Три Никиты

В  прошлом  пыльный  Кабул, Кишлаки,  перевалы.
В  прошлом  взрывы,  засады,  ночная  резня...
Скорый  поезд  уже  на  подходе  к  вокзалу,
А  его  гложет  страх: "Нет.  Не  ждут  здесь  меня."

Но  поправив  протез,  на  костыль  припадая,
Он  отправился  в  тамбур,  накинул  рюкзак.
Чтобы  ни было  здесь,  а  земля-то  родная,
Пусть  не  ждут,  но  хотя бы  не  спустят  собак.

-  Ну,  бывай,  проводник,  прикури,  спички вышли...
Лихом  не  поминай  и  спасибо  за  чай!
Сам  спущусь  не  встревай.  Мне  поможет  Всевышний.
Да  сказал  же,  я  сам!  Слышишь?  Не  помогай!

Он  спустился  с трудом  и  поплёлся  хромая,
Проклиная  судьбу  и  протез,  и  костыль.
Он  не  видел  красы  наступившего  Мая,
Застелила  всю  душу  афганская  пыль.

Вот  и  улочка  та,  по  которой  когда-то
Всем  приютом  его  провожали  в  Афган.
Вот,  бегут  по  дороге  навстречу  ребята.
Пронеслись...  Лишь  один  подбежал  мальчуган.

-  Вы  вернулись  с  войны?  "Да,  дружок,  из  Афгана."
-  Не  сбежишь  от  калеки?  В  ответ  -  только  всхлип...
-  Нет.  От  вас  не  сбегу.  "Что ж  сопишь  постоянно?"
-  Там  в  Афгане,  зимою  мой  папа  погиб. 

-  Это  было  в  Кабуле,  так  маме  сказали.
На  засаду  наткнулись,  не  выжил  никто!
Не  забуду,  как  бабушка  с  мамой  рыдали...
А  потом...  Друг  его  к  нам  приехал  потом.

Говорил,  дня  на  три,  только  сам  загостился.
Крышу,  мол,  перекрыть  да поправить  забор.
Он  твердил  всем  подряд,  будто  в  маму  влюбился
И  однажды  про  свадьбу  завёл  разговор.

Я  б  не  предал  отца,  только  мать  было  жалко.
Он  же  всё  обещал:  "Поддержу,  помогу!"
Он  дарил  ей  духи,  с  бахромой  полушалки
И  цветы,  что  охапками  рвал  на  лугу.

После  этого бабушка  вдруг  заболела,
А  потом  через  месяц  не  стало  её.
Он  у  нас  до  сих  пор,  только - странное  дело...
Лучше б  с мамой  мы  вовсе  остались  вдвоём.

Крыша  так  и  течёт,  а  забор  развалился
И  работу  мой  отчим  не  хочет  искать.
Нам  забота - одна,  чтобы  он  не  напился,
Пьяным  он,  будто  зверь  нападает  на  мать.

Так  вот  мы  и  живём...  Мать  весь  день  на  работе,
Я  бутылки  пустые  хожу  собирать.
А  быть может  вы  к  нам  на  минутку  зайдёте?
Я  бы  мог  фотографии  вам  показать.

-  Как  зовут  тебя,  парень?  "Никитой  назвали."
Что ж,  Никита,  пойдём. Приглашенью  я  рад.
Мы  ведь  -  тёзки,  а  тёзке  откажешь  едва ли,
И  потом,  раз  решил,  нет  пути  уж  назад.

Из  окон  изумлённо  глядели  соседи,
А  старухи  крестились: "Неужто  живой?!"
Он  же  понял  одно,  эти люди  не  бредят,
В  нём  признали  кого-то,  но  он-то  -  другой!

-  Вот  так  радость!  А  Катя-то  верно  не  знает?
Отовсюду  доносится,  будто  во  сне.
Вот он  двор  и  забор,  и  собака  не  лает...
-  Неужели  всё  это  не  кажется  мне?

