Планета стихов, или Феномен Егиазарова

*   *   *

         Вячеслав Егиазаров относится к тому исчезающе малому числу поэтов, о которых, несколько перефразируя Горького, можно сказать, что они не столько люди, сколько органы, созданные природой для творчества.

         Я понимаю, насколько ответственно подобное заявление. Но окиньте взглядом историю русской поэзии и честно признайтесь себе: многие ли из известных вам поэтов оставили в душе ощущение летящей лёгкости и искренности в выражении подчас самых сложных и даже внутренне противоречивых чувств и мыслей? Много ли есть таких мастеров, чьи стихи производят впечатление непридуманности, естественности и такой простоты, что процесс писания начинает казаться читателю  обманчиво лёгким и увлекательным? Я испытал подобное при чтении всего лишь пяти поэтов. Все они жили во времена очень разные и очень трудные. Впрочем, в России обо всех временах можно сказать, что они очень трудные, – но об этом не сейчас.

        Первого поэта угадать легко: конечно же, это «наше всё» –  неподражаемый и прекрасный Пушкин. Вторым я считаю Сергея Есенина, кому, собственно, и адресовал Горький свою фразу о «не столько людях...». Третьим мне хочется назвать Александра Твардовского с его удивительным умением не разделять высокое и простое. Четвёртый – Николай Рубцов, чья судьба настолько трагична, что упомянутое качество лёгкости кажется поистине дарованным свыше. Пятым стал для меня Вячеслав Егиазаров.

         С его стихами, я впервые познакомился три года назад на сайте поэзия.ру – когда-то лучшем поэтическом сайте Рунета. К этому времени сайт уже ветшал из-за неумной, мягко говоря, позиции руководства, но был ещё вполне конкурентоспособным и творчески состоятельным. На ленте сайта и сегодня выставляют свои стихи русскоязычные авторы, которых стоит разделить на две группы: живущие в России и живущие вне России. Говорить о специфике этих групп можно долго, но напрямую в мою тему это не входит. Ограничусь лишь фразой, что поводов для ликующего оптимизма ни у тех, ни у других не было ни 3 года назад, ни тем более сейчас. Уехавшие из России в большинстве своём переживают естественные сложности вживания в новую и проблемную для них действительность. Сложности эти к тому же усугубляются ностальгией и рефлексией, что нормально для творческой личности. А у собственно российских поэтов и без эмиграции довольно поводов для раздумий и озабоченностей. И сквозь этот облачный покров «сомнений и тягостных раздумий» стихи Егиазарова прорвались светоносным и радостным потоком. Ах, какие краски и звуки в самом разнообразном их смешении выплеснули эти стихи на читателей и коллег по сайту, ошалевших от обилия ритмов, интонаций и ярчайших метафор!

                ...А солнца изумлённый шар летел над Ялтой в полдень синий,
                темнели горы вдалеке, стерев рассветный макияж,
                качалась тень, словно гамак, меж итальянских стройных  пиний,
                и от сосны алеппской тень, как дирижабль, плыла на пляж.

         Мне, наверное, возразят, что подобные строки можно найти в творчестве любого известного русского поэта. Но, признайте, положа руку на сердце, что для российской поэзии в целом эпиграфом можно поставить строки из известной «Безглагольности» Бальмонта:

                Есть в русской природе усталая нежность,
                Безмолвная боль затаенной печали,
                Безвыходность горя, безгласность, безбрежность,               
                Холодная высь, уходящие дали...

         Мир Егиазарова предстал исключением – радостным и прекрасным. И ещё оказалось, что он такой всегда! Нет, он вовсе не прост. В нём бушуют грозы и печали, но этот мир полон жизнью и –  главное – любовью к ней, какой бы тяжкой эта жизнь ни была:

                Мне по-всякому было в Отчизне,
                где суровей была, где добрей,
                и стоит посерёдочке жизни
                что-то главное в жизни моей...

                ...Я искал утешений у моря,
                их всегда приносило оно,
                и стоит посерёдочке горя
                вера в лучшее, как ни смешно.

