *
Как на нашей крыше голубки встречаются,
Голубки воркуют, клювом обнимаются.
Так и мы с тобой, всё не намилуемся.
Так и мы с тобой, всё не нацелуемся.

Как под нашей вишней светлячки влюбляются,
Светлячки сверкают, в небе растворяются.
Так и мы с тобой, к звёздам поднимаемся.
Так и мы с тобой, от друзей скрываемся.

Как за нашим полем небо раскаляется,
Солнце расцветает, тучи собираются.
Ветерок подул, всё равно милуемся.
Где-то дождь пошёл. Всё равно целуемся.


* * *
Я старею, всё больше морщины...
Ближе-ближе лицо к сентябрю.
Уж не смотрят вдогонку мужчины,
Да и в зеркало реже смотрю.

Что же делать? И что мне поможет?
Тонна пудры, иль крем-шоколад.
Всё рано скоро кожу скукожит –
Не поможет и крем-звездопад.

Как стареть и не спорить с собою?
Как стареть, никого не кляня?
Значит, буду гулять под луною –
Ни морщин не видать, ни меня.

Ну, а ты, мой товарищ, Отелло –
Самый лучший из лучших мужчин –
Не заметишь, как я подурнела,
Не заметишь сто сеток морщин.
 
Ведь жила я с тобой, как слепая:
Сколько дам ты на море возил...
И к тому же была я глухая –
Я не слышала, как уходил.

Так и ты не заметишь... Смелее!
Двадцать лет я старела с тобой.
Так давай, одевайся теплее,
И пойдём мы гулять под луной.

В небе осень – листы золотые.
Лист кленовый из наших былин...
Видишь, звёзды совсем молодые.
Видишь, в небе не видно морщин.


* * *
Первый снег припорошил дорожки,
Припорошил стареющий сад.
С неба сыплются звёздные крошки,
Видно, там постарел звездопад.

Всё седеет, стареет со мною.
Постарела листва в холода.
Покрывается дом сединою,
А душа всё равно молода.

Так под снегом цветут хризантемы.
Боже мой, как они хороши!
Среди белого плена – антенны,
Светят солнечной песней души.


* * *
Ведь кровь моя – Красное море,
Глаза мои – синь, облака...
Но если ненастное горе –
То слёзы мои, как река.

Я море, я речка, я дождик –
Я вся состою из воды.
Зачем мне лазоревый зонтик –
Не жду я от моря беды.

Но если я – море и речка,
Зачем мне жара на полях.
Стекаю тихонько с крылечка
И вот я уже в облаках.

Я птица донская в полёте,
Из Дона и вдруг – в небеса.
Смотри на меня в огороде,
Я рядом, на мальве – роса.

А если забудешь, пылая,
То помни – я буду кругом.
Ты выпил лишь чашечку чая,
А я уже в сердце твоём.


* * *
Я проигрыш видел и сотни побед,
Все звали великим без лести.
Но год я ползу через тысячу бед,
А всё остаётся на месте.

И вдруг, самый лучший финал наяву:
Сквозь тернии – радуги краски.
Победа! Я встал! Я иду! Я живу!
Я встал с инвалидной коляски.


* * *
Я скала – неприступно прекрасна,
Вся из твёрдых и мягких пород.
Море Чёрное – волнообразно.
Бьёт меня каждый день, каждый год.

То волною ласкает бравурной,
Но – хоть камешек миг унесёт.
То стеной грязнопенной и бурной
Целый год или два заберёт.

Дни проходят, всё нежное смыло.
Вся изранена. Битва всегда.
В море Чёрное сколько уплыло,
И теперь не вернуть никогда...

Сколько скал развалилось на круче,
Сколько душ дно морское хранит...
Я стою величаво могуче,
Потому что на сердце – гранит.


* * *
Всё с тобой – наполовину:
Делим комнату и свет,
Делим зонтик и малину,
Ключ от рая и рассвет.

Делим всё наполовину,
Только горе не делю.
Всё возьму в свою судьбину,
Потому что я люблю.


* * *
Ко мне приходит рыжий кот,
Мурлычет у двери.
Приходит день, приходит год.
Зачем, чёрт, побери?