Видит  дом,  на  пороге  детинушка  крепкий
Держит  водку  в  руке  и  гранёный  стакан
И  снимая  рывком  камуфляжную  кепку,
Зло  хрипит:  "Раз  вернулся,  по  сто,  за  Афган."
Он  -  фальшивый,  не  свой... Тихо  в  душу  закралась
Не  знакомая  ране  щемящая  боль.
-  Не  люблю  я  с  утра,  даже  самую  малость.
Ты  же  знаешь?  Мы  ж  вместе  служили  с тобой?

Постепенно,  к  забору,  стекаются  люди...
Он  вздохнул  и  продолжить  решил  разговор:
-  Да  ещё  при  ребёнке,  на  людях - не  будем,
Лучше,  друг,  помоги  мне  поправить  забор!

И  отставив  костыль,  он  вколачивал  с  силой
Просмолённых  столбов,  ещё  крепкую  стать.
А  детина  лепечет:  "Она  не  просила,
Да и  мне  водиночку  забор  не  поднять..."

-  Друг,  пойми!   "Понимаю...  Но  нынче  нас  двое.
Мы  не  только  забор,  всё  починим  вокруг,
Мы  и  крышу  с  тобою  вдвоём  перекроем.
Я  вернулся,  чтоб  в  жизни  помочь  тебе,  друг.

И  детина  смотрел,  как  доска  за  доскою
Поднимался  забор  под  умелой  рукой.
-  Да  уж,  друг,  удивил и  приято,  не  скрою.
До  Афгана  работник  ты  был  никакой.

-  Сам  ведь  знаешь,  что  юность  частенько  безрука.
Не  познав  ни войны, ни беды,  ни  нужды,
Не  осилишь  ты  жизни  реальной  науку.
Принеси-ка  гвоздей,  не  болтай  ерунды.

Он  морали  читал,  а  душа  замирала...
Вот  вернётся  она  и  раскроется  всё!
А  вдали  за  рекою  заря  догорала...
Даже  ложь  во  спасенье, его  не  спасёт.

И  малой,  словно  мысли  его  понимая,
Подал,  молча,  костыль,  поднял  с  земи  рюкзак...
Может  он  -  не  отец,  только с  этого  Мая,
Он  им  станет, но  как  убедить  маму?  Как?

Звук  спешащих  шагов  дымку  мыслей  развеял...
Катя  с  лёгкостью  птицы  влетела  во  двор...
И  мальчишка  решился:  "Мамуля,  я  верил!
Папа  жив!  Вот,  гляди  он  поправил  забор!

Горсткой  Солнц  разлились  по  траве  апельсины...
Чтобы  крик  удержать,  рот  прикрыла  рукой...
Вот и  шанс!  Он  сказал  ей:  "Спасибо  за  сына!
Погляди-ка  помощник-то  вырос  какой!

Два  Никиты  с  травы  горстку  солнц  подобрали,
Друг- детина  подкошенным  сел  на  порог.
Катя,  вдруг,  без  вопросов,  без  слёз,  без  морали
Очень  тихо  сказала:  "А  я  вот  пирог

- Твой  любимый,  как  знала,  с утра  сотворила
Ну,  идёмте  же  в  дом!  Ведь  устали  поди?
Он  с  восторгом  смотрел,  как  она  говорила...
- Ну,  Никита, очнись  же,  ты  дома,  входи!

За  столом  он  всё  так  же  смотрел  без  отрыва
На  её  беззащитную  хрупкую  стать.
Да.  Она даже  слишком добра  и  красива,
Для  того,  чтоб  женою  безного  стать.

И  детинушка-друг  по  хозяйски  хлопочет,
То  по  стопке  нальёт,  то  чего  принесёт.
Уступать  Катерину,  как  видно,  не  хочет.
Положение - дрянь .  Только  чудо  спасёт.

Ну  а  "чудо"  альбом  притащило  из  спальни.
-  Погляди,  вот  ты  с  мамой,  а  вот  и  со  мной!
Сердце  сжалось  от  мысли,  почти,  гениальной:
"Средь  армейских-то  с  "другом"  совсем  ни  одной!"