         Я ловлю себя на мысли, что для доказательства положения о «прекрасном оптимизме» Егиазарова хочется привести эти строки... и ещё вот эти!.. и, конечно, те...! – ибо они изобильны, ярки, убедительны и многие из них хочется читать и длить в своей душе. Но задача моя требует известных ограничений, ибо сказать нужно ещё о многом. И прежде всего – о любви.

         С любви начинается всё. По тому, как поэт пишет о любви, можно судить о нём как о человеке, мужчине, муже, отце. Думаю, что любовные стихи, прочитанные внимательным глазом, дадут нам представление об отношении поэта к миру вообще. Ликующие, полные вместе греховности и святости стихи Пушкина – это то главное, что несёт в себе его неподражаемая душа. А любовные стихи Блока – трагические, надрывные, лишённые радости, – не именно ли в них сосредоточена судьба этого поэта? Егиазаров пишет о любви взахлёб, восторженно, свято – и очень по-земному. Он вместе трепетен, и ярок, немногословен и искрометен, афористичен и порой по-юношески робок! Вот обращение к любимой женщине, которым открывается одно из его чудесных стихотворений:

                Любимая, я просто человек,
                наивен, скрытен, злобен, откровенен,
                но без меня неполноценен век,
                а без тебя я сам неполноценен...

         У Егиазарова есть строфы и «покруче», но именно эта строфа восхищает меня естественным, как дыхание, и сложнейшим по сути единством любви поэта, его души и того мира, в котором нам многое дано – и не дано... Отнимите у поэта его любовь, его женщину – и всё дальнейшее существование будет уже горьким и ущербным. А 3-я строка этого четверостишия – о неполноценности века – она для меня доказательство, что ликование любви живёт рядом с глубиной, полной задумчивости и философичности. Я не уверен, что здесь Егиазаров осознанно вторит фразе одного из самых трагических и загадочных русских писателей – Андрея Платонова: «Без меня народ неполный…», – но он всё же вторит ей, хотя и меняет измерения: «Без меня неполноценен век». А мимо строфы другого стихотворения читатель не пройдёт без трепета и, возможно, без парочки слезинок:

                Когда я стану облаком иль птицей,
                а ты цветком иль речкой голубой,
                нам снова будет суждено  влюбиться,
                как это предначертано судьбой...

         Что ж, сказано в русле давней любовной традиции, но ведь насколько по-своему, по-егиазаровски сказано – просто, ясно и музыкально! А иногда, говоря о любви, Егиазаров по-юношески восторжен и не боится, что его обвинят в отсутствии глубин и загадочностей:

                Любовь и есть – любовь!  Не надобно сравнений,
                когда пылает кровь и не до словопрений!..

         У любовной темы есть сестра-близнец, а может, и не сестра, а просто другая её ипостась или другое лицо – как у двуликого греческого бога Януса – тема нелюбви. Мало кто не отдал дани её горечи и тоске. О, пушкинское: «Я вас любил…»! И блоковское: «О доблестях, о подвигах, о славе // Я забывал на горестной земле...»! И цветаевское: «Как живется, милый? Тяжче ли? // Так же ли, как мне с другим?»... Я нарочно называю, наверное, самые известные фразы о нелюбви в русской поэзии – а можно процитировать ещё сотню не менее популярных! – потому что хочу обратиться к яркому и  совершенному по форме стихотворению Егиазарова «Пока я люблю». Написанное на гребне страсти, оно больше напоминает выкрик, удар молнии, жест, каким разрывают на груди рубаху! – и это тоже стихи о нелюбви:

                Под Богом живём! Или роком!
                Расслабься! Доверься рулю!
                Твоя нелюбовь мне уроком
                не станет, пока я люблю!

