Медитация на мысли Василия Розанова 951

"Проведем параллели:
Евангелие — рисует.
Апокалипсис — ворочает массами, глыбами, творит.
В образах, которые силою превосходят евангельские картины, а красотою не уступают им, и которые пронзительны, кричат и вопиют к небу и земле, он говорит, что еще не перешедшие за городки Малой Азии церковки, — первые общины христианские, — распространятся во всей Вселенной, по всему миру, по всей земле. И в момент, когда настанет полное и, казалось бы, окончательное торжество христианства, когда “Евангелие будет проповедано всей твари”, — оно падет сразу и все, со своими царствами, “с царями, помогавшими ему”, и — “восплачут его первосвященники”. И что среди полного крушения настанет совершенно “все новое”, при “падающих звездах” и “небе, свившемся как свиток”. “Перестанет небо”, “перестанет земля”, и станет “все новое”, ни на что прежнее не похожее. Сказать это за 2000 лет, предречь с некоторыми до буквальности теперь сбывающимися исполнениями, перенесясь через всю христианскую историю, как бы пронзя “рогом” такую толщу времен и необъятность событий, — это до того странно, невероятно, что никакое из речений человеческих поистине не идет в сравнение. Апокалипсис — это событие. Апокалипсис — это не слово. Что-то похоже на то, что Вселенная изрыгнула его сейчас после того, как другой Учитель тоже Вселенной проговорил свои вещие и грозные слова, тоже в первый раз произнеся “суд миру сему”.
И вот — два суда: из Иерусалима о самом этом Иерусалиме, главным образом, — об Иерусалиме; и с острова Патмоса — над Вселенною, которую научил тот Учитель.
Нет ли разницы в самой компоновке слов? И, хоть это очень странно спрашивать о таких событиях-словах: нет ли чего показующего для души в стиле литературного изложения? Евангелие — человеческая история, нам рассказанная: история Бога и человека: “богочеловеческий процесс” и “союз”. Апокалипсис как бы кидает этот “богочеловеческий союз” — как негодное,— как изношенную вещь.
Но фундамент? фундамент? Но — почему? почему? В образах до такой степени чрезмерных, что даже Книга Иова кажется около него бессилием и изнеможением, что даже “сотворение мира и человека” в Книге Бытия — тоже тускло и слабо, бледно и бескровно, он именно в структуре могущества и показывает суть свою. Он как бы ревет в “конце времен”, для “конца времен”, для “последнего срока человечества”:
Бессилие.
Конец мира и человечества будет таков, потому что Евангелие есть книга изнеможений. Потому что есть:
мочь
и — не мочь.
И что Христос пострадал и умер за не мочь... хотя бы и был в полной и абсолютной истине. Христианство — неистинно; но оно — не мочно.
И образ Христа, начертанный в Евангелиях, — вот именно так, как там сказано, со всею подробностью, с чудесами и прочее, с явлениями и т. под., не являет ничего, однако, кроме немощи, изнеможения...""
     Василий Розанов "Апокалипсис нашего времени"

В изнеможении всю Вечность человек -
Рисует образом распятого Христа -
Но Апокалипсис ревет как зверь и век -
Роняет с муками величие креста!