Я долго думала о нём,
Ведь он не ест, не пьёт.
И не заманишь калачом, –
Посмотрит и уйдёт.

И всё же вспомнила душа
Мальчишку – рыжий смех.
Я в первом классе малыша
Обидела при всех.

Я извиняюсь, рыжик мой,
Обидела любя.
Мы помурлыкаем с тобой,
И ты простишь меня.


* * *
Не слышу в словах твоих ярость,
Ведь я уже где-то вдали.
Я слышу стозвонную радость
В гудках, что поют корабли.

Ругайся, ругайся напрасно.
Плыву уже вдаль на волнах.
Твой берег – где часто ненастно.
Мой остров – плывёт в облаках.

Мечта. Пароход уплывает.
С тобой – у окна наяву...
Опять меня море пугает –
Куда ж от тебя уплыву?
* * *
Почему так бывает порой?
Если кто-то не мил при луне –
Он идёт, словно ослик, за мной;
Бросить жаль, но не нужен он мне.

Почему так бывает порой?
Я люблю и лечу в облаках.
Он уходит, как свет за горой.
Для него я – трава на лугах.


* * *
Утром вставать неохота:
Завтрак, автобус, работа.
Вечером – кухня с порога.
Ужин. Экран. Безнадёга.

Утром – любовь и забота:
Кофе, карета, работа.
Вечером – звёзды к порогу.
Любишь и ты, слава Богу.


* * *
Есть душа у цветов на полях.
Князь Шиповник – прекрасен и зол.
Прикоснёшься и – сердце в шипах,
Год пройдёт, – не забудешь укол.

Свет Подснежник – любимой поёт,
Не страшит его враг и мороз.
Дон Репей зло ко всем пристаёт, –
Очень рад, коль доводит до слёз.
Пан Тюльпан... и любовь – на два дня.
Белену обходи, не зови.
Многоцветны земные поля.
Лишь один... – о бессмертной любви.

Он поэт, он листок с высоты.
Царь Бессмертник, и рифма горька...
Свет Ромео с Джульеттой – цветы,
Где бессмертье и смерть на века.


Война

Заброшенное поле.
Изранены дома.
Забытое приволье,
Пустые закрома.

Пустынная дорога.
Обугленный январь.
У школьного порога
Простреленный букварь.


В чужом краю

Приходите ко мне хоть на час,
Хоть синичка, хоть пёс неземной.
Хоть услышу я парочку фраз,
Посидите, родные, со мной.

Здесь пустыня, чужой Вавилон:
Разноликий, великий, немой.
Хоть людей тут один миллион –
Этот город постылый, не мой.

Приходите ко мне хоть на миг,
А в ответ тишина за стеной.
Даже Бог меня здесь позабыл,
Только ветер рыдает со мной.


* * *
Родина – ёмкое слово.
Вроде бы слово одно,
Но многолика основа,
Смысла и красок полно.

Родина: папа и мама,
Бабушка, друг мой и брат,
Волга, Камчатка и Кама,
Красная площадь и сад.

Родина: рода обитель,
Первый неловкий шажок,
Родина – первый учитель,
Первый и главный урок.

Родина – войны, разруха,
Битва, что выиграл дед.
Родина – сильного духа.
Родина – радость побед.

Родина – слово без края.
Слово любое приму.
Родина – я, умирая,
Крепко тебя обниму.
* * *
Снова на Родину лают,
Слово гнобят – «Патриот».
Грязью его поливают –
Есть лишь всемирный народ.

Только и в мире природы
Каждая тварь – патриот.
Бьются за место охоты,
Каждый нору бережёт.

Бросишь родимое поле,
Будешь чужое искать.
Занято всё на приволье,
Можно и жизнь проиграть.

Много земли на планете,
Каждый удел свой хранит.
Дом, где живут его дети,
Быть патриотом велит.


* * *
Я прилично умею шить,
Я прекрасно умею водить,
Я отлично умею жить,
Только я не умею любить.