         Пусть читатель обратит здесь внимание на ритм амфибрахия – по-моему, самого «мужского» размера в русской поэзии, на повелительное наклонение глаголов, на пять восклицательных знаков в строфе, на слова, в которых живёт страсть, не согласная с тем, что её не приемлет любимая женщина! Такая страсть прекрасна своим непослушанием, своей готовностью ждать и надеяться вопреки всему. И, как многое у Егиазарова, любовь и все её спутники – счастье, страсть, горечь, надежда –  тяготеют к максимализму, к гиперболе, к забвению границ между лексикой литературной и, так сказать, скоромной. Желающим в этом убедиться я рекомендую, например, стихотворение «Когда я влюблён», строки из которого я не хочу приводить из-за нежелания оставлять в них пробелы. Что ж, тут Егиазаров не одинок и следует за Есениным, о котором, кстати, и упоминает. И всё же я не откажу себе в удовольствии процитировать финальную строфу этих стихов, где масштабы егиазаровских ассоциаций, пожалуй, превосходят знаменитый призыв Маяковского соревноваться в любви не с заурядностями, а с самим Коперником:

                Готичней костёлов Европы здесь Ставри-Кая.
                Я чаще, чем в храмах, пред соснами крымскими каюсь.
                Когда я влюбляюсь, мне нет невозможного, я
                сильней Леонардо и Гёте, когда я влюбляюсь...

         Пусть читатель обратит внимание, как естественно, органично и без малейшей нарочитости входят в стихотворение география и природа родного для автора Крыма. А филолог может полюбоваться тем,  как небрежно и красиво автор относительное прилагательное «готический» переводит в разряд качественных, меняет суффиксы и создаёт неологизм в несуществующей прежде сравнительной степени – «готичней». Заодно замечу, что вряд ли Егиазаров сознательно обожествляет природу и впадает в пантеизм, каясь перед соснами, как перед Богом. Тем не менее, слово сказано, и когда-нибудь въедливый аспирант проследит этот философский аспект во всём корпусе егиазаровского творчества. Мы же от любви естественно перейдём к теме родины, которую большинство пишущих о Егиазарове справедливо считают главной, но упорно и не совсем точно именуют её темой Крыма.

         – А в чём неточность? – спросят меня. – Разве не о Крыме пишет поэт?
         – Да, о Крыме, – отвечу я, – но пишет так, как можно писать только о Родине...

         При этом я считаю важным отметить, что Егиазаров и тут смог занять особую позицию. Неужели, скажут мне, в этой теме можно найти что-то такое, о чём ещё не написали поэты за минувшие тысячи лет? И я, к большому своему сожалению, буду вынужден сказать, что найти, конечно, трудно, зато очень легко потерять, и что большинство современных поэтов тему родины подменили темой своей страны, своей памяти, своего времени. Постараюсь объяснить, что я имею в виду. Мы все видели фильм «Ирония судьбы, или С лёгким паром!» и помним причину приключений его героев, когда так называемый прогресс нивелирует города, улицы, дома и даже мебель. Зададим себе вопрос: может ли современный поэт воспеть такую «малую родину» в условиях торжествующей уравниловки? Да и возникнет ли вообще в его творчестве подобная тема? Урбанизация и серийность во всех её проявлениях уничтожают в зародыше возможность выделить образ малой родины, сделать его предметом поэзии. Вероятно, тенденция эта не нова. Тема малой родины уже давно стала прерогативой писателей и поэтов из провинции, куда стандартизация проникает не так быстро и неотвратимо. Но Крым – место особое. Таким его сделали история, природа, демография, синтез, а порой и отталкивание национальных культур и религий и, наконец, геополитическое положение на стыке интересов мировых держав. Прекрасная субтропическая природа и климат соседствуют с мощными военными базами. Смешение Востока и Запада, христианства и мусульманства, окультуренных сельских ландшафтов и суровых гор – всё это достигает такой концентрации контрастов, какой на Земле не так уж и много. Словом, малая родина досталась Егиазарову такая, что не писать о ней невозможно. Я избавлю читателей от долгого перечисления имён поэтов и писателей, бывших в своём творчестве предшественниками Егиазарова, но отмечу, что они создали столь яркие произведения, после которых найти новые звуки и краски уже трудно. А найти их было нужно, ибо без новизны искусство вырождается в повторение пройденного. Петербург Пушкина, Гоголя, Блока, Мандельштама – это разные города. И только поэтому они, освещённые светом разных талантов, остались в истории русской и мировой литературы. Крым Егиазарова смог состояться как явление искусства, лишь будучи отличным от всего, что написали о нём Пушкин, Толстой, Волошин, Сельвинский, Грин и многие другие. Так каков же он?

