Петрович

Петрович любил писать. Обитал на Литературном сайте. Его рассказы время от времени печатались, и он считал себя гуру слова. Только одно не давало покоя душе: Петрович страстно желал быть признанным как поэт. Но ямбы с хореями избегали его, а дактили и вовсе разлетались в тот самый момент, когда на него снисходило нечто сродни вдохновению. Куда только он не ходил со своими виршами, но всегда получал от знающих людей тактичное «не то». То рифмы бедные, то ритм хромает, то страсти нет, то тема избита, то ещё бог знает что, но не то. Ему ничего не оставалось, как строчить рассказы между приступами рифмоплётства и наставнические статьи, потому что второй страстью Петровича было учить уму-разуму новичков, прибывающих на сайт.

Как-то, просматривая ленту произведений, он заметил не примелькавшееся имя.

— Так-так, посмотрим, что там, — подумал он и стал читать стихи. — Всё выкладывает и выкладывает... мудрёные какие-то... а это что?.. во!.. — Петрович добрался до сопливого стиха. — Вокзалы. Перроны. Цветочки. Влюблённый!..

Потирая руки, Петрович взялся за написание рецензии. И тут его душенька оторвалась. В разгром соплей он вложил всю горечь от услышанного «не то» на свои стихи. Опубликовав отзыв, с нетерпением ждал ответа. Как ни странно, новоявленная поэтка согласилась с ним, добавив, что стих старый и слабый, и даже дала разрешение оформить рецензию в качестве литературной критики.

Петрович обрадовался и быстренько вывесил отзыв на свою страницу. Потянулись читатели с одобрительными откликами: «так её!..», «смотри, что удумала: стихи писать!..», «нет — графоманам на тропах поэзии!..». Раздобревший и умасленный Петрович бороздил по рецензиям с ответными реверансами, как вдруг увидел вклинившуюся в диалоги поэтку.

— Что ей надо?.. разрешила же. Колёса стучат, а не лязгают?.. ну, милочка, сказал: лязгают, значит, лязгают, — и быстренько выключил её из диалога привычным нажатием на «delete», самую чистую кнопку на клавиатуре.

На его странице красовалось «удаляю хамские отзывы и словесный мусор без предупреждения». Под это подпадали все мнения, идущие в разрез с его собственным.

— Моя страница — что хочу, то и ворочу, — любил приговаривать Петрович, стирая неугодные реплики.

— Гляди, опять тут!.. уже рецку написала! Что там?.. шутит. Ну, шуток я не понимаю, шути в другом месте...

— Да что ж ей ещё?! Уже прицепила комментарий к чужому отзыву. Чей это? А... ну, свой человек. Ответит, что надо.

«Свой человек», кокетничая с читателями, разместила на своей страничке в качестве резюме «...меня все спрашивают, почему я не указываю, что являюсь членом Союза писателей...». Собственно говоря, она правильно делала, потому что  компрометирующих членов у Союза и так хватало.

— Всё, вроде успокоилась. Вот настырная баба!.. а это кто? Ещё одна Лена? Что все Лены такие упёртые?! Их — в дверь, они — в окно! Что тут понаписала? О, как много накатала! Ишь ты, грамотная попалась. Деепричастие с причастием попутал? Дефис не там? Стих нормальный? Так... спасибо за редактирование, сейчас подчищу, а ты иди — в топку.

На следующий день Петрович был доволен: его разгромная критика попала в рейтинг на главную страницу, но продержалась там недолго. Он удалил ещё пару вопящих комментариев и засел за очередную статью «Если бы моя воля, то я...».
 
Его страница сверкала благодатной чистотой. Настроение — лучше некуда.

— Как знакомо и понятно! Вчера я успокоил бурю в стакане по поводу последней рецензии — просто удалил бабьи стенания о неправомерности критики. Спасибо за толковый комментарий, — ответил расслабленный Петрович на очередной отзыв и решил, было, закрыть страницу, как в ленте произведений заметил статейку той самой «шибко грамотной»: «Критика или наезд», а через пяток произведений и стишок той настырной бабёнки «Бабьи стенания» да ещё и сохранённые копии удалённых им рецензий.

— Ну, бабы, не успел убрать, опередили, кудрит твою налево!.. — выругался Петрович и, махнув рукой, пошёл за сигаретой. — Ну, ничего!.. держитесь, я вам ещё покажу!