* * *
Сбились в стаю гремучие тучи,
Налетели, обвили кругом.
Гром терзал, струи ливня – могучи –
Заливали мой крохотный дом.
В крыше течь и в воде половицы,
И на сердце раскол громовой.
Вдруг исчезли домашние птицы
И сбежал мой дружок Домовой.

В синем небе ни тучки, ни тени,
И промыто от пыли окно.
За окном куст лиловой сирени,
Что не видела в доме давно.

Смыло всё наносное водою,
Завтра сделаю в сердце ремонт.
После гроз мир звенит чистотою,
И прекрасней мой солнечный зонт.


* * *
Надоело писать о любви,
Значит, буду писать о природе.
Шепчет осень: «Его не зови!
Он, как ветер, всегда на свободе».

Надоело писать о любви,
Значит, будет о Родине строчка:
«Русь моя, процветай и живи,
Я люблю тебя сердцем и точка».
 
Напишу о жестокой войне
Боевую геройскую драму,
Как солдат перед смертью в огне
Звал невесту и милую маму.

Без любви – никуда и нигде...
Как же жить без святой и ранимой?
И кузнечик, и щука в воде, –
Все поют о любви и любимой.


* * *
Что-то опять назревает в природе:
Ночью, неслышно, тайком.
Вишня рванулась из клетки к свободе
Розовым нежным цветком.

Вроде весна вызревает меж нами –
Месяц, тайком, не спеша –
Через улыбки, касанья устами, –
Рвётся из клетки душа.


* * *
Сначала, любовь – это искорка света,
Задует любой мотылёк.
Но если искра догорит до рассвета, –
Раздует её ветерок.

Ласкает, дурманит ветрило палящий,
А ночью рождён светлячок.
Летает, порхает наивный, блестящий,
И делает к небу скачок.

Всё выше и выше несётся блестящий,
И вдруг притворится звездой.
А может, и правда – он свет настоящий.
А может, и правда – он твой.
И снова рассветы, и снова закаты,
И страшно – звезда упадёт.
Вдруг видишь на звёздах кривые заплаты.
И странный туманный полёт...

Но самое страшное: солнце сияет,
На сердце – морозная тьма.
Затухла искра, светлячок улетает.
Звезда за снегами. Зима.


* * *
Снова сумерки в плен забирают дневное светило.
Облака, как спирали, закручены в ржавую сетку.
В этой сетке запрятано то, что когда-то любило,
А теперь навсегда угодило в колючую клетку.

Напоследок блеснуло оранжевым призрачным взором,
Напоследок махнуло усталой, лиловой рукою.
И дома засверкали очами, лимонным укором,
Отражая счастливое жаркое время искрою.

Снова звёздочка с неба на землю разбиться несётся,
Знать сердечко остыло, и время любви – быстротечность.
И как будто бы солнце уже никогда не вернётся,
И как будто бы здесь навсегда одинокая вечность.


* * *
Плыву я по лунной дорожке
Из Сочи, не зная куда.
А прочем, и в маленькой ложке
Есть финиш – конец в никуда.
Плыву, всё плыву и не знаю –
В Болгарию или к тебе.
А может быть, к самому краю.
А может, к далёкой звезде.

А море так ласково в Сочи.
И вот мы плывём уж вдвоём.
Как ласковы звёздные ночи,
Как чёрен земной водоём.

Плывём мы с тобой и не знаем,
Зачем же вопрос задаём?
Как море прекрасно над раем!
Куда-нибудь да приплывём.

Ведь плыли до нас до рассвета,
И после по лунной... пройдут.
И тоже не знали секрета:
Куда же они приплывут?

Поэтому, будем купаться,
С луны – прямо в звёздные дни.
Мы будем, как звёзды, плескаться,
Как будто мы в мире одни.


Музыкант и журналистка

Дашенька, смотри какие лодки!
Как плывут красиво по волнам.
Синий лист, на нём белеют нотки,
И как песня подплывают к нам.

Лёша, надоело это море,
Надоела страшная жара.
Я оглохла в этом шумном хоре,
Нам давно идти в отель пора.

Милая, жара уж миновала,
Скоро будет пламенный закат.
Это будет время карнавала:
Звёзды, песнопения цикад.

