мальчишка златоглавый

пол под ногами моими ветх да скрипуч,
молод я был, когда за этот дом со старухой бедною
рассчитался смертью под навесом из серых туч.
стены впору покрылись плесенью, в кожу бледную
впору когти вросли вороньи, и руки
перьями черными, как смола, обросли впору.
ты бы сказал, что господь со скуки
две вещи создал: меня и споры,
чтоб глаз тешить одним, а слушать другое.
ты бы назвал седину серебром,
одинокую смерть нарек бы покоем,
сказкой — лес и туман, окружившие злобно мой дом.
но не наречешь, как скорбно бы я не молил,
ведь не видит земля могильная
слез проклятого — чернил,
пахнущих гарью и старостью пыльною.
а увидь она, не вернула б из ревности,
самой ей нужен мальчишка огненный
в ее темной кирпичной крепости,
на крови и костях раздробленных
рабами за ночь построенной.
ты ей нужен там, златоглавый,
в солнце влюбленный избранник ковена,
в царство забранный сладкой отравой,
чтоб облить ярким светом стены,
упырям отдать в дар прозрение,
напоить их клубничным соком, набухшие вспоров вены.
а я жду не первый год и не первый век,
когда ты, мальчонка мой кареглазый,
перейдя сто дорог, переплыв сто рек,
вернешься ко мне изможденный, чумазый.
но, на радость душевных мук,
в двери не раздастся стук.