         Прежде всего – он прекрасен! Прекрасны каштаны, цветущие «со щедростью царской», и веерные пальмы, «ждущие строки», и сосны, которые «просят рифмы». Прекрасна волна, что «выгнула шею». Прекрасны ястреб в небе и дельфин в море... Всего, чем чудесен облик родины, в стихах Егиазарова так много, что и не перечислить. Помню, как заворожённо я читал стихотворение о городе, где живёт поэт, и думал: каким же зрением, слухом и сердцем надо обладать, чтобы вот так волшебно и живо создать образ Ялты? Хочу процитировать финальные строфы стихотворения «Этот город», чтобы читатель разделил моё восхищение:

                Эта майская золотая
                прелесть вновь захлестнула простор:
                Аю-Даг в синей дымке тает,
                рассекает волну Ай-Тодор.
                Чайных роз золотые ливни
                пьют янтарной зари вино.
                В этом городе – светлом! дивном! –
                быть поэтом немудрено...

         В двух последних строках мне видится нечто более важное, чем просто объяснение в любви родному городу. Чтобы говорить о существовании на протяжении полутора веков крымской школы в русской поэзии, нужны серьёзные теоретические и исторические изыскания, но лично я уверен, что такая школа существует. И уж совсем очевидно, что на протяжении двух веков развивается тема Крыма. Но если любое явление мира конечно, то чувства наши неисчерпаемы. Именно так я понимаю финал  егиазаровского стихотворения «Здесь эллинов шумели города»:

                О Крыме не один написан том,
                но до конца всё так и не открыт он...

         Это верно. Трудами поэтов – от Пушкина, Бунина, Волошина и до современных бардов – загадочный и великолепный полуостров с его богатейшей историей, культурой и природой действительно превращён в страну-сказку, страну-любовь, страну-мечту – и можно ли исчерпать её? Крым как тема для Егиазарова бесконечен. Не случайно относительно недавний сборник 2014 года называется «Планета Крым». Да, поистине планета! На этой планете есть свои заповедные места, есть города, есть леса, моря и горы, есть романтические острова для влюблённых, есть ревущие штормовые широты. И я полагаю, что никто из нескольких поколений поэтов не сделал так много для изучения этой планеты, как Вячеслав Егиазаров. Но если путешественники привозят из своих экспедиций дневники, фотографии и карты, то поэту пристало пространственные и духовные странствия облекать словами. Преображению в стихи родной для него планеты Крым поэт Егиазаров посвятил всю свою жизнь. Сделал он это вдохновенно, многогранно и многоо;бразно, не повторяясь ни чувством, ни строкой, ни словом. И в этой вечной новизне поэтического претворения планеты Крым для меня заключено то, что я называю феноменом Егиазарова.

         А ведь написано действительно много. Наверное, меньше у Егиазарова не получилось! – ведь надо было рассказать о многоликости и неповторимости каждого дня родного Крыма, каждой поры его года, каждого километра его дорог, спускающихся от суровых вершин высокогорных деревень к зелёным равнинам и синим волнам. Но важнее количества качественное наполнение стихов, которое было бы невозможно без обширных познаний автора в истории своего края, без его энциклопедической начитанности, без многих знаний о роли Крыма в развитии древней Греции, позже – России и всего человечества. Имена античных философов и героев, отголоски мифов и сказаний, гул войн и подвигов, связь политики и человеческих страстей наполняют строки стихов:

                Мангупские князья. Сиятельная Порта.
                Солхат. Бахчисарай. Смесь алчи и гордынь.
                Пульсирует туман в ущелье, как аорта,
                и дует ветер с гор, горчащий, как полынь.
               