Милый, я с тобою не согласна –
Я же журналист и реалист.
Ночью здесь бродить жароопасно,
Ты же не самбист, а пианист.

Дашенька, ну хватит этой прозы:
Серенаду нам поёт прибой.
У тебя везде одни угрозы.
Окунись и обнимись с волной.

Не хочу, живу, как журналисты:
Тут убили, там взорвали дом.
Ни к чему мне звёзды гитаристы,
И во мгле цикадный перезвон.

Солнце в миг свалилось с парафраза,
Словно бы в обиде на людей.
В полной тьме играло море джаза,
Соло пел забытый соловей.

Двое шли по чёрному канату.
Музыка звучала в звёздной мгле.
Слушал музыкант свою сонату.
Журналист шагала по земле.


* * *
Всё есть в доме: газ и свет,
Дети, муж, кабриолет.
Только скука, как всегда,
Тянет выйти хоть куда.

Вышла в поле – никого,
Нет и капли моего.
Почему же этот лес
Вызывает интерес?

Интересен синий свод,
Жёлтых бабочек полёт.
Даже злой болиголов –
Краше купленных цветов.

Здесь для всех – я просто пыль:
Без меня растёт ковыль,
Без меня встаёт рассвет, –
Есть я в мире или нет.

Дома любят, я – их мир.
Здесь – чужой пришёл на пир.
Только тянет звон ручья
В мир, где я совсем ничья.

Где я – воздух, где я – сад,
Водопад и снегопад.
Где я – крылья стрекозы
Или капелька грозы.


* * *
Нет в мире порядка, страдаю, скорбя:
Зачем рождена я на муки?
Но если весь мир подогнать под себя,
То можно загнуться от скуки.

А вдруг так случится: весь мир – только мой!
Всё сделано так, как желаю.
Ведь точно найдётся какой-то иной.
Он скажет: «Я мир проклинаю!»

И если бы каждый менял, как желал –
Порядок найти было б сложно.
Поэтому Бог на желанья чихал:
«На всех угодить невозможно!»


* * *
В детстве я думала: я орхидея,
Я отличаюсь от всех.
Мчалась, счастливая, в лес Берендея,
Мчалась под солнечный смех.

Тропка звала: то крича, то немея, –
Встретила точно, не тех.
Где Берендей? Я жена Бармалея –
Домик из сотни прорех.

Боже! Да, вся наша жизнь ахинея,
Краткий без крыльев полёт.
«Скоро закончится вся эпопея», –
Шепчет кривой звездочёт.

Алый закат... Я грущу у пырея.
В чашке – аптечный листок.
В нашем лесу не растёт орхидея –
Только ромашки цветок.


* * *
Жду звонка у телефона с книгой сентября.
Головой качает крона. Ожидаю зря.
Жду тебя у снежной горки – вся белым-бела.
Снова те же отговорки: «У тебя дела».

У тебя жена и дети, дача и мечты.
У тебя есть всё на свете, у меня – лишь ты.
Знаю, ты приходишь редко. Я привыкла ждать.
Видно кто-то проклял крепко, – не могу прогнать.


Яблочный Спас

Я, как Ева, сижу в саду.
Моих яблок в саду не счесть.
Столько яблок в святом году –
Мне одной ни за что не съесть.

Кто же яблоко съест со мной:
Это красное – жарким днём,
Это жёлтое – под луной.
А зелёное в мёд макнём...

Все обходят сад стороной.
Я в раю, но совсем одна.
Знать, Адам мой ушёл к другой,
Яблок там – не видать и дна.

С неба яблоки – вниз горой.
Синий дождик чего-то ждёт...
Грустный змей-червячок со мной
Райский плод, не спеша, жуёт.


* * *
Ночью уходишь. Меня забываешь.
С кем-то поёшь в унисон.
Я просыпаюсь, а ты засыпаешь…
Радуюсь – это лишь сон.

Ночью безлунной – бомбёжка по раю.
Мчишься босой в гарнизон.
Я просыпаюсь. Ты рядом. Ты с краю.
Господи! Это лишь сон.