-  А...  вот  тут  -  я  болел,  а  тогда  -  зацепило.
А  вот  эти  я  делал,  ну  вспомни,  Никит.
-  Друг,  а  помнишь  тот  день,  когда  всех  нас  убило?
Да,  ни  всех...  извини.  Ты  и  я  -  инвалид...

"Друг"  угрюмо  молчал...  Всем  казалось  -  понятно,
Что  его  объяснения  -  гнусный  обман.
Он  продолжил:  "Что  друг,  ты  ведь  завтра   обратно?
Нынче  поздно,  к тому же,  ты  здорово  пьян.

Ночь  пришла  избавлением  от  "маскарада".
-  Ты,  Никитка,  наверное  с  мамкой  ложись .
-  Пап,  а  можно  с  тобой?  Вдруг  чего  будет  надо.
Я  ведь  быстрый,  я  -  сходу!  Ты  только  скажи.

Два  Никиты  легли  на  диване  в  гостиной
Там,  где  третьего  фото  висит  на  стене.
Эта  ночь  показалась  мучительно  длинной.
Наконец-то  забрезжило  утро  в  окне.

-  Ведь  и  вправду  похожи!  Мистический  казус!
Думал  он,  не  сводя  с  фотографии  глаз.
-  Обозналась...  Не то  б  прогнала  меня  сразу.
Или,  может,  малец  ситуацию  спас.

Не  спалось,  он  хромая,  во  двор  перебрался
И  с  тревогой  глядел,  опершись  на  забор,
Вдаль,  туда,  где  за  речкой  приют  возвышался,
А  вокруг  простирался  редеющий  бор.

Он  не  слышал  шагов  за  спиной  и  не  думал,
Что  и  ей  этой  ночью  совсем  не  до  сна.
Только  ветер  весенний  порывисто  дунул
И  пиджак,  с  хрупких  плеч,  уронила  она.

Обернувшись,  он  стал  холодней  обелиска.
- Катя,  я  ведь  не  он!  Ты  же  всё  поняла?
А  она лишь  в  плечо  ему  дышит,  так  близко...
- Почему  не  призналась?  Ведь  ты  же  могла?

Видишь,  там  на  пригорке  приют?  Я  оттуда.
Да  похож,  даже  тёзка...  случилось  же  так!
Но  его  заменить  не  смогу  и  не буду.
Знаешь,  память  -  она  ведь  не дым,  не  пустяк.

- Я  любила  его.  Я  его  не  забыла.
И  портрет  на  стене  очень  дорог,  поверь.
Это  всё  до  вчерашнего  вечера  было.
А  теперь...  всё  по  новому  будет  теперь.

Я  тебя  отпустить  не  смогу,  не  сумею.
А  приюта  уж  нет,  погорел  год  назад.
Вдруг,  всердцах,  обняла  его  крепкую  шею...
- Ну,  чего  ты  молчишь?  Ну  ответь  же,  солдат!

Закурив,  он  ответил:  "Я  часто  мальчишкой
Из  приюта  тайком  убегал  в  ваш  район...
Я  мечтал  о  семье,  о  жене  и  детишках
И  о  том,  как  в  жену  свою  буду  влюблён.

А,  когда  ты  вошла,  вдруг  душа  воспарила!
Да  ещё  и  Никитка,  такой,  как  в  мечтах!
Я  дословно  впитал,  всё,  что  ты  говорила,
Но  трезвит  и  терзает  сомнения  страх.

Не  терплю  сострадательной  жалости  липкой,
Но  упрёки  калеке  страшней  во  сто  крат...
- А,  так  вот  ты  о  чём!  -  Молвит  Катя  с  улыбкой,
Так  Героев  не судят-то  и  не  винят.

Я,  Никита,  жалеть  тебя  не  собиралась
И  костыль  твой  заметила только  сейчас...
А  вдали,  за  полями  заря  занималась,
Светом  тихой  надежды  венчая  рассказ!