                Античный Херсонес. Хазары. Тавры. Скифы.
                Боспор. Пантикапей… Не сыщешь и конца.
                Недаром же в Крыму живут и ныне мифы,
                волнующие нам и души, и сердца...

         Таких подробностей много. И я невольно сравниваю Вячеслава Егиазарова с ...Дэном Брауном, чьи авантюрные – на первый взгляд! – книги оказались сегодня предметом споров и обсуждений серьёзных историков! Оказалось, что «беллетрист» Браун насытил свои романы таким количеством исторического материала, что уже и не понять: романы ли это или исследования, которым придана форма беллетристики. Подобно этому и стихи Егиазарова вполне пригодны для изучения истории Крыма и места его в мировой истории. Пригодны – но во вторую очередь. А главное в них – это поэзия, суть которой не менее сложна, чем любая эпоха и любая философия.

         Развивая это положение об особенностях творческого познания мира, я хочу коснуться того, что составляет тайну поэзии, – полноты замысла в построении художественного произведения. Поясню, что я имею в виду и что знает любой, кто имеет отношение к художественному творчеству... У каждого поэта – даже самого-самого великого! – всегда есть незаконченные стихи. Иногда им суждено пролежать в папке черновиков месяц, или год, или даже десять лет. И случается порой, что текст так и умирает не состоявшись, и только в специальных исследованиях въедливый исследователь упомянет о нескольких строфах, которым, увы, так и не было суждено стать произведением. И происходит это потому, что автор не находит нужного ему финала, не видит художественного разрешения конфликта, без которого немыслим сюжет любого стихотворения. А бывает нечто ещё более худшее: мы читаем что-то увлекающее нас, с интересом ждём итога – а он не наступает. Его нет. Он не состоялся. Автор не созрел для переноса сюжета на некий уровень, где финал обобщит и обогатит всё, что уже было сказано и ждало своего завершающего аккорда.  Но если стихотворение не просто завершается, но совершается – тогда нас ждёт потрясение. О, эта великая строка «...Как дай вам Бог любимой быть другим»! О, загадочное двустишие «Ты право, пьяное чудовище! // Я знаю: истина в вине»! О, мистическое ахматовское «Только в спальне горели свечи...»!
Я могу привести ещё десятки великолепных финалов самых разных стихотворений, но главное стоит сформулировать уже сейчас: полнота и завершённость художественного произведения есть показатель не только поэтического мастерства, но зрелости автора как личности в целом. Так финал пушкинского стихотворения являет нам в лирическом герое уже не пылкую любовную страсть, но высокий альтруизм чувства, готового отказаться от своего счастья во имя счастья любимого создания. Так в финале блоковского шедевра горечь и смятение поэта достигают своего апогея – отказа от реальности во имя мечты.

         Не упрекайте меня, что я всуе тревожу великие тени! Егиазаров – большой поэт. Его лучшие произведения достойны сопоставления с поэтической классикой. Любое – любое! – стихотворение Егиазарова оставляет ощущение не только предельной естественности и искренности, о чём говорилось раньше, но и максимальной полноты и завершённости. Идёт ли речь о пейзажной зарисовке, любовном переживании, дружеском послании, философском или сатирическом высказывании – стихотворение всегда интересно читателю, всегда удерживает его внимание непредсказуемостью развития и финала. О финалах стихов Егиазарова – разговор особый. Иногда это перенос фокуса с простого внешне действия – например, когда мальчик в бедные послевоенные годы сажает тополёк – на судьбу народа и поколения: «Мы оба дети той войны: // нам выжить повезло...» Иногда – испытанный и любимый поэтами приём кольцевой композиции, когда финал стихотворения повторяет начало. Но даже и тут – как в стихотворении «Снова дарит нам осень деньки...» – Егиазаров находит возможность обновить его. Сравните, например, завершающие строки первой и последней строфы: «Мне приснились морские коньки – // эти рыбки с причудливым телом» и «Мне приснились морские коньки, // эти рыбки, сулящие счастье...» – и, как сейчас любят говорить, почувствуйте разницу! Удаются Егиазарову и финалы очень личные, «от первого лица». Вот, например, стихотворение «Бухта Чехова». Оно построено на сочетании прекрасного крымского пейзажа и не менее прекрасной истории Крыма, которые и до того были не раз прославлены выдающемися мастерамим  поэзии, музыки, живописи. Кажется, и у Егиазарова  всего, что уже  сказано в стихотворении, достаточно, – но он всё же находит ту патетическую ноту, которая и пейзаж, и историю перенесёт на новую вершину – духовную:
               
                ...Надо просто забыться и слиться с тем веком душой!

         Но чаще всего – и мне это кажется особенно важным – поэт оказывается непредсказуемым в развитии и завершении сюжета. Так стихи «Лето юности» – яркая, брызжущая красками радости пейзажная зарисовка – обрываются грустным и многозначным двустишием, где автор вдруг задумается о том, «что эти розоватые медузы // мне часто будут сниться жизнь спустя...»
А иногда наоборот: стихи, наполненные раздумьями, насыщенные символами и ассоциациями, вдруг приходят к немного озорному, просторечному и грустноватому финалу, придающему стихам очень понятное человеческое звучание:

                ...Мне, похоже, не стать в этой жизни уже чемпионом
                и красивым девчонкам не пудрить мозги мне уже...

                (Предзакатное солнце горит над Яйлою пионом)

         Сразу скажу, что подобную целостность и завершённость практически всех стихов Егиазарова я отношу не за счёт мастерства, опыта или тщательной работы над текстами. Все «пишущие» знают: в композиции текста есть элементы, которые можно найти, улучшить, выстрадать, наработать. Но есть и другие – те, которые либо приходят, либо нет... И эти «другие» зависят исключительно от таланта. Либо оживёт в душе прекрасный абрис будущего стихотворения, либо нет. У поэта – оживает, а Егиазаров – поэт. Но даже и это ещё не гарантия успеха.

         Любое стихотворение можно убить ритмикой «не в тему», торопливой и не отредактированной позже рифмой, парой неудачных сравнений, аляповатой метафорой и так далее. Филологи знают: в литературных архивах хранятся черновики великих и просто известных стихотворений, поэм и романов, знакомых любителям художественного творчества. И часто эти черновики лишь отдалённо напоминают нам то, что мы читаем в сборниках и хрестоматиях. Черновики Пушкина испещрены десятками исправлений и помарок. Блок делал новые редакции даже тех стихотворений, которые годами раньше уже публиковал в своих книгах. Несчастная Софья Толстая набело переписывала 17 или 18 вариантов эпопеи, которую правил её муж-гений. Имя качествам, определяющим процесс «доводки» текстов – взыскательность и вкус. Без них не живёт ни один классик. Зато многие таланты оказались загублены их отсутствием. Как обстоят у Егиазарова дела с этим аспектом творческой работы? Скажу сразу: Егиазаров много работает над тем, чтобы в его текстах не было досадных мелочей и промахов. Замысел и исполнение в его стихах совершенны и достойны друг друга.

         Также не могу не сказать о многообразии ритмов стихов  Вячеслава, палитра которых  поражает меня. И владеет он этой палитрой виртуозно! Излишне уточнять, что такое ритмическое богатство –  ещё один  козырь  поэта в развёртке темы Крыма. Ведь если слова –  это смысловая и цветовая палитра поэзии, то именно ритмика – палитра звуковая. Да, конечно, всякие ассонансы, аллитерации, звукоподражания –  они тоже принимают участи в мелодике стихов, но главная музыкальная тема задаётся всё-таки ритмом размерности.

         Мне в новую эпоху Интернета и литературных сайтов часто приходится наблюдать, как по-разному авторы произведений относятся к мнению своих коллег. Одни терпеть не могут любых замечаний, часто весьма благожелательных и верных. Другие благодарны за них даже в том случае, если такие замечание в чём-то ошибочны. В выигрыше всегда вторые: они способны учесть и оценить чужую точку зрение, даже если она и неверна. Зато у них появляется повод ещё раз приглядеться к своему тексту, на оселке вкуса проверить его на точность лексики, на благозвучность и музыкальность, на лёгкость и естественность восприятия и т.д. Я помню мало случаев, когда Егиазарову пригождались советы со стороны. Но я не помню, чтобы Вячеслав не поблагодарил за критический отклик и, как он говорит, не примерил бы его к своему тексту. Работа над стихом, тщательность отделки – это для Егиазарова святая святых. Нет, я не хочу сказать, что в егиазаровских текстах совсем нет неудачных сравнений или трудно читаемых инверсий. Они есть. Я бы мог привести их, но не считаю нужным это делать, ибо на многие сотни стихов Вячеслава количество их столь ничтожно, что ими можно пренебречь. В подавляющем большинстве метафоры ярки и новы, сравнения неожиданны, ритмика разнообразна, лексика богата и поистине народна. Конечно, я могу привести примеры всех названных художественных приёмов, но, боюсь, читатель решит, что я долго рылся в стихах, чтобы найти искомое, а больше там ничего и нет! А потому я просто открою книжку Егиазарова 2016 года «Крымский дивертисмент» – и пусть страница будет случайной... Вот начало стихотворения «Стрекозы»:

                Бормотание речки, полынный настой, лопухи,
                стадо бурых коров, не спеша, переходит дорогу,
                ненароком стрекозы в мои залетают стихи
                и не знают, как вылететь, или, вернее, не могут.
                Городской суеты в мире этом не знает никто,
                и, наверное, здесь не бывает «нелётной погоды»,
                даже виды видавший поддатый мужчина – и то
                гармоничен настолько, что кажется частью природы...

         Я прошу вас обратить внимание, как просто и точно дышит здесь долгий пятистопный анапест, как в одно целое, именуемое «природой», соединяются реки, и травы, и животные, и «поддатые» человеки, и спокойствие воздуха, не знающего «нелётной погоды». И как мир природы, представленный множеством сущностей, просто и прочно связан с миром души, явленной образом стихов лирического героя, куда – вдумайтесь в этот великолепный образ! – залетают «ненароком стрекозы»! И не думайте, что Егиазаров нерасчётлив и что он так запросто расстанется с прекрасной метафорой единства двух миров – природы и творчества. Он, рачительный хозяин своего поэтического таланта, через пару строф вернётся к ней и усилит лирический с еле уловимым оттенком юмора эффект:

                Я в «маршрутку» зайду, я вернусь в свой родимый бедлам
                (было вроде легко, да вот чувствую в сердце занозы).
                Я стихи эти сразу, конечно, в печать не отдам,
                пусть ещё поживут в них, не ведая горя, стрекозы...

         И во всём – простота и естественность точно выверенной речи и высокое искусство непридуманной красоты. Ещё раз прошу читателя поверить: стихи, как я уже сказал, выбраны случайно. Подобная гармония обыкновенна у Егиазарова. И эти, и все другие стихи наполнены ею так, что каждое стихотворение нужно читать не спеша, медленно насыщаясь и напиваясь его чистотой и прозрачностью. И хотя Егиазарова можно читать взахлёб – так легко и звонко течение строк и строф! – делать этого не надо. Читайте медленно и вдумчиво, возвращайтесь к прочитанному, чтобы вдруг увидеть те детали, которых прежде вы не разглядели, почувствовать звуки и краски, какие затаились в деталях и сравнениях, понять вторые и третьи смыслы, стремительные и сверкающие, как рыбы в волне и стрекозы в жарком воздухе.
И тогда вашим станет мир поэта Вячеслава Егиазарова.

         Марк Шехтман, поэт,
                член СП